— Есть ли у тебя известия от посольства в Ригу? — вроде бы невпопад спросила княгиня.
Норманн понял скрытый смысл, ему напоминали о чрезмерной протяженности границ, поэтому он поделился последней информацией:
— Охотники пленили Ольгерда с семьей, а посольство сейчас в Полоцке, князь согласен на границу по линии Лучин[44] — Турайда.[45]
— Отчего же грамоту не подписывает? — недоверчиво спросила Ефросиния Давыдовна.
— Требует беспошлинного прохода по Двине, а епископ упирается, — с усмешкой ответил Норманн.
— Что тут смешного? Переговорщики неспособны уладить пустяковое дело, а ты усмехаешься! — попрекнула княгиня.
Замечание женщины еще больше развеселило. Пустяковое! Это вопрос немалых денег! Рига фактически живет за счет полоцких купцов, по мнению епископа, разрешение на бесплатный транзит обанкротит город. Местное отделение Ганзы, которое до этого состригало с полоцких торговцев хорошие барыши, окажется под угрозой самоликвидации. Заковырку придумали тридцать торговых домов Риги и теперь пугали епископа, хотя на самом деле барыши теряли они, а не церковь. В городе добавится несколько новых купцов, которые в полной мере обеспечат жителей работой.
— Компромисс уже найден, — не сдержавшись, рассмеялся Норманн, — я посылаю своего баскака с обязательством сохранить взнос в церковную казну на прежнем уровне.
— Ты будешь отдавать свои деньги! — В возмущении Ефросиния Давыдовна встала со стула.
— Из своего кармана не потрачу и медного грошика, — заверил Норманн.
Это действительно так. Какое-то количество ушкуев выйдет на Балтику, но основная масса полоцких купцов по-прежнему останется верна старой схеме и продаст товары рижским посредникам. По прогнозам товарооборот должен вырасти, ибо снятие торговой блокады и разрешение строить свои склады неизбежно завернет грузопоток из Немана в Двину. В конечном результате Мемельбург[46] потеряет немало денежек, епископ получит оговоренный гешефт, а Норманн окажется с солидным выигрышем. Как-то во время одной из дружеских вечеринок двое парней принялись разглагольствовать о Петре I, обвиняя царя в любви к немцам, которые наводнили Петербург восемнадцатого века. Слишком громкий разговор привлек внимание одного из гостей, который насмешливо спросил:
— Вы никогда не слышали о взятии Петром Прибалтики, а Елизаветой — Кенигсберга?
— При чем здесь это? — небрежно отмахнулись пустомели.
— А при том, что потомки рыцарей стали подданными России, приняли православие и начали служить во славу нашего отечества.
— Неправда!
— Что неправда? Беллинсгаузена звали Фаддей Фаддеевич, а Крузенштерна величали Иваном Федоровичем. Или вы не согласны с приемом экс-тевтонцев на службу в армию и флот?
Пустозвоны попытались заговорить о французах, но напоминание о Французской революции и бегстве дворянства в Россию окончательно выбило их из колеи. Сейчас в Лифляндии нет многочисленного дворянства, зато есть жизнь со скромным достатком. Мечта о лучшей доле многих заставит искать службы в Медвежьем замке.
Наконец наступила солнечная погода с легким морозцем, и галеры помчались домой. Последние дни Норманн все свободное время проводил над составленной с помощью Максима картой. Знакомство с ярославским князем и возникшее взаимное расположение позволили более подробно узнать реалии современной Руси. В первую очередь его интересовала Мордовия как опорная территория в создании южного анклава. Полученные сведения порой казались сюрреалистическими. Для начала мордву назвали потомками сарматов, что ввело Норманна в ступор. В его понимании сарматы жили где-то на границах Римской империи. Василий Давыдович целый день втолковывал, каковы границы исконных земель мордвы. В сознании никак не укладывался тот факт, что малоизвестный для обывателя двадцать первого века народ испокон веков жил в лесостепной зоне между берегов Волги и Днепра! В четырнадцатом веке самостоятельным осталось только Мордвинское царство, в Черниговском княжестве слово «мордвин» давно уже забыли, остальные земли взяла под свое крылышко Рязань.
— Что ты так внимательно высматриваешь на своей карте? — оторвавшись от чтения, спросил Иоанис.
— Знание топографии позволяет читать карту, как ты сейчас читаешь книгу, — не поднимая головы, ответил Норманн.
— Нашел что-то интересное? — заинтересовался духовник.
— Да, западнее Азовского моря простирается холмистая степь, причем эта гряда напоминает горы.
— Ну и что? — Тема не заинтересовала Иоаниса.
— Как что! Улусу Тохта не прорваться на запад!
— Нашел о чем радеть, — с явным безразличием заметил духовник. — Парфяне никого к себе не пропустят.
— Почему ты называешь крымчаков парфянами? — заинтересовался Норманн.
— Они сами себя так называют. Возможно, мнят себя наследниками персидских владык. На самом деле в степях кочует помесь из потомков скифов, тавров, сарматов, хазар и печенегов, на побережье живут греки и славяне.
— Твои слова позволяют надеяться, что эти самые парфяне не окажут помощи улусу Тохта.
— Можешь не сомневаться, — уверенно ответил Иоанис, — они помнят родство с Ширваном и могут выступить вместе с атабеком Атсиз Тутушем.
Норманн снова склонился над картой: османы дважды пытались пройти из Азова в Астрахань и каждый раз были биты ногайцами. Суть противостояния понятна, кочевники не желали отдавать жирную кормушку под названием «торговый путь». Когда Петр I пошел на Дербент, вся Астрахань, включая стрельцов, моментально взбунтовалась. Царь поступил очень мудро, он никого не наказал, взял крепость и перевел туда астраханских стрельцов. Сейчас совершенно иной расклад, поэтому Норманн обратился к Иоанису с вопросом:
— Как ты думаешь, улус Тохта может найти защиту у ногайцев?
— Исключено! — уверенно ответил тот. — Улус Ногая состоит из северных хазар, их еще называют кыпчаками, они всегда враждовали с половцами.
— А мишари? — продолжал допытываться Норманн.
— Это куманы, дальняя родня кыпчаков, — пояснил духовник.
Прояснение этнических деталей несколько успокоило, улусу Тохта некуда бежать. Персы их прижмут к Азовскому морю и вывезут рабами на свои поля и рудники. Впрочем, в Диком поле есть дороги. Муромский тракт начинался от Муромского торга и до Рязани проходил по Оке, далее рассекал Дикое поле и заканчивался у крепости Тешев.[47] По южной границе Дикого поля шел Изюмский тракт. Он начинался от Киева, проходил через Тешев до Изюмского торга и продолжался к Азову. Норманн снова уткнулся в карту: так и есть, улус Тохта имел шанс прорваться к Изюму и уйти в Литву или Рязань. Тешев под рукой Рязанского князя, который в родстве с ханами улуса. Хреново или нет? Усилившись половцами, князь должен был пойти на Москву, Поволжье его не интересовало, а войну с Персией не осилить. Был еще один путь вдоль Волги от Астрахани до Саратова, где дорога разделялась на рязанское и нижегородское направления.
— Разгром улуса Тохта ухудшит мои отношения с рязанским князем! — сделал Норманн неожиданный для себя вывод.
— Не спеши, — усмехнулся Иоанис, — в Рязани молятся золотому тельцу, а ты садишься на Аштарханский[48] тракт.
— Сам князь, может, и поклянется в дружбе, да кочевники зло затаят.
Духовник подошел к столу и долго водил пальцем по карте. Не найдя нужной информации, вернулся к пюпитру и заявил:
— Плохая у тебя карта! На юг от Оки с дюжину всяких селений с названием Сарайчик.
— С чужих слов рисована, — нашелся Норманн.
— У князя немеряно целинных земель, родичи, что ни год, рабов присылают, в бескормицу своих добавляют, — пояснил Иоанис.
— Не понял, как это добавляют?
— Азов, что ни год, снегом засыпает, поэтому степняки на зиму уходят к горам. Если и там ложится снег, то скотина от бескормицы дохнет.
— Ханы избавляются от лишних ртов! — догадался Норманн.
— Избавляются, — усмехнулся духовник, — изгоняют! В иные годы из степи приходит до тысячи еле живых людей.
— Они селятся на рязанских землях?
— Голодному человеку нужен кусок хлеба, а не ласка родственника. Идут куда ближе, чаще всего в Литву, в неурожайные годы доходят до Ладоги.
Простое и спокойное пояснение заставило Норманна по-новому взглянуть на разницу между степняками и оседлыми крестьянами. Застряв на нижней ступени развития цивилизации, кочевые племена остались зависимыми от своего скота. Любой природный катаклизм, будь то летняя засуха или снежная зима, вынуждал их уходить с протянутой рукой на земли Литвы или Руси. Хлебопашец защищен хранящимися в амбарах запасами зерна, кочевник испокон веков не знает ни хлеба, ни круп, ни овощей. Прагматизм элементарного выживания вынуждал вождей изгонять «лишних» людей из родовых общин. Степняки в течение многих столетий перегоняли скот на зимовку в теплые прикаспийские края или долины Крыма. Развязка наступила в шестнадцатом веке, когда зимние пастбища превратились в солончаковую пустыню. Никто не уничтожал кочевые племена, они сами сжили себя с белого света.
