Деникин оторвался от своего блокнота и, опаляя зал проникновенным взглядом горящих глаз, продолжал:
— Большевизм должен быть раздавлен! Россия должна быть освобождена, иначе не пойдет вам впрок ваше собственное благополучие, станете игрушкой в руках своих и чужих врагов России и народа русского. Пора бросить споры, интриги, местничество!
Борьба с большевиками далеко еще не окончена. Идет самый сильный, самый страшный девятый вал! И потому не трогайте армии. Не играйте с огнем. Пока, огонь в железных стенах, он греет, но когда вырвется наружу, произойдет пожар. И кто знает, не на ваши ли головы обрушатся расшатанные вами подгоревшие балки…
Деникин говорил, прибегая к понятным образам, и потому зал одобрительно вслушивался в его слова.
— Не должно быть армий добровольческой, кубанской, сибирской, должна быть единая русская армия с единым фронтом, с единым командованием, облеченным полною мощью и ответственным лишь перед русским народом в лице его будущей законной верховной власти.
Антону Ивановичу удалось наэлектризовать зал. Речь его то и дело прерывалась аплодисментами, вставанием с мест и даже криками «ура!». Когда генерал закончил выступление, ему подали телеграмму о взятии Ставрополя. Он тут же огласил ее, и театр взорвался от оваций. Рада приняла постановление о зачислении Деникина в коренные казаки станицы Незамаевской, Ейского отдела, которая первой на Кубани восстала против большевиков.
По-своему исторический шаг сделал Деникин весной 1919 года. Произошло это на торжественном обеде в Кубанском Войсковом собрании, устроенном в честь английского генерала Бриггса, отъезжавшего за границу.
Генерал Драгомиров обратил внимание Антона Ивановича на то, что никто еще не приветствовал преемника Бриггса, генерала Холмана. Деникин поручил выступить с приветствием Драгомирову, объяснив это тем, что сам он будет говорить по очень важному вопросу. Деникин и впрямь был очень сосредоточен: наклонившись над столом, он с серьезнейшим выражением лица что-то быстро писал карандашом. Спустя несколько минут он встал и огласил то, что только что написал. Это был приказ главнокомандующего вооруженных сил на юге России за № 145 от 30 мая 1919 года:
«…Спасение нашей Родины заключается в единой верховной власти и нераздельном с нею едином верховном командовании.
Исходя из этого глубокого убеждения, отдавая свою жизнь служению горячо любимой Родине и ставя превыше всего ея счастье, я подчиняюсь адмиралу Колчаку как верховному правителю Русского государства и верховному главнокомандующему русских армий.
Да благословит Господь его крестный путь и да дарует спасение России.
Подлинный подписал генерал-лейтенант Деникин».
Текст приказа буквально ошеломил присутствующих. Вначале все как бы оцепенели, затем зал взорвался восторженными возгласами: славили мудрость, бескорыстие и прозорливость Антона Ивановича Деникина. Генерал переходил из одних объятий в другие. Кто-то в эйфорическом порыве стал покрывать поцелуями его руку…
Приказ был незамедлительно передан по телеграфу в Омск. Один экземпляр его тут же был вручен отъезжавшему генералу Бриггсу. Второй экземпляр срочно повез в Сибирь курьер есаул Перфильев.
За Деникиным прочно закрепилось прозвище «царь Антон», которое одни произносили с иронической усмешкой, другие — со священным трепетом…
План наступления Добровольческой армии разрабатывался в Краснодаре на квартире Деникина. Генерал жил в фешенебельном особняке на Соборной улице. Совещания проходили с завидной точностью и регулярностью. Ровно в шесть часов вечера Антон Иванович появлялся в столовой, где уже сидели над картой военных действий генералы Драгомиров и Романовский. Деникин обходил всех собравшихся, каждому крепко пожимал руку, а затем уже занимал место председательствующего за обеденным столом. Заседания открывались военным обзором, анализом обстановки на различных участках фронта, который делал начальник штаба или же сам главком. Антон Иванович был со всеми ровен и приветлив. Особенно дружески он относился к своему начальнику штаба генералу Романовскому, то и дело подчеркивая: «Мы с Иваном Павловичем посоветовались… Мы с Иваном Павловичем решили…» Речь Деникина была резкой, отрывистой, он любил краткие и точные формулировки, — презрительно относился ко всевозможному «словесному туману» и тотчас же прекращал обсуждение, когда вопрос был совершенно ясен.
Когда Добровольческая армия перешла в решительное наступление, принудив красных отступать едва ли не до самой Москвы (оставалось каких-то триста верст!), Деникин стал еще более спокойным, жизнерадостным, то и дело пересыпал свою речь веселыми шутками и прибаутками и как-то на одном из совещаний сказал Астрову, который выразил какие-то сомнения в окончательном успехе наступления:
— Не бойтесь, Николай Иванович, все будет в полнейшем порядке! Вот увидите, я еще буду у вас в Москве чай пить!
Осенью 1919 года Добровольческая армия — главная сила войск Деникина — наступала на направлении Орел — Москва. Ударным кулаком наступавших был офицерский корпус генерала Кутепова, в который входили корниловская, дроздовская, марковская и алексеевская дивизии. Перед Южным фронтом стояла задача сломить и разгромить эти лучшие офицерские части, которые были превосходно вооружены и вдохновлены наступательным порывом, близостью Москвы, а следовательно, и предвкушением близкой победы. Еще до прибытия Тухачевского командование Южного фронта сформировало ударную группу в составе Латышской дивизии, конной группы Червонного казачества под командованием Примакова и пластунской бригады Павлова.
Орловское сражение началось под Кромами, которые по нескольку раз переходили из рук в руки.
Для прорыва деникинского фронта была брошена конная группа Виталия Примакова, которая ворвалась в тыл корниловской офицерской дивизии. Выпал снег, дороги сковала гололедица, а вскоре взвихрились снежные бураны. Латыши и конники Примакова сперва нанесли удар по станции Поныри, затем была взорвана станция Возы, а казаки захватили город Фатеж. Вся местность, на которой проходили боевые действия, была изрезана оврагами, полевые дороги стали практически непроходимыми, артиллерийские орудия вытаскивали из оврагов на веревках с помощью самой крепкой в мире силы — человеческой. На фланге фронта громил беляков конный корпус Семена Буденного, от которого больше всех досталось конницам Мамонтова и Шкуро. Боевые удачи повернулись к белой армии спиной.
…Незадолго до нового, 1920 года Тухачевский прибыл за назначением в штаб Южного фронта. Командующим фронтом был Александр Ильич Егоров, членом Реввоенсовета фронта являлся Иосиф Виссарионович Сталин. До Сталина уже доходили вести о военных победах Тухачевского на Восточном фронте и о той славе, которой было окружено имя этого военачальника. Не желая, чтобы такой прославленный командарм оказался с ним рядом, Сталин поддержал назначение Тухачевского на пост командующего вновь создаваемым Кавказским фронтом, штаб которого в это время находился в Саратове.
Чертовски «везло» командарму! На Восточном фронте пришлось из разрозненных отрядов, из неорганизованной разношерстной массы сколачивать боеспособные полки и дивизии. И здесь, на юге, создавать фронт почти на пустом месте. Даже главное командование. Красной Армии, не очень-то любившее признаваться в собственном бессилии, вынуждено было докладывать Реввоенсовету республики, что дивизии, входящие в состав Кавказского фронта, крайне слабы и по своему количественному составу, и, особенно, по качеству. Командный состав дивизий подготовлен крайне неудовлетворительно. Дивизии фронта, которые вели наступление еще с октября прошлого года, выдохлись и требовали передышки. Противник же на участке фронта имел почти двойное превосходство в людях и вооружении и усиленно готовился к наступлению на ростовско-новочеркасском направлении. На железных дорогах царила разруха, и потому вопрос о подвозе подкреплений становился весьма проблематичным и мог растянуться на месяцы. Такой неутешительный анализ подводил к такому же неутешительному выводу: войска фронта не способны к наступательным операциям, необходимо не менее ста тысяч человек пополнения.
Совсем по-иному оценил обстановку Тухачевский. И решил, что даже такую неблагоприятную ситуацию можно в известной степени повернуть в свою пользу. Тухачевский учел, что войска левого крыла фронта вышли к реке Маныч и, таким образом, взяли в обхват правый фланг деникинцев. Значит, рассуждал командующий фронтом, если стремительным и сильным ударом вклиниться в правый фланг противника, то результатом такого маневра может быть срыв готовившегося Деникиным контрнаступления; со стороны Ростова. Главком Сергей Сергеевич Каменев приказал выделить в распоряжение Тухачевского подкрепление из Украинской трудовой армии. Но комфронтом не стал его ожидать и принял решение провести наступательную операцию своими силами, а по прибытии пополнения — укрепить им ростовское направление на тот случай, если Деникин вздумает осуществить контрнаступление своих войск. Тухачевский и на этот раз был в своем амплуа: он не стал испрашивать разрешения Москвы на осуществление своего замысла и всю ответственность за исход операции взял на себя. Его поддержали члены Реввоенсовета фронта Орджоникидзе, Смилга и Гусев.
