— силь
ный и рез
вый все
гда по
беждает, кто слаб, то
го и съе
дают, за
кон тай
ги, — ото
звался вто
рой. — Это так, тот же заяц за лисой никогда не погонится, или мышь на соболя не кинется, всё наоборот происходит.
За ужином этот случай обсуждали все сообща и поглядывали на Хазара и Айту. Севастьян смотрел на них, и вспомнились ему слова Арсения Комякина: «Насчёт их кормёжки особливо не беспокойся, эти сами себе добудут, не балованные, живность с завидной сноровкой достают, что зайца, что иную какую тварь лесную…»
Глава 25
К середине ноября стан будущего рабочего посёлка прииска Спасского было не узнать. Теперь заготовленный и доставленный сюда лес лежал весь в штабелях, значительная часть брёвен ошкурена, много распилено на плахи. Четыре избушки зачали первыми венцами, подготовлены места и для других изб. Дело спорилось, умельцы топорами делали стёсы на брёвнах, вели рубку углов стен «в чашу», Шишкин называл это по-иному — «в обло», показывал, как правильно забивать нагель, представлявший собой самодельные не особо длинные деревянные штыри. Железные костыли и гвозди имелись, но Прохор наказывал поберечь их для более ответственных элементов в строениях — крепления карнизной свеси и кровли и для предстоящего изготовления бутар. Больше призывал без единого гвоздя избы ставить, как велось на Руси издавна, в пример ставил предков — те рубили дома, используя лишь топоры острые, пил не было, не то что сейчас, и поперечные и продольные имеются. При этом показывал, под каким углом ловчее топор держать относительно бревна, да как ноги поставить, чтоб по ним остриём не садануть. Все во всём учились у него искусству строить на ять и задавались вопросами к Шишкину:
— Все мы охотники-промысловики и по строительству мал-мало соображаем, но и ты не последний таёжный добытчик, однако далеко вперёд от нас шагнул в искусстве домостроений. Где ж ремеслу такому научился, кто науку дал?
Шишкин пояснял:
— Нужда. Она, милая, на всё способна, всюду выручит. А сказать правду, так с малых лет дед мой и отец к этой науке привязывали, лес не таскал, брёвна не ворочал, потому как мал был — жалели, а топором уже тюкал, познал, как углы вести и венцы сложить. Вроде и дело не хитрое, но где запорешь, там косяк вылезет, а переделывать хуже всего — одна маета и морока. Школу-то через лоб свой прошёл.
— Это как же? — спросил кто-то.
— Где ошибался, так дед сразу щелчок в лоб даст, оно и урок запомнил, — улыбаясь, отвечал Прохор. — Чешешь, бывало, черепок, а он приговаривает: вот-вот, втирай науку, впрок помнить будешь. Строгий дед у меня был, но справедливый, любил нас, а семья большая ране была, аж восемь ртов.
В общем, под приглядом и советами Шишкина все и строили избы, вроде как бригадиром-наставником значился. А по мере работ Шишкин всё новыми и новыми терминами сыпал: «сланцы», «слеги», «курицы», «причелина». Слова новые, а коль незнакомы, так пояснял, что означают.
— Вот же штуковина, какая получается, сколь домов в Олёкминске стоит, а ни от кого не слыхивал таких выражений. Знаю: венцы, кровля, конёк, пожалуй, и всё. А тут наговорил нам Прохор до небес загогулин разных, — отреагировал один из охотников, осваивавший строительную профессию.
Шишкин, будучи сведущим на все руки, больше занимался изделиями по дереву — стругал из кедрача или сосны дверные и оконные коробки и переплёты. Перваков был доволен, что взял с собой Прохора, подумывал: трудно пришлось бы без него, без его навыков. Шишкин знал себе цену, но не кичился этим, а просто делал дело на совесть и как следует. Кто ненароком где ошибался или не так что выполнил, тут же исправлять заставлял. Все удивлялись, вроде и занят Прохор своей работой в сторонке, а ведь недочёты издали примечает, вот уж глаз намётанный!
Повышалось мастерство людей, ускорялись и темпы строительства изб. Они росли, словно грибы после летнего тёплого дождя, и стан уже к концу первой декады апреля приобрёл вид небольшого таёжного посёлка. Свежесрубленные строения стояли в два ряда, образовав своеобразную улицу. Кто-то пошутил:
— А давайте наречём проезд промеж домами именем Первакова.
Севастьян замахал руками:
— Ещё чего выдумали. Долго соображали? А если и посвятить кому улочку, так след в честь Шишкина.
— Э, нет, правильно люди советуют: имени Первакова, и точка, — возражал Прохор.
Однако вольно или невольно название образовавшейся небольшой улицы имени Первакова так на слуху и осталось, прикипело основательно. Севастьян вначале проявлял недовольство, хмурился, но свыкся и прекратил обращать внимание на причуду товарищей.
— А как думаете, в избах что поставили, поселились домовые, али они живут только в домах, где семьи обитают? — как-то вечером после трудового дня сидя у очага в юрте, озадачился Малявин.
— Мне думается, где избы и хаты, так в каждой селятся доможилы, — ответил Шишкин. — А насчёт таёжных зимовий тут ответ трудный, но склонен всё же сказать да.
— Кто знает, может, какой и имеется, — поддакнул кто-то.
— Откуда им в тайге взяться, их с собой люди переманивают из дома в дом, а новый строят, так из халуп брошенных или сгоревших они перебираются, всяк желает в тепле ютиться. А имя как в наши срубы вселяться, ни печи, ни тепла. А вот по весне, с приходом лета печи поставим, имя и самая благодать новоселье справлять, — рассуждал Шишкин.
— И откуда ж домовые берутся, неуж плодятся, как люди? — снова подал голос Малявин.
— Доподлинно не знаю, но моя прабабка, а мы жили ранее в деревне, рассказывала: явились на землю домовые благодаря Богу. Набросал он с небес на землю и твари всякой и невидимого для глаз нечистого духа, так они и оказались средь людей, но злобу свою со временем умерили, а иные и вовсе утратили, обжились средь народу, добряками обернулись. Предупреждала прабабка: обижать домового грех, не то обидится, а то и злобу затаит и отыграется на хозяевах иль на их скотине — и падёж наведёт, иль дойность корова иль коза потеряет, а куры яйца нести откажутся, и дом перестанет стеречь. Будет просто прозябать за печкой в своё удовольствие и подсмеиваться над проделками, — решил блеснуть своими познаниями Данила Горобец.
— Всякий горазд на байки, кто так, кто эдак про домовых судачит, а ведь никто из нас их не видел, хотя знаем, в каждом доме нашем живут, хотел бы глянуть на духа неведомого хоть глазком одним. Каков он и где в хате моей осел? — вступил в разговор Севастьян.
— А чего, известное дело, — продолжал Горобец. — Старенький и махонький, словно кряж,
