Наступательная операция началась в середине февраля. Две армии Тухачевского должны были сковать левый фланг противника, а Первой Конной и Десятой армиям комфронтом приказал нанести сокрушительные удары из района Платовская — Великокняжеская по стыку Донской и Кубанской армий, с тем чтобы прорвать их фронт, занять Тихорецкую и Армавир.
В приказе комфронтом особенно подчеркивалось: «Наступление начать одновременно всеми наличными силами, не ослабляя себя излишними резервами. Действовать плотными ударными группами».
Белые превосходили красных по численности, к тому же они предприняли наступление на ростовском направлении, как и предполагал Тухачевский. Ко всему прочему, комфронтом так и не получил обещанного ему подкрепления с Украины, хотя Ленин посылал Сталину несколько телеграмм с требованием послать на Кавказский фронт свежие силы.
Главком Каменев срочно вызвал Тухачевского для разговора по прямому проводу и если не прямо, то косвенно упрекнул его в авантюризме. Тухачевский, подавив обиду, решительно заявил, что наступательная операция была необходима, чтобы, по крайней мере, выиграть время, и что не следует впадать в панику, так как «наше дело вовсе не проиграно».
— Сергей Сергеевич, — отважно заявил Тухачевский главкому, — представьте себе, что, если бы вместо Ростова и Новочеркасска стояли бы деревни, вас вряд ли обеспокоило бы положение на этом участке.
— Да у вас дьявольская выдержка, Михаил Николаевич, — то ли восхищаясь, то ли осуждая, ответил на эту почти философскую сентенцию главком.
Нет, вовсе не авантюризм руководил действиями командующего Кавказским фронтом — он в совершенстве владел стратегическим мышлением. Он предпринял решительный фланговый маневр, нанес удар по Ростову и отбросил деникинцев за Дон, чем привел противника в полное замешательство. Правый фланг белых войск оказался совсем расстроенным, и Деникин понял, что судьба сражений за Северный Кавказ будет решаться в Манычской степи. Он не ошибся: через несколько дней после взятия Ростова армии Тухачевского и прежде всего Первая Конная у станицы Егорлыкской в пух и прах разгромили белогвардейскую конницу генерала Белова. Вот уж где порезвились клинки и сабли: с обеих сторон в сражении участвовало до двадцати тысяч сабель! Непрерывный звон их, дикое ржанье коней, громовые раскаты «ура!», стоны раненых, конский ошалелый топот — все слилось воедино, и даже степь, белая, точно саваном укрытая чистым снегом, содрогнулась от ужаса и стала красной от крови.
Егорлыкская знаменовала собой поражение деникинских войск. Под новыми ударами красных белые покатились на юг, пытаясь на первых порах огрызаться, но вскоре их отступление превратилось в настоящее паническое бегство.
Тухачевский торжествовал: без всяких подкреплений он блестяще реализовал свой смелый полководческий замысел. Он едва удержал себя от страстного желания немедля отправить телеграмму в Москву, в которой было бы всего три слова: «Пришел, увидел, победил».
На очереди была Кубано-Новороссийская операция, в результате которой был в конце марта освобожден Новороссийск и Красная Армия вышла к Черному морю. Здесь особо отличилась Девятая армия, которой командовал Иероним Петрович Уборевич, ставший другом Тухачевского.
Деникинская газета «Донской вестник» разразилась потоком статей, пытаясь объяснить и обосновать причины поражения деникинской армии, дотоле казавшейся непобедимой. Так, в статье «Эвакуация» газета устроила «торжественные» проводы бегущей белой армии:
«Мы приветствуем эвакуацию тех, кто веками смотрел на Русь как на доходное поместье, а на народ как на толпу рабов. Освободительная война казачества была использована ими для выгодных операций на хлебе русского крестьянина, на труде рабочего, на крови казака. Народ отшатнулся от них, и они сами отвергли себя. Пусть эвакуируются и шумной толпой разбазаривают ворованные народные деньги в константинопольских притонах…»
Статья «Исповедь» тоже была не менее хлесткой:
«Поход вооруженных сил юга России на Москву отличался от похода любой чужеземной армии лишь худшими явлениями. Что же несли мы на остриях штыков? Свободу? Равенство? Братство? Национальное, политическое и социальное порабощение… В этом и ни в чем ином заключаются причины поражения. У нас была сила, но правды не было. Была борьба силы против силы, а не борьба правды против силы, а потому были успехи, но победы не было с нами…»
И еще — как заключительный аккорд:
«Торжество русской демократии не должно быть в зависимости от лондонской или берлинской палки…
…Казаки теперь думают: «Какое нам дело до России? Хочет она себе коммуну — пусть себе живет с коммуной. Хочет царя — пусть наслаждается с царем. А мы хотим жить так, как нам разум, совесть и дедовский обычай велят. Дай Бог нам снова вернуться на Дон…»
24
Именно здесь, на Кавказском фронте, весной 1920 года произошла схватка Тухачевского с Ворошиловым и Буденным.
Дело было в Ростове, в штабе фронта. Ворошилов и Буденный прибыли сюда, кипя от гнева: их разъярил приказ командующего фронтом к 30 марта овладеть Туапсе. Они готовы были наброситься на Тухачевского с градом упреков, обвинив его в полном незнании возможностей конницы и в стремлении поставить ее под удар в горных ущельях. Хорошо еще, что первым, кто их встретил, был Серго Орджоникидзе.
— Приветствую героических освободителей Майкопа! — вскричал грузин, обладавший необузданным темпераментом, и заключил их в свои мощные объятия.
Это согрело души закадычных друзей и несколько утихомирило их. В кабинет к Тухачевскому они вошли уже более спокойными и стали доказывать невозможность и даже пагубность выполнения поставленной комфронтом задачи.
Приветливо встретив их, Тухачевский терпеливо выслушал их доводы.
Первым говорил Буденный:
— Разбитые части Второго Кубанского корпуса под прикрытием бронепоездов отходят к Хадыженской и Кабардинской. Наши передовые части дышат им в затылок. Однако, как вы должны знать, Первая Конная оказалась в горах. Тот, кто хоть чуточку петрит в кавалерийском деле, — эта стрела была явно направлена в Тухачевского, который в кавалерии никогда не служил, — тот должен понимать, что в горных условиях действия крупных масс конницы невозможны. Плюс ко всему в горных станицах нет фуража. Мы не просто ходатайствуем, но требуем освободить Конную армию от участия в боях за Туапсе. Нам нужен отдых.
Его тут же поддержал Ворошилов:
— Противник уже не представляет собой внушительной силы, и пехота вполне с ним справится.
— Какие же части будут добивать неприятеля? — спокойно спросил Тухачевский.
— Да вот хотя бы 34-я дивизия, — ответил Ворошилов. — Можно использовать и приданные нам две кавалерийские дивизии — Кавказскую и имени Блинова.
— Ваши предложения были бы приемлемы, если бы не одно «но»: они очень малочисленны, измотаны в боях не меньше вас и вряд ли справятся с противником.
— Это они-то малочисленны? — взвихрился Буденный. — Да у них сейчас добровольцев — тьма. И оружия — дай Бог каждому, у Деникина отбили.
Тухачевский задумался. Доводы Ворошилова и Буденного казались ему малоубедительными. В самом деле, еще один мощный рывок с использованием всех без исключения сил фронта — и точка в войне. Туапсе ведь совсем рядом, но два конника заупрямились, как взнузданные лошади. А тут еще Серго включился в разговор и неожиданно для Тухачевского встал на сторону Ворошилова и Буденного.
— Михаил Николаевич! — горячо воскликнул он. — А что, если они правы, эти храбрецы? — Он явно хотел польстить конникам, хотя, конечно, похвала была заслуженной. — А что, если эти храбрецы и впрямь глаголют истину? От Кабардинской до Туапсе — путь каторжный. Ты когда-нибудь ездил в Сочи? Нет. А я ездил. Там лесистые горы, ущелья, перевалы… Дорога — только по шпалам. Там на коне не развернешься. Да и Кубань вот-вот разольется, и наши славные конники останутся без продуктов и фуража.
— Все это я не сбрасываю со счетов, — ответил Тухачевский. — И эти опасения были бы обоснованными, если вести наступление черепашьими темпами. А если стремительно навалиться на врага — в несколько суток мы могли бы прижать его к морю и не дать ему опомниться и бежать на кораблях. А уж тогда можно было бы отдохнуть с чистой совестью.
Но Ворошилов и Буденный стояли на своем.
Тухачевский, наступив себе на горло, вынужден был согласиться.
— Хорошо, я приму решение, соответствующее вашей просьбе, хотя вы меня и не убедили. Я соглашаюсь лишь только потому, что Первой Конной армии предстоит переброска на Западный фронт. И все же — Хадыженская и Кабардинская — за вами. Чем быстрее овладеете этими станицами, тем быстрее сможете отвести армию на отдых.
