Мне доподлинно известно, что готовится указ, в котором будут такие бесповоротные слова: “После смерти командоров ордена Св.Иоанна Иерусалимского наследники их не наследуют звания командоров ордена и не носят знаков ордена, по тому уважению, что орден в Российской империи более не существует”.
Заковыристо, однако вполне понятно: более не существует. А ведь мальтийские рыцари существовали не сами по себе. Они были тем троянским конем, с помощью которого в Россию пришли мы. И вот теперь…
— Аббат покачал головой в крайнем отчаянии.
— Грех потешаться над этим, сударыня!
— Да я и не думала… — пролепетала несчастная Eudoxy с видом глубокого раскаяния, однако глаза Флориана продолжали гореть испепеляющим пламенем.
— Когда бы все наши духовные сыновья и дочери были таковыми, как вдовствующая императрица, нам не пришлось бы пенять на судьбу. Знайте: если не сегодня-завтра граф Пален оставит Петербург и удалится в свои курляндские имения, благодарить за это нам надо будет только ее, ну и еще митрополита Амвросия. Но не вас, сударыня!
— Ну что вы от меня хотите? — в отчаянии воскликнула Eudoxy.
— Что, что я могу поделать?!
— Дочь моя, не в том дело, что вы чего-то не можете, — вы не хотите, — с глубоким унынием сказал отец Флориан, и гневный огнь в его прекрасных очах подернулся дымкой печали.
— А ведь это так просто… Убедите вашего мужа прислушаться к доводам рассудка. Кто он сейчас? Отставной вельможа, на которого прогневался предыдущий император, а новый, вместо того чтобы осыпать благодеяниями, просто-напросто забыл о нем. Счастье, что он так баснословно богат, не то жизнь его была бы очень печальна. А уж ваше-то существование…
— Его и сейчас не назовешь веселым, — буркнула Eudoxy, надув свои хорошенькие губки.
— Сижу в четырех стенах, вот только вы… Она робко протянула к аббату беленькую ручку, однако тот чистоплотно попятился:
— Сначала о деле. Ведь от вас ничего особенного не требуется. Вы только должны заставить мужа попросить аудиенции у императора.
Александр не откажет — сейчас он никому не отказывает. Я потяну кое за какие ниточки — Чарторыйский, Головнин, Ливен и другие поговорят с императором накануне аудиенции, сумеют внушить ему, что князь Каразин слишком несправедливо обижен, чтобы можно было пренебречь его просьбою.
Встреча состоится — повторяю, в этом у меня нет сомнения. И вот во дворец приходит ваш благородный супруг. Император ожидает, что тот станет требовать внимания к своей особе, молить о, возвращении ко двору. Нет: окажется, что князя заботит только благополучие империи. Это тот конек, с которого сейчас не слезает Александр, и ничем иным нельзя купить его расположения так, как проявлением чистого патриотизма.
Международный престиж России — Александр просто помешан на этом! Отсюда его яростное противостояние узурпатору Бонапарту, отсюда союзы с Англией и Австрией. Но положение Александра в глазах мирового сообщества весьма уязвимо-в связи с событиями 11 марта и слухами, которые связывают имя императора с заговорщиками. Так вот!
“У меня есть письмо, — скажет князь, — в котором таится разгадка гибели вашего отца”.
— Как?! — воскликнула Eudoxy. — Но ведь мы знаем, что сам Александр… вы сами только что сказали…
— Боже милосердный, — тихо, но с чувством сказал отец Флориан. Больше он ничего такого не сказал, однако приникший к глазку Алексей понял его и без слов.
Впрочем, отец Флориан хорошо умел владеть собой, и, когда он заговорил опять, голос его был по-прежнему медоточив.
— Дочь моя, то, что знают все, — это одно. То, о чем все говорят, — это другое. Между светскими людьми в расчет берется лишь то, о чем говорят.
Александру не хочется, чтобы о нем говорили как о человеке, который благословил удушение собственного папеньки каким-то пошлым офицерским шарфом. Он готов на все, чтобы найти приличную причину его гибели.
Погиб от апоплексического удара — ну, это же смеху подобно! Кто этому верит? Нужна другая причина, более весомая, более приемлемая. Тут-то этот скромный, незаметный, несправедливо забытый Двором, ни в чем не замешанный человек — ваш супруг, князь Каразин, — и скажет государю:
“Ваше величество, разгадка гибели вашего отца — в письме, которое нес ему пастор Губер. Всем известно — пастор всегда бывал принят покойным императором, входил к нему без доклада. Однако в тот роковой день Пален заставил его преосвященство чуть ли не весь день провести в приемной, всячески оттягивая его визит к императору и отвлекая внимание государя ничего не значащими подробностями.
В конце концов он так утомил государя, что тот не чаял дождаться, когда закончится день. Всем нам известно, как именно он окончился… А почему? Да потому, что заговорщики поняли: они не смогут долее оттягивать предрешенное богом событие — воссоединение двух церквей, католической и православной, установление унии в России!”
“Какого черта?!” — едва не выкрикнул Алексей. Да что он плетет, этот хорошенький аббатик? Смешать святую веру отцову с какой-то там латинской болтовней? Неужели какому-то здравомыслящему человеку могло сие в голову взбрести? Неужели император, властитель огромной православной России, мог до такой степени спятить, чтобы возмечтать о предании ее под власть католических попов?
А для этого надо было именно спятить — другого слова не подберешь. Каким бы ни был покойный император — то его как сущего дурака аттестуют, то святым во плоти выставляют, такое забвение отеческих устоев и основ существования страны не могло взбрести ему в голову.
Отец Флориан, конечно, врет. Ему нужно, чтобы новый государь к католикам всей душою склонился. Видать, неохота Александру Павловичу играть в прежние, мальтийские игры, к коим был так расположен его батюшка.
Конечно, говорят, он поумнее покойного, понимает, что ничем иным, как глупыми игрушками, все эти пристрастия не назовешь. Небось у России и своих хлопот довольно, чтобы еще лелеять каких-то там иноземных монахов.
Княгиня Eudoxy может закатывать глазки сколько угодно — она влюблена в этого пригожего монаха, как кошка, вот и умиляется каждому его словечку, но император Александр Павлович поднимет на смех ее супруга, князя, едва только тот начнет плести пустые бредни об унии!
Это же дураку понятно. Значит, отец Флориан — дурак. И беспокоиться Алексею не о чем. Вот только одна беда — не похож черноглазый красавчик на дурака. Совсем не похож. И, пожалуй, беспокоиться здесь есть о чем…
Тут, словно почуяв его сомнения, отец Флориан развеял их.
— Я убежден, что Александр будет счастлив под любым предлогом отмежеваться от Палена, Зубовых и иже с ними.
