плах, уста
новленных на коз
лах; язы
ки пла
мени ко
стра вос
полняли ухо
дящий за соп
ку за
кат, при
давали осо
бую осве
щённость.
Ефим Малявин, на которого возложили готовку пищи, поставил два котелка с варевом. Оно издавало аромат мясной шурпы, и все потянулись со своими чашками, чтобы налить бульон и зацепить кусок мяса. Заниматься приготовлением пищи не соглашался, отказывался и даже возмущался, почему выбор пал именно на него, ссылался, что варить не умеет, чай и тот заваривать не любит, привык жить на готовом. Однако некоторые, кто бывал с ним в тайге, знали — это не так, готовит, и ещё как, он колдовал у костра над котелком, душу вкладывал в варево, и оно получалось аппетитным.
— Однако вкусно! — воскликнул кто-то, проглотив ложку шурпы. — Ну, Ефим, прям заправский повар.
— С голодухи всё вкусно, — скромно отозвался Малявин, орудуя поварёшкой.
— Да нет, в самом деле, похлёбка получилась на славу, — похвалил Севастьян, поедая ложку за ложкой содержимое своей чашки. — Знать, правильный выбор сделали, назначив тебя кашеваром.
Ели с аппетитом, обсуждали прожитый рабочий день, высказывались о делах предстоящего дня. Наевшись шурпы, принялись за чай, и разговор перешёл на другую тему, о прииске, о золоте, которое предстоит добывать в следующем году.
— Скажи, Севастьян, а вот купец, что назначил тебя своим доверенным лицом, каков по натуре? Ты-то сам чего о нём думаешь, не обманет нас? — задал вопрос Шишкин.
Шишкин охотник с большим стажем. Узнав, что Перваков связан с прибывшим в Олёкминск иркутским купцом и набирает отряд на строительство первых изб на открывшемся богатом месторождении, а потом для работ на добыче драгоценного металла, одним из первых попросился взять его с собой. Почти шесть десятков лет от роду, бывалый, многое повидал в жизни, худощавый, высокого роста, несмотря на приличный возраст, он ходко мерил путики на своём охотничьем участке, испытал себя и на прииске — мыл породу, человеком слыл честным и трудолюбивым, это и помогло ему попасть в число избранных.
— Нет, Прохор, не обманет, не таков он человек. Уверен, купеческое слово своё сдержит, главное, нам всё по совести исполнять, а будет ему выгода, и нас без заработка не оставит, никак не обделит.
— Интересно, сколь же золота в этой речке, коль сразу два прииска открыли? — подал голос Малявин.
— Наверное, если твоей поварёшкой черпать, то жизни не хватит, — расплылся в улыбке Севастьян, и все рассмеялись. — А ежели всерьёз, так Трубников с советником Рачковским по пробам прикинули — золота у нас здесь под ногами тьма, а посему вербовать народ собираются с губерний разных.
— Неуж своих местных не хватит, чего так с других сторон тащить? На Олёкме прииски прикрываются, вот и рабочая сила есть, свои есть свои, каждый друг дружку знают. А понаедут, так средь народу чуждого всякие встречаются.
— Это не нашего ума дело решать, кого на прииски сгонять, купец намерен отбор вести строгий, ленивых и вороватых и близко не подпускать, гнать метлой таких будет чрез своих доверенных лиц, горных мастеров и стражей порядка, это его слова.
— Оно и правильно, неча лодырей и воров вербовать, хотя такого роду-племени понаедут, самостийно наползут словно змеи, глаз да глаз за имя нужен.
— Вот об чём речь и идёт, — поддакнул Севастьян. — На наших мужиков надёжа куда крепче, и купец Трубников так мыслит, местные не избалованы и знают, кто и чем дышит, меж собой непонимания не допустят.
— Не скажи, Севастьян, и средь нашего народа с хитрецой и язвой хватает, — не согласился Сушков.
— Хватает, однако, все мы их знаем, — вздохнул Севастьян.
— Бутары сколотим, пески примемся мыть, а почём за золотник купец обещал к оплате ставить? — спросил один из тех, кто занимался заготовкой мха.
— Об этом конкретно беседы не шло, но заверял, по достойной цене платить собирается, никак не меньше, что на приисках Александро-Николаевском и Иннокентьевском.
— Дошли слухи, якобы на олёкминских приисках начальство работяг дурить начало с оплатой, так что не сегодня-завтра народ оттуда как крысы с тонущего корабля побежит, да и золота там гулькин нос, люди только руки об кайлы и лопаты бьют.
— Это факт, побегут, как пить дать побегут. А куда побегут? Конечно, Хомолхо осаждать, прознав о богатствах тутошних. Тем паче вернувшись на зимовку в Олёкминск, расскажут им селяне, что два отряда на становление новых приисков уже отправились, ох и раззудятся, к весне все тут будут, — поддакнул Сохин.
За семь дней работы сделано было немало. Те, кто заготовлял мох, натаскали его целый стог и подключились к заготовителям леса. Шишкин своим опытным взглядом прикинул — мха хватит на полтора, а то и два десятка избушек, в чём и заверил Севастьяна. С изготовлением печей дело пришлось приостановить, начались заморозки, и копать и натаскивать глину и песок, а главное, месить стало невозможным. Занятых было на песчано-глиняных замесах людей также приобщили к валке деревьев и распиловке леса.
Штабель заготовленной древесины рос на глазах. Севастьян, посоветовавшись с Сохиным и Сушковым, решил половину людей занять на распиловке брёвен на плахи, потому как: во-первых, это трудоёмкий физический труд работать двуручными продольными пилами, во-вторых, начнутся морозы, и ещё более осложнится их распиловка. Шишкин одобрил такой подход, высказавшись:
— Правильно обмозговали, опосля голова не будет болеть, если тёса не хватит, пилить надо, пока не шибко холодно, мёрзлое дерево для зубьев пилы что серпом по камню. А лес продолжать валить, да в штабель, и чем больше сложим, тем оно и лучше. Кедрача не мешало бы взять штук несколько, древесина мягкая, что-то мастерить придётся. Деревья-то сейчас соку не имеют, так в самый раз их валим, сосна, лиственница в постройках крепка будет. По первому снегу и подтащим к стану, лошадей не особо насаждая, а тут только, не отходя, и ставь срубы.
Ещё утром третьего дня Севастьян отвязал собак. Почувствовав свободу, они резво носились меж юрт, вокруг людей, и каждый пытался их погладить, приласкать или приманить чем-либо, однако они, словно дикие лани, лихо отпрыгивали и продолжали резвиться. В этот же день, кто штабелировал лес, стали свидетелями необычной картины. Хазар и Айта гнались за зайцем. Серый трусишка успел уже приготовиться к зиме — полинял, обретя белую шубку, но это его не спасло — собаки учуяли издали. Беляк бежал стремглав, петлял, резко меняя направление, но собаки настигали его с невероятной стремительностью и загнали косого в считаные минуты. Трофей был ими мгновенно растерзан, похоже, зверёк и не успел издать предсмертный звук.
— Ты только посмотри, ай да псины, ай да охотники! — восклицал один из мужиков, восхищаясь реакцией четвероногих.
— Чего хочешь, природа берёт своё