Потом – когда он больше не чувствовал себя побитой собакой и мог взяться за перо, и чтобы при этом комок не подступал к горлу – его мучило жестокое чувство вины. И он просил прощения у матери. Если в моем мозгу и водились добрые извилины, такое впечатление, что их выкрали. Все нормально, ихо, говорила она. Он брал машину и ехал к Лоле. Прожив год в Бруклине, она перебралась в Вашингтон-Хайтс; немногим ранее она была беременна и прыгала от восторга, но сделала аборт, потому что я изменил ей с какой-то девушкой. Я опять здесь, объявлял он, переступая ее порог. Она тоже говорила ему, что все нормально, кормила его, и он сидел с ней, боязливо покуривая ее травку и не понимая, как он может удержать это чувство любви в своем сердце навеки.
Он задумал серию из четырех научно-фантастических фэнтези, что станут его высшим писательским достижением. Дж. Р. Р. Толкин встречается с Э. Э. «Доком» Смитом.[103] Отправлялся в долгие автомобильные прогулки. Однажды даже доехал до поселения амишей – суровая религия, старинный быт, – пообедал в придорожной закусочной, поглядел украдкой на амишских девушек, представил себя в облачении священника, переночевал на заднем сиденье машины и вернулся домой.
Иногда ему снился Мангуст.
(На тот случай, если вы подумали, что хуже с ним уже ничего не случится, потому что хуже некуда: в очередной раз заявившись в «Игровую комнату», Оскар вдруг с удивлением обнаружил, что молодое поколение фанатов больше не покупает ролевые игры. Они подсели на карточные игры «Мэджик»! Кто мог такое предвидеть! Нет больше ни персонажей, ни стратегий, только бесконечные битвы между колодами. Сюжет побоку, перевоплощения ноль, лишь голая тактика. И за что, спрашивается, ребятки так полюбили эту фигню! Оскар сыграл разок в «Мэджик», попробовал собрать пристойную колоду, но это была не его игра. Продул с треском одиннадцатилетнему панку и особо не расстроился. Первый признак того, что его век близился к концу. Когда новейшая фанатская штуковина тебя уже не заводит и ты предпочитаешь старье новизне.)
Оскар едет в отпуск
Когда у Оскара заканчивался третий год учительства в школе Дона Боско, мать спросила, какие у него планы на лето. Последнее время его тио Рудольфо проводил в Санто-Доминго почти весь июль и август, и в этом году мать решила, что пора составить ему компанию. Я так давно не видела ми мадре, негромко сказала она. И мне надо столько долгов отдать, прежде чем я помру. Оскар не был на родине с тех пор, как слегла любимая служанка Ла Инки; прикованной к постели, ей привиделось, что на границе опять война, и с криком гаитяне! женщина скончалась, и они всей семьей ездили на похороны.
Что странно, скажи он «нет», и с ним все было бы ОК. (Если под «ОК» понимать офуку́ченность и неизбывную тоску.) Но это не комикс «А что, если?» – кумекать потом будем, а сейчас, что называется, время поджимает. В мае у Оскара в кои-то веки улучшилось настроение. Двумя месяцами ранее, после особенно грубого наезда тьмы, Оскар сел на диету, подкрепленную долгими изнурительными прогулками по окрестностям, и знаете что? Пацан не бросил все это к чертям через неделю, но упорствовал и в итоге похудел на десять кило! Милагро! Чудо! Он наконец починил свое ионное средство передвижения; зловещая планета Гордо не хотела его отпускать, но его ракета в стиле пятидесятых, окрещенная «Ихо де Сакрифисио», «Самоотверженный», не подвела. Полюбуйтесь на нашего космического искателя: вот он, привязанный к креслу на взлете, глаза как блюдца, ладонь на его мутантском сердце.
Стройным красавцем его даже с натяжкой нельзя было бы назвать, но и женой Джозефа Конрада,[104] пресловутой толстухой, он себя тоже более не чувствовал. Оскар осмелел настолько, что даже заговорил с очкастой черной девушкой в автобусе: сдается, вы фотосинтезом занимаетесь? И она, оторвавшись от журнала «Клетка», ответила: да, занимаюсь. Ну и что, если в биологию он отродясь не заглядывал и не умел конвертировать проходной обмен репликами в номер телефона или свидание? Ну и что, если он сошел на следующей остановке, а она, вопреки его ожиданиям, нет? Парень впервые за десять лет внутренне успокоился; ничто его не могло достать – ни ученики в школе, ни тот факт, что PBS закрыла «Доктора Кто», ни одиночество, ни поток писем с отказами; он чувствовал себя неуязвимым, а лето в Санто-Доминго… что ж, лето в Санто-Доминго имеет свою прелесть даже для такого лоха, как Оскар.
Каждое лето доминиканская диаспора дает задний ход, выпихивая обратно как можно больше сыновей и дочерей, некогда разбежавшихся из своего отечества; аэропорты задыхаются от разнаряженных пассажиров; плечи и багажные ленты стонут под тяжестью музыкальных центров и подарочных коробок, а летчики опасаются как за свои самолеты – перегруженные сверх всякой меры, – так и за себя; рестораны, бары, клубы, театры, набережные, пляжи, курорты, отели, свободные комнаты, предместья, поселки, деревни, сахарные плантации кишмя кишат потомками народа таино, съехавшимися со всего света. Будто кто-то объявил всеобщую реверсивную эвакуацию: «Всем домой! Домой!» От Вашингтон-Хайтс до Рима, от Перта-Эмбой до Токио, от Бриджпорта до Амстердама, от Лоуренса до Сан-Хуана люди стекаются в одну точку – и на их глазах первое начало термодинамики модифицируется, дабы зафиксировать необычайный эффект: съем крутобедрых девушек, готовых поразвлечься в мотеле, почти не требует затрат энергии, они сами плывут к вам в руки. Каждый день – великий праздник, великий праздник для всех, кроме бедных, темнокожих, безработных, больных, гаитянцев, их потомства, чернорабочих, детей, что некоторые канадские, американские, немецкие и итальянские туристы так любят насиловать, – так точно, сэр, лету в Санто-Доминго равных нет. Вот почему Оскар впервые за многие годы сказал: духи предков говорят со мной, ма. Вероятно, я буду тебя сопровождать. Он уже воображал себя посреди этого вожделеющего карнавала, воображал влюбленным в островную девушку. (Братан не может вечно промахиваться, правда?)
Столь резкая перемена в привычках заставила даже Лолу посверлить брата пристальным взглядом. Ты же никогда не ездишь в Санто-Доминго.
Он пожал плечами. А что, если мне требуются новые ощущения?
Краткий пересказ
Возвращение на родную землю
Пятнадцатого июня семейство де Леон приземлилось на Острове. Оскар страшно боялся и волновался, но диковиннее всех повела себя его мать, нарядившаяся так, словно ей предстояла аудиенция у самого короля Испании Хуана Карлоса. Имейся у нее меха, она бы их надела, – что угодно, лишь бы дать понять, сколь далека она теперь от доминиканской жизни и насколько отличается от местных. Оскар никогда не видел ее такой ухоженной и элегантной. И такой высокомерной. Она всем задала жару, от служащих на регистрации до стюардов на борту, а когда они заняли свои места в первом классе (платила она), Бели́сия огляделась с возмущенным видом: это не хенте де калидад, отборная публика!
Известно также, что Оскар от перевозбуждения уснул и не просыпался до конца полета, обед и просмотр фильма состоялись без его участия, и лишь когда самолет коснулся земли и все захлопали, он вздрогнул и открыл глаза.
– Что такое? – встревожился он.
– Расслабься, Мистер. Это лишь означает, что мы долетели.
Все та же одуряющая жара и живительный запах тропиков, запомнившийся ему навсегда и вызывавший в его памяти больше образов, чем любое печенье «мадлен», и все тот же загазованный воздух, и тысячи мотороллеров, автомобилей, дряхлых грузовиков на дорогах, и мелкие торговцы, кучкующиеся на каждом перекрестке (какие черные, отметил он, и его мать отозвалась презрительно: чертовы доминиканцы), и люди, шагающие неспешно, ничем не прикрываясь от солнца, и проносящиеся мимо автобусы, настолько забитые пассажирами, что казалось, будто они спешат доставить запасные конечности в какой-то далекий военный госпиталь, и ветшающие здания повсюду в таких количествах, словно облупленные, искореженные бетонные каркасы приползают со всего света в Санто-Доминго умирать, – и голод на лицах некоторых детей, это тоже незабываемо, – но в то же время часто казалось, что на твоих глазах из руин старой страны материализуется новая: более гладкие дороги, автомобили поприкольнее и новехонькие автобусы с кондиционерами, курсировавшие по междугородным маршрутам до Сибао и дальше, и штатовские рестораны фаст-фуда («Данкин Донатс» и «Бургер Кинг»), и местные заведения, чьи названия и вывески он видел впервые («Цыплята Викторины» и «Эль Провокон № 4»), и светофоры на каждом углу, которым никто не подчинялся. Самая крупная перемена? Несколько лет назад Ла Инка перевела бизнес в столицу – «нам стало тесновато в Бани́», – и теперь у семьи был новый дом в Северном Мирадоре, а также шесть пекарен в окраинных районах города. Отныне мы капитоленьес, столичные жители, гордо заявил Педро Пабло (родственник, встречавший их в аэропорту).
