Да уж, скромности, приличествующей замужней особе, в ней не было ни на грош! И еще это одеяние… Прошка говорил, княгиня собиралась обедать, значит, должна была одеться прилично. А тут на ней одни кружева, под которыми явно ничего нет! Или сразу поспешила разоблачиться, чтобы вернее соблазнить отца Флориана?
Аббат, конечно, взирал на княгиню откровенно-распутным взором, однако голос его звучал сухо и сдержанно.
— Все это очень печально, сударыня, — произнес отец Флориан. — Все это приводит меня в состояние глубокой скорби.
И его бледное, очаровательное лицо в самом деле подернулось дымкою печали.
“Что это он так переживает? — невольно ухмыльнулся Алексей: очевидно, воздух распутства, которым все было пропитано в этом уютном бело —розовом, как и сама хозяйка, будуаре, невольно сделал его бесстыдным. — Явился к милашке, а она нынче в нечистых днях?”
— Поверьте, я на все готова, на все, — прошептала хозяйка. — Однако что же я могу в нынешнем моем состоянии?
“Ну, точно! — уверился Алексей в своих физиологических подозрениях. — Беда, ничего аббатику нашему не отломится, придется сыскать себе под пару какую — то монашенку!”
Однако при следующих словах княгини Eudoxy он насторожился:
— Вы же знаете, что к помощи мужа я в сем деле прибегнуть не могу. Он утратил все свои полезные знакомства! Единственный человек из придворного окружения, с которым он поддерживает связь, это граф фон дер Пален, вот и завтра муж ждет его к себе, однако графу, как я понимаю, меньше кого бы то ни было следует знать о проекте его преосвященства…
— Подумайте выше, сударыня, — усмехнулся аббат. — Неужели вы думаете, что святой отец Губер, который, конечно же, весьма умен и уважаем мною и всеми братьями, мог в одиночестве измыслить столь величественное предприятие? Конечно же, к проекту сему приложили, руки и другие… так что говорите смело: “о проекте его святейшества” — и не ошибетесь!
— Не уж то и сам святой отец, сам папа… — пробормотала Eudoxy и умолкла, словно священный трепет сковал ей уста.
Флориан значительно наклонил голову:
— Вот именно. И вы, безусловно, правы: граф фон дер Пален — категорически неподходящая кандидатура. Скажу больше — мы полагаем его основным камнем преткновения на нашем пути к сердцу молодого императора.
—Убийца его отца… фу! И оставить его на первых должностях в стране? — возмутилась Eudoxy. — Как это гадко, пошло!
— Да бросьте, дочь моя, — усмехнулся Флориан. — Зачем навешивать на репутацию юного государя все эти словесные рюши? Мы-то с вами прекрасно знаем, что без одобрения Александра Пален и шагу не сделал бы. Гласно или негласно, однако одобрение сие было получено.
— Гласно или негласно? Раньше вы выражались определеннее, вы говорили, что Пален имел на свои действия полное одобрение Александра, выраженное в письменном виде!
— Имел. А что проку? Со смертью, нет, скажу определеннее, с убийством генерала Талызина мы утратили все наши преимущества.
— Значит, это письмо…
— Вот именно. Оно исчезло, хотя находилось в тайнике, о котором знали только сам генерал и ваш покорный слуга. — Аббат картинно уронил голову, словно заправский гусар, и Алексею даже послышалось щелканье каблуков. — Но, получается, знал и кто-то еще… к нашему великому прискорбию!
Генерал Талызин был истинным сыном нашей святой католической церкви. Он сумел перехитрить самого Палена и каким-то непостижимым образом завладел письмом великого князя, определенно подтверждающим его главенствующую роль в перевороте. Да, окажись это письмо сейчас в руках графа Палена, ему не пришлось бы трепетать за свою участь!
— А.он трепещет? — оживленно спросила Eudoxy. — Неужели? Вы полагаете, настанет-таки час, когда это чудовище с ледяными глазами исчезнет из Петербурга?
— Мы делаем все, что можем, — скромно кивнул отец Флориан.
— Конечно, если бы не вдовствующая императрица, наши позиции были бы весьма слабы. Она очень умело сеет рознь между государем и его ближайшим советником. Александр хороший сын. Он чувствует свою вину, чувствует, что мать знает о его виновности…
— О, конечно, эта лицемерка делает все возможное, чтобы усугубить его чувства, — ехидно перебила Eudoxy, — однако мне точно известно, что графиня Баденская, увидав Марию Федоровну, не могла прийти в себя, увидев ее такой радостной.
Ведь едва закончились первые шесть недель траура, как она снова стала присутствовать на придворных приемах. Велела нарисовать свой портрет в глубоком трауре, потом отпечатать с него гравюры, — и раздаривала их всем, кому могла, словно дешевая актерка.
Она теперь живет в Павловске и держит там двор. Устраивает большие приемы, прогулки верхом, в которых всегда сама участвует, завтраки, ужины в саду… Она и не скрывает, что наслаждается жизнью.
Причем живет Мария Федоровна так широко и весело, как не могла себе позволить при своем скупердяе — муже. Да и она сама никогда не отличалась широтой натуры. Что вы хотите, немка! Знаете, она была до того бережлива, что присвоила себе все платья, оставшиеся от императрицы Натальи, первой жены Павла, потребовала у камеристки даже башмаки покойной!
Алексей ощутил, что от трескотни Eudoxy у него, начала кружиться голова. Видимо, то же самое испытывал и аббат Флориан, потому что он вдруг резко наклонился вперед, потом откинулся назад, сверкнул своими прекрасными черными очами и почти угрожающе приказал:
— Довольно, сударыня!
Eudoxy замолкла, словно подавилась собственным языком. “Эка он ее вышколил! — не мог не восхититься Алексей. — Умеет их брат католик с женским полом обращаться, что и говорить, умеет!”
— Меня не интересуют сплетни такого рода, — тихо, но с ощутимой, тщательно сдерживаемой яростью заговорил отец Флориан, — тем паче когда речь идет о вдове человека, который был истинным отцом, надеждой и опорою для нашего ордена в России.
Сейчас, после его смерти, мы осиротели. Мы уходим с завоеванных рубежей, волей-неволей оставляем их один за другим. Вспомните: Павел погиб 11 марта, а уже 13-го Александр первый раз появился в обществе без мальтийского креста.
А граф Пален снял его днем раньше. Нетрудно понять, откуда ветер дует. Только на Адмиралтействе еще некоторое время развевался наш флаг, однако и он вскоре был снят. Молодой император отменил изображение мальтийского креста в российском государственном гербе, он не предпринимает никаких попыток, чтобы вернуть Мальтийский архипелаг иоаннитам.
Мне доподлинно известно, что готовится указ, в котором будут такие бесповоротные слова: “После смерти командоров ордена Св.Иоанна Иерусалимского наследники их не наследуют звания командоров ордена и не носят знаков ордена, по тому уважению, что орден в Российской империи более не существует”.
