Он стал на колени и сковырнул сверкающим острием добрый кусок смолы, которой была залита ладья, подивившись удивительной легкости, с которой теперь давались движения, чувствавалась перенятая у древнего богатыря сила. Потом он поднялся, с сухим треском оторвал от паруса длинный лоскут и стал натирать его вязкой смолой.
– Сбавляй скорость! – взволнованно сказал он девушке.
Он навязал тряпицы на два десятка стрел, успокоился, подобрал лук и стал на корме, ожидая когда враг подойдет на нужное расстояние. Из пучка стрел и длинной тряпицы он соорудил факел, вонзив его в борт булатными остриями.
– Давай огня… – сурово добавил паренек.
Дива что-то шепнула себе под нос, махнула рукой и факел жарко полыхнул искрящимся пламенем. Микулка наложил стрелу, поднес к факелу, а когда она занялась скачущим огоньком, легко натянул скрипнувший от натуги лук и выстрелил навстречу врагам. Стрела ушла настолько мощно, что молодой витязь даже отшатнулся от неожиданности.
– Это в тебе богатырская сила играет… – пояснила девушка.
Паренек наложил вторую стрелу, подпалил, натянул тетеву до треска, рука аж за ухо ушла, и и выпустил пылающий снаряд по приближавшимся кораблям. Первая галера выпустила из днища сгустившийся дымок и неясный язык пламени, быстро раздуваемый ветром. Микулка не стал ждать и несколько раз выстрелил по идущему следом за первым кораблю. Дымные следы грязными дугами расчертили лазурную чистоту неба и уткнулись концами во вражескую галеру.
– А вот теперь подбавь ходу! – отбросив лук сказал паренек.
Ладья мягко качнулась и вскоре свежий набегающий ветер с натугой изогнул тонкую мачту без паруса. Путники уселись на дно суденышка, чтобы тугой воздух не слезил глаза и блаженно облокотились на просмоленный борт.
– Вырвались! – весело сказала Дива. – Теперь сотня дорог открыта для нас!
– Одна. – поправил ее Микулка.
– Что?
– Для меня есть только одна дорога – в Киев, ко Владимиру-князю, предупредить его и Белояна про волшебный Камень, рассказать про руду и меч. А если ты пойдешь со мной, буду счастлив как никто другой. Я ведь часто, очень часто вспоминал про тебя, словно наяву зрил твои дивные волосы и нежные плечи. Пойдешь?
– Пойду! – твердо ответила Дива и коснулась нежными пальцами окрепшего плеча молодого витязя. – Я ведь сразу поняла, что не могу без тебя.
Сзади гулко ухнуло оглушительным треском и они с Микулкой разглядели как в дымном облаке развалилась вторая галера, а первая уже раскидала на пол-неба пылающие доски. Латники падали как поленья, без единого звука и в этой тишине, скрадываемой лишь посвистом ветра, было что-то отчаянно жуткое.
– Все… Конец им. – взволнованно прошептала Дива.
– Да. В следующий раз подумают, как чужие святыни похищать. Правь на Киев!
8.
Ночь накрыла мир вороновым крылом, рассыпала по иссиня-черным перьям небес яркую пыль угольков-звезд, словно раздуваемых легким ветром, мерцающих, теплых. Широкий Днепр отблескивал звездным светом, а из-за виднокрая медленно и чинно вставла огромная полная луна. Дива опустила ладью пониже и стало отчетливо слышно уханье совы и далекий вой идущей по следу стаи.
Киев тускло мерцал огнями факелов и масляных плошек чуть дальше, окруженный густой стеной первобытных лесов.
– Лодию надо припрятать. – задумчиво произнес Микулка. – Неведомо как нас там встретят, может сгодится кораблик, чтобы ноги унесть.
– А в чем ты сомневаешься? – удивилась девушка. – Тебя князь как героя принял, гривну жаловал… Чего страшиться?
– Не знаю. Жил в лесу среди зверей диких, среди гор, далеко от люда, ничего не боялся, все было интересным и новым. А чем больше узнаю людей, тем больше остерегаюсь. Никогда не ведаешь, что они вытворить могут, кто из друзей тебя в спину ударит, а кто из врагов тебе руку подаст.
Дива не ответила, только вздохнула понимающе и грустно.
Они оставили ладью в густой чащебе с северной стороны города, зная, что земли Царьграда и Хазарского каганата всякому вою известны лучше, чем леса вокруг самого Киева. Сколько в этих лесах дивного и неведомого, сколько тайн хранят они! Микулка поежился продираясь сквозь густой подлесок и не выпуская из руки девичью ладонь. Говорят, что по ночам лесовики и мавки играют в этих чащебах свои развеселые свадьбы, а если кто узрит, так навсегда потеряет рассудок, так и бюудет свой век доживать с дурацкой ухмылкой. Говорят, что совсем рядом, под Киевом, живет в замшелой избе старуха, которой минула тысяча лет, стара так, что с нее труха сыплется, страшная словно гнилой пень, а сытится только путниками, что через леса проезжают, может и витязя сожрать, и коня догонит, потому как ведает слова, чтобы в ночном небе летать аки птица. Так с небес коршуном и налетает, перегрызет жилы гнилыми зубами, а потом в избу тащит, рубит на куски и варит в котле. А еще говорят, что на дороге через брянский лес сидит Соловей-разбойник, не то нежить, не то басурманский вой. Грабит всякого, ни чести у него нет, ни совести, а силен так, что ни один витязь его побороть не смог. Не понять в тех рассказах где правда, где вымысел, но и про Волкодлака Микулка раньше не верил, а ведь именно он ему в Таврике жизнь спас. Да и от голода помереть не дал.
Паренек удивился, как это он прошлого года хотел уйти из этой таинственной, суровой, родной и любимой земли, как позарился на заморские прелести… Видать, от голода разум смутился, спасибо Заряну, сдержал дурака.
Нежные весенние листья трепетно касались лиц путников, махали вслед, словно благословляя их на великие дела, которые еще предстоит свершить.
– Домом пахнет… – с улыбкой сказал Микулка. – А ведь дом мой совсем близко, на юг от Киева верст пять, никак не более.
– Хочешь домой? – мягко спросила Дива.
– Не знаю… – неопределенно пожал плечами паренек. – Нечего мне там делать. Кроме братьев никого не осталось, да и братья не родные.
Они вышли из леса на поросший густой и сочной травой луг и сразу вымокли от обильной росы, которую лунный свет превращал в капельки сверкающего серебра. Не смотря на наступившую темноту, городские ворота были раскрыты настежь, а из-за них доносился неясный, но довольно громкий шум. Приглядевшись путники заметили, что двор ярко освещен факелами и заставлен длинными столами, а за ними народу сидит видимо-невидимо, как грибов после мелкого дождика в конце лета.
– Смотри как Боги сложили! – обрадовался паренек. – Еще и на пир попали!
– Да у русичей что не вечер, то пир. – усмехнулась девушка. – Для них пир, это больше чем просто набивание живота. Где еще можно так вот запросто собраться после долгих походов, рассказать о своих подвигах и послушать чужие рассказы? Пир для того самое место!
Микулка подумал, что Дива права. Ежели половину жизни на печи пролежать, дальше носа не зрить и ничего в этом мире не сделать, так на пиру и заскучаешь – ведь и чужие байки в тягость, коль самому рассказть нечего. То ли дело, когда успел повидать иные места, надавать по сусалам лютым ворогам и покорить сердца прекрасных дев. Ежели другим не рассказать, так и лопнешь с натуги. Видать, потому русичи и пируют так часто, что больше других свершить успевают. Ежели немец из своего замка не уедет пока ему мошну золота не посулишь, или трон, или девку-красунью, то русичу на то наплевать. Его на подвиги тянет не жадность, а что-то иное. Иногда просто удаль молодецкая, чаще жажда процветания рода-племени, а иногда и месть ворогу, который в прошлой сече одолел отца или брата. Кровь за кровь и честь рода превыше всего – вот то, что заставляет русича после пира садиться в седло и много лун ходить дозором в полях и лесах, спать на попоне и есть недопеченое мясо. А уж коль за подвиги гривну пожалуют, или землями князь одарит, или девку-красунью у басурман удастся отбить, так то никогда лишним не будет, чего отказываться?
– Хотелось бы знать, удалось ли Владимиру отвоевать Киев, или это Ярополк празднует свою победу? – задумчиво спросил Микулка.
– Что уж проще! Вон охранники на воротах, пойти да спросить.
Пятеро охранников сидели как сычи, хмурые и злые, что надо торчать тут, а не заливаться по горло хмельным медом и пенным олом. Старший то и дело поглядывал на луну, пытаясь определить, когда же придет смена.
– Гой еси! – обратился к ним подошедший Микулка, оставив Диву слегка позади.
– Будь здоров эээ… витязь! – нехотя ответил здоровенный вой, сжимая огромный топор на длинной витой рукояти. – С чем пожаловал?
– Важные вести князю принес! – не задумываясь ответил паренек.
– Экий ты скорый! – усмехнулся воин. – То вот князю больше нечего делать, как с тобой баять. Что за вести? Коль надо, так мы и сами передадим.
