— Да, — кивнул Семен.
Все, о чем они говорили, было очень важно. Но не менее важно было и то, о чем они умалчивали. Лида не могла забыть восклицания Семена: «С тобой никто не сравнится!» Эти слова мгновенно рассосали неприятное ревнивое чувство, и оно перешло в свою противоположность-горячую благожелательность и к хозяйке, оказавшейся не такой уж плохой женщиной, только немного смешной своими ужимками, и к редким прохожим, попадавшимся навстречу, и к деревьям, и к птицам, и к беленьким чистеньким хаткам.
Так хорошо, так приятно было идти Лиде рядом с Семеном, слушать глуховатый неторопливый голос, видеть, как розовеет его лицо, когда он нечаянно сталкивается с нею взглядом. А Семен, тугодум Семен, начал уже сомневаться в своих недавних догадках: он терзался мыслью, что ему только показалось, будто Лида ревнует, просто она желает быть в курсе всех дел, потому и спросила так о хозяйке. И, наверно, глуповат он, слишком много о себе воображает, и если Лида не любит своего мужа, как она ему призналась, то это совсем не значит, что она может полюбить его Семена.
Они шли в обход базарной площади, куда Лида по понятным причинам не хотела появляться.
За околицей она спросила:
— Может, вернешься? Я круговым путем домой пойду, по-над плавнями…
— Если тебе не хочется… — начал Семен. Лида перебила:
— Жалко твоих ног. На Лиманную крюк немалый, да еще обратно идти!
— Меня жалеть нечего, — сказал Семен обиженно.
— Ах, какие мы гордые! — иронически воскликнула Лида. — Ну, пошли.
Удивительно, как можно в подобных обстоятельствах говорить совершенно противоположное тому, что хочешь. Лида хотела, чтобы Семен проводил её. А уговаривала не провожать!..
— Погоди, мне надо из туфли песок вытряхнуть, — весело сказала она. — Дай руку…
И опять сказала совсем не то, что хотелось бы сказать. Семен с хмурым лицом подал руку. Он уже убедил себя, что он самонадеянный остолоп. Захлестнутый отчаянием, которое придало ему решимости, он сказал:
— Сейчас война, и может случиться, что твой муж не вернется, но останусь в живых я. Если… Пойдешь ли ты за меня замуж?
Последние слова он произнес шепотом. Лида быстро взглянула на него и тотчас же опустила глаза вниз, внимательно рассматривая снятую туфлю.
— Ну? — хрипло спросил Семей. — Почему же не отвечаешь?
— С Николаем… мужем моим, я все равно жить не буду. Не люблю его — я тебе говорила… — ответила Лида, стоя на одной ноге и помахивая туфлей.
— А ребенок?
— Николенька мой, мой! И никому его не отдам! — громко сказала Лида, поднимая голову. Она заподозрила в вопросе Семена нехорошее и готова была бросить ему в лицо грубые и жестокие слова.
Рука Семена, которой он поддерживал Лиду, задрожала.
— Я буду любить тебя и Николеньку, — прошептал он, задыхаясь от волнения. — Давно уже люблю. Я… я все для тебя сделаю, Лида, Лидуся!
— Сема! Милый! — сказала она, качнувшись к нему. Это и были те самые нужные, самые верные слова, которые они не могли долго произнести.
Лида опомнилась первой: они стояли у околицы, из крайних хат их могли видеть. Она оттолкнула Семена, сняла вторую туфлю и побежала босиком по пыльной дороге, смеясь и крича:
— Жених! Ха-ха!..
Догнал её Семен быстро, остановил, схватил за плечи и повернул к себе.
— Вот тебе за это, — приговаривал он, целуя в губы.
18. ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ
Садами, что протянулись сплошным массивом в конце Нижней улицы, пробирались Наташа, Лида и Семен. Молодой месяц купался в облаках, скупо озаряя землю. Шум ветра в кронах заглушал шорох шагов.
Не первый раз Наташа шла этим путем. Ориентировалась она уверенно, проломы в изгородях находила не хуже, чем двери в собственной хате.
Скользя впереди своих спутников, Наташа чутко вслушивалась в равномерный, как прибой, плеск листвы и размышляла о странном требовании Лиды. «Я вступлю в организацию только в том случае, если примут в нее моего мужа», — сказала Лида, но объяснить это условие отказалась, заявив, что все расскажет при встрече с руководителем. Наташу обидело недоверие, но она не сочла нужным допытываться, почему так, а просто передала это Махину. Тот, подумав, согласился. Однако предосторожности ради встречу решили устроить не в хате Козловой, а на опушке садов у обрыва к Мамасарке.
«Что она скажет Махину? — с любопытством думала Наташа. — При чем тут её разведенный муж?! Они вовсе, кстати, не похожи на разведенных. Скорее, как влюбленные, — идут, взявшись за руки, чисто голубки…»
У старого оврага, пологие склоны которого заросли диким малинником, Наташа остановилась. Несколько минут настороженно вслушивалась. Кроме шума деревьев поблизости раздавался лишь один звук — над ухом Наташи громко дышала Лида, которую утомила быстрая ходьба.
Наташа отыскала сухую веточку и, подойдя к краю оврага, трижды переломила её. В ответ из оврага донеслись такие же сухие щелчки-надломы. Из кустов показалась фигура человека. Человек вскарабкался на склон, молча пожал всем руки и сказал только одно слово:
— Айда!
Лида не сразу поняла, что это значит. На Украине такого слова не употребляют. И Лида догадалась, что человек этот не местный, пришлый.
Между садами и невысоким обрывом, спускавшимся к Мамасарке, стоял соломенный шалаш. Летом им пользовался сторож, которого в складчину нанимали стеречь сады и огороды. Теперь урожай был убран, и шалаш пустовал.
К этому шалашу и привел Никифор ночных гостей. Для четверых он был тесноват. Кое-как, поджав ноги, разместились на соломенной подстилке.
— Я секретарь ДОПа. Вы хотели меня видеть? — сказал Никифор, обращаясь к Лиде Беловой и Семену Берову.
— Да, — сказала Лида. — Но нам… с мужем… хотелось бы побеседовать с вами наедине.
— Это хорошо, что вы осторожны, — сказал Никифор. — Но при Наташе можете говорить все: она член комитета. Между прочим, именно она и рекомендовала вас…
— Мы думали, — пробурчала Лида, — что ваша организация выглядит… посолидней. А у вас девчонки в комитете!..
Наташа с явными нотками обиды предложила:
— Я могу выйти.
— Не надо, — задержал её за руку Никифор. Он тоже чувствовал себя обиженным бесцеремонными манерами энергичной толстушки и поэтому сказал насмешливо: — Дедов с бородами действительно у нас нет. Организация комсомольская. Да и вы, кажется, не далеко ушли от комсомольского возраста…
— Мы комсомольцы, — без тени смущения подтвердила Лида. — И комсомольские билеты захватили с собой. А Наташе, конечно, я верю. Ты не обижайся на меня, Наташа. Только молодая ты, а дело-то серьезное, за которое, знаешь ли, косы тебе оторвать могут…
— За то, что делает Наташа, волосы вместе с головой отрывают, — уточнил Никифор. — Возможно вы ошиблись адресом: в Знаменке, по нашим предположениям, существует другая подпольная группа.
— Как же нам найти эту группу? — все с той же бесцеремонностью спросила Лида.
Никифор развел руками:
— Здесь ничем помочь не могу. Мы не имеем с ней связи и только догадываемся о её существовании по факту взрыва немецких грузовиков…
— Другой организации нет, — угрюмо перебил Никифора молчавший до сих пор Беров. — А ты, Лидусь, напрасно ершишься… Это те люди, которые нам нужны.
При свете зажигалки Никифор просмотрел комсомольские билеты Беловой и Берова. Возвращая их, спросил:
— Почему вы думаете, что нет другой организации?
Беров ответил не сразу. Мялся, шелестел соломой, словно ему было неудобно сидеть.
Не так-то просто взять и выложить незнакомому человеку тайну, которую тщательно и долго оберегал. Стань эта тайна известна врагам, ему, Семену, и Лиде тоже болтаться между небом и землей на манер тех, что возле взорванных автомашин.
Он сказал:
— Трудно говорить о таких вещах… Дело, конечно, не в возрасте и не в обличье… Почему нет другой организации? Потому, что немецкие грузовики подорвал я сам. Лично я — не организация.
Беров говорил слегка запинаясь, негромким, монотонным голосом, однако последние его слова произвели ошеломляющее впечатление.
Лида вскричала уязвленно:
— И ты до сих пор не сказал мне?!
— Как же вам удалось? — спросил Никифор. — Где достали взрывчатку?
— Значит, тех людей зря повесили?! — поразилась Наташа.
Когда утихли страсти, Беров рассказал и об истории с машинами, и о том, каким образом он, киевский шофер, появился в Знаменке, как Лида объявила его своим мужем, а потом они вместе придумали покончить с фиктивным браком с помощью фиктивного же развода.
— …Благодаря Лиде остался я в живых, — с подъемом продолжал Беров. — За такие дела орденами надо награждать, особенно женщин. И особенно — с детьми! Так вы, товарищ, ежели доживем до конца войны, не откажитесь подтвердить насчет товарища Беловой!.. Не в том дело, что она меня спасла, — и другой на моем месте мог очутиться, а что решилась на такой… ну, подвиг.
