Прячась за отяжелевшими от пыли гардинами, Шуут подслушивал и подсматривал за ней. Шуршание юбок, хихиканье в коридоре, мимолетное и обманчивое копошение теней. Кто-то подсматривал и за ним. Он входил в ее комнату, испытывая чувство неловкости и стыда, как будто он делал что-то лживое и нехорошее и оказывался среди вещей и предметов, выдуманных и описанных им самим. Она обставила свою комнату так, как он описал ее в своем романе. Подслеповато щурясь, он смотрел на всю эту живописную мишуру каких-то намеков и полунамеков, из которых вдруг выглядывал диск радио, фикус, старый, вспоротый пружинами диван, облупленный комод, кровать, выпотрошенный чемодан. Она собралась куда-то уезжать и, увидев его села на кровать, прижимая к груди заводную куклу. Он поцеловал ее и присел рядом. Слившись с ним в одну тень, она дрожащими пальцами ощупывала и осматривала заводную куклу, неизвестно как попавшую к ней. Куклу нужно было завести, чтобы она ожила, а ей нужна была ласка и поощрение…
Откуда-то из этажей Башни донеслись шаги, голоса. Дверь отпахнулась. В комнату вошла Жанна, сопровождаемая девой в лиловом платье с длинными рукавами и в шляпе с черными лентами.
— Наконец-то, Боже мой, я чуть с ума не сошла… — Жанна подбежала к Моисею. Он обнял ее. — Что, собственно говоря, происходит?.. я ничего не понимаю…
— Я сам ничего не понимаю… — Блуждающим взглядом Моисей обвел комнату. Сводчатые беленые потолки, шкаф с зеркалом, две узких кровати, коврик в темной размытой рамке орнамента, между кроватями этажерка, фикус. Дверь на террасу была уже заперта.
Моисей выпил воды с каким-то странным привкусом и подошел к светлеющему окну. От реки поднимался туман и смутность. Мрачной глыбой из смутности выступала Башня. Что-то во всем этом было зловещее. Он обернулся к Жанне.
— Ложись спать…
— Я уже сплю… спокойной ночи… — Жанна сонно улыбнулась и, сбросив туфли, упала на кровать…
Вокруг свисающей с потолка люстры кружились ночные бабочки. Тихо покачивались, позванивали стекляшки, ловя отсветы…
30
Под утро Тирран посетил Жанну. Она спала.
Тирран зажег свечу. Качнувшись, пламя осветило лицо девочки, улыбчивое даже во сне, нежное, с изогнутыми ресницами. Он осторожно поцеловал ее…
Увиделся дом на сваях, ручей с затонами и лакунами. У груды камней, бывших столбом от ворот дома сидела девочка 13 лет, не больше. Зефиры играли ее волосами. Увидев Тиррана, она улыбнулась.
— Вылитая Лиза… — прошептал Тирран. Лоб его покрыла испарина, все заплясало перед глазами, и он торопливо задул свечу…
Жанна на мгновение очнулась, успела увидеть его глаза, окаймленные розовым. Зрачки были огромные и светились, как у кошки, зеленовато-жутким огнем. Огни качнулись и сгинули. В ту же минуту Жанна уснула, а Тирран еще долго блуждал по коридорам Башни. Он не находил себе места. И здесь, и там, и дальше, в лунной смутности ему виделось лицо Жанны. Он приостановился у зеркала.
— Я ли это?.. — прошептал он. Отражение испугало его…
Над южными воротами Башни зажглись зеленые светофоры, как кошачьи глаза. Ворота заскрежетали, пропуская конный отряд. Ржание и цокот копыт разбудили тишину. С криком с карнизов крыш снялись вороны, залаяли собаки. Светофоры погасли, и все затихло…
Моисей спал и вдруг проснулся, как от толчка. Дверь в комнату была приоткрыта. На полу покачивалась чья-то тень, маня его за собой. Он встал и пошел, увлекаемый этой странной тенью. Впереди он слышал шаги, но уже никого не видел. Темная терраса, крытая галерея, которая круто свернула налево, потом направо. Сумрачные фигуры, каменные, гипсовые. Одна, другая, третья. Вспыхнул далекий свет, и снова ожили тени, роясь, встали вокруг него в тревожном ожидании.
Одна из теней приобрела знакомые очертания и нетерпеливо сказала:
— Ну, что ты стоишь?.. надо идти дальше…
Дальше, дальше, мимо череды тусклых, чадящих огней. Ржавый скрип решетки испугал его, и он остановился, но тень подтолкнула его к спускающимся в темноту ступеням. Беззвучно открылась последняя дверь во влажный, туманный морок. Где-то под сводами моста сонно мерцали фонари, внизу чешуйчато серебрилась вода. Хоть что-то реальное. Он спустился еще на несколько ступенек, приостановился, прислушиваюсь к глухому, льющемуся шуму. Меж камней к реке пробирался ручей, вливаясь в заводь, подернутую желтоватой рябью. В лоснящихся и лепечущих что-то листьях зарослей на берегу мелькнула фигура девочки 13 лет. Она стояла по колени в воде и как будто спутывала пряди водорослей, невесомо зависшие, слегка, вяло колышущиеся и мягко увлекаемые потоком…
— Жанна… — окликнул он ее. Она испуганно подняла голову, вся в слипчивых пятнах, узорах, тронула упавшую на глаза прядку рыжих волос.
— Ах, это ты… — обиженно трогательно надув губы, она отвернулась.
— Что ты здесь делаешь?.. — спросил он и потер лоб, лицо, пытаясь прогнать с него какую-то нелепую улыбку. Голова слегка кружилась. Теплые волны пробегали по всему телу. Ощущения странной легкости, счастья переполняли его. Он шагнул вперед и медленно, плавно приподнялся над каменистым берегом. Странное, завораживающее ощущение полета. Он вздохнул более свободно и полетел над водой. Он уже знал, что это не сон. Почувствовав запах цветущей сирени, он приостановился. Внизу поблескивал фонтан, мерцали огни карусели, синие, желтые, красные. Он как-то по-детски улыбнулся и снова заскользил над соснами, растворяясь в постепенно светлеющей темноте…
Кто-то окликнул его по имени. Он невольно вздрогнул и, недоуменно озираясь, опустился на землю. Он стоял в переулке у дома с террасой, затянутой проволочной сеткой. Вокруг царили тишина, смутность, зыбкость. Качнулись гардины, на мгновение в окне открылось чье-то лицо, облитое желтоватым, мерклым светом, и исчезло, а из слухового окна одна за другой стали вылетать птицы…
Слепо жмурясь, он попятился, ощупывая руками заляпанный грязью забор. Его внимание привлекла шелестящая афиша. В складках бумаги таилось то же самое лицо, которое он мельком увидел в окне дома с террасой, тонко очерченное с нежным пушком на щеках, губы бледно-лиловые. Они шевелились. Он прислушался. Долетел тихий шелестящий шепот:
— Милый мой, тебе здесь будет хорошо, тихо, покойно…
Он всхлипнул и… проснулся от сонного удушья, сел, озираясь. Он не мог понять, где он. Совсем другая комната с одним окном, затянутым паутиной решетки. Он спустил ноги на пол, глянул на часы. Они стояли. Стрелки замерли на половине пятого. Сжав виски, он некоторое время наблюдал за игрой слипчивых теней на полу. Полутьма и тишина побуждала к новым и более странным и страшным порождениям. Они заполняли всю пустоту комнаты, как фрески, изображающие сцены Страшного суда…
Он зажмурился…
— У-гм… — Охранник кашлянул в кулак, привлекая его внимание. Он боялся его напугать. Относительно задержанного поступили самые строгие инструкции. Моисей привстал. Перед ним маячило бородавчатое лицо охранника. Легкий озноб спустился по спине.
— Где я?.. — спросил он и растерянно улыбнулся. Рисунок венского стула, угол стола, пепельница из цветного стекла, комод, круглое, треснувшее зеркало. Зеркало что-то утаивало, что-то искажало…
— Ваш завтрак. — Охранник почтительно склонился и вышел. Дверь захлопнулась. Лязгнул замок.
— Черт знает что… как будто меня опоили чем-то… чепуха какая-то… — Помедлив, Моисей встал. Голова слегка кружилась. В ногах чувствовалась слабость. Слегка пошатываясь, он подошел к окну. Улица была безлюдна. Он мельком глянул на дом с выбитыми стеклами и террасой, затянутой проволочной сеткой, из слухового окна которого, одна за другой вылетали птицы.
«Какая-то путаница… пустяки… все разъяснится…» — Пытаясь успокоиться, Моисей лег ничком на кровать…
Он лежал ничком на кровати и, оглядываясь, шел по глухой и безлюдной в этот час улице, миновал фонтан с позеленевшей фигурой божка, приостановился у карусели с тусклыми лошадками. Между лошадками ползли какие-то странные белые дымы, как силуэты фигур. Он шагнул в сторону и наткнулся на стену, повернул налево, направо и опять наткнулся на стену. Он недоверчиво огляделся. Он не мог понять, как он здесь очутился. Стены комнаты были заклеены обрывками афиш, у дальней стены стояла ваза с узким горлом и засохшими фуксиями, у вазы корчилась заводная балерина со вспоротым животом, откуда-то из пустоты свисала люстра, позванивая стекляшками. В комнате не было ни окон, ни дверей.
Что-то глухо звякнуло, покатилось. Он испуганно обернулся и увидел отца.
«Господи, это же мое отражение… проклятый город… он сводит меня с ума… или меня на самом деле чем-то опоили…» — Моисей прислонился лицом к треснувшему зеркалу, вспоминая дом на острове, как они жили…
Жили они трудно, вечное безденежье, долги за квартиру, за свет, за газ, больная мать, она постоянно чем-нибудь болела, куча детей…
