день. Отовсюду слышались крики: торговцы ругались с покупателями и друг с другом, успевая при этом покрыть матом проезжавших мимо извозчиков с их пассажирами, дать подзатыльник клянчащему милостыню бродячему мальчишке, оплевать и засыпать шелухой проходящих мимо груженных покупками хозяек, отоварившихся у конкурентов, не забывая посетовать на ужасную жару, повышение налогов и произвол царских чиновников, а также рассказать последнюю сплетню, посмеяться над анекдотом и окликнуть проезжавшего мимо водовоза, чтобы он, каналья, не подмешивал в воду ослиной мочи, а то однажды его уже поймали на таком преступлении, и в следующий раз ему уж точно несдобровать.
Залмана встретил пузатый и энергичный отец Тимофей, туповатый, нестарый еще священник, который представлял собой удивительную смесь давешнего университетского чиновника и синагогального служки Шмулика Ноздреватого: в нем сочетались самодовольство человека, достигшего в жизни успеха, и исступленность религиозного фанатика.
Отец Тимофей долго слушать не стал.
– Хочешь креститься – милости просим, – сказал он.
Крестным отцом выступил сам священник, крестной матерью стала Тамара. Так Залман Ицикович, сын Тувьи и Муси из Ковно, превратился в Льва Тимофеевича Истратова.
Было установлено, что губернатор выходит из дома на Соборной площади ежедневно без четверти восемь. Садится в автомобиль, проезжает по центральной улице города и ровно в восемь часов утра появляется в дверях своего кабинета. Было решено перехватить Пухова по дороге в присутствие.
Ранним июльским утром, когда город еще спал и только дворники подметали улицы, готовя их к очередному бурному жаркому дню, Айдар и Лева вышли на операцию. Убивать было поручено Леве как самому опытному (после Культи, разумеется) члену революционного подполья.
Было необычайно приятное утро: дул теплый слабый ветерок; солнце еще не приступило к своим привычным обжигающим и удушающим обязанностям, а лишь ласково грело; в арыках журчала вода, а на ветках массивных карагачей чирикали свои веселые песни воробьи.
Без четверти восемь умытый и надушенный Пухов в щегольском костюме и начищенных до блеска сапогах вышел из своих апартаментов и бравым молодцеватым шагом направился к автомобилю. Он запрыгнул в салон, водитель закрыл дверцу, и машина отъехала. Тотчас же вслед губернатору зацокала бричка, где на козлах сидел Айдар, а внутри застыл в напряжении Лева. Настроение у Пухова, по всей видимости, было преотличнейшее, потому что по пути он насвистывал фривольную мелодию, чему-то улыбался и даже, высунувшись из окна, помахал рукой проходившей мимо барышне с зонтиком. Лева, заметив приветственный жест, злобно усмехнулся. На секунду в его душе промелькнуло чувство обжигающей ненависти к этой неизвестной ему барышне за ее зонтик и крепдешиновое платье с оборками. Ее благополучный и довольный вид вызывал у него отвращение и злость. Наверняка, подумалось ему, эта барышня уже сосватана какому-нибудь богатому купеческому сынку и только лишь ждет, пока папенька устроит ей пышную, пошлую свадьбу.
Добравшись до присутствия, Ардальон Ардальоныч нехотя вылез из автомобиля, постоял чуток, вдыхая утренний воздух, погрелся на солнышке, подставив ему свою бритую длинноносую физиономию. В ту же секунду, как занес он ногу на ступень лестницы, к нему подошел молодой человек и выстрелил два раза в живот. Водителя в это время уже связали и оглушили. Пухов недоуменно посмотрел на злое лицо молодого человека, хотел было вскрикнуть, но, схватившись за рану, будто пытаясь ее затянуть руками, упал на каменные ступени. Угасающее сознание не уловило брошенного убийцей обвинения. Пухов так и не понял, за что был убит.
Нужно было торопиться. Лева оставил умирающего Пухова, вскочил в бричку, Айдар что есть мочи ударил лошадь по спине, и революционеры скрылись в неизвестном направлении. Они слышали, как вокруг Пухова собирается толпа, как свистит жандарм, и кто-то бросается в погоню, но были уже далеко, не догнать. На лестнице присутствия остался лежать распластанный труп – даже в смерти своей Пухов сохранил приличную позу, не расплескал крови по тротуару, а лишь аккуратно подмочил ею ступеньку, на которой случилось несчастье.
Отъехав на приличное расстояние, молодые люди, задыхаясь от возбуждения и восторга, наконец остановились. Лева попытался отдышаться, но неожиданно для себя почувствовал ужасный спазм в желудке. Горло его сжалось в судороге, а из нутра полилась густая желтая масса. Его рвало отчаянно, жестоко. Он сам не понимал, что с ним творится: ему казалось, он был готов к убийству; более того, тысячи раз, подробно, почти с наслаждением прокручивал в голове процесс уничтожения врага, и в реальности все получилось, как раз так, как он того и желал. Почему же собственный организм так зло над ним шутил? Почему же он бунтует в этот торжественный и радостный момент?
Его рвало долго, пока он не начал задыхаться от непрекращающихся позывов. Тогда только спазмы притупились, и он смог вздохнуть свободно. В этот момент, приподняв голову, он заметил, как внимательно следит за ним Айдар. В его серьезных, глубоких глазах было что-то насмешливое, издевательское, как показалось Леве, и он злобно бросил:
– Уйди, не смей на меня глядеть!
Соратник ничего не ответил, лишь покосился в его сторону, и опять в его взгляде мелькнуло презрение.
– Не смей издеваться! – закричал Лева, выходя из себя.
Айдар по-прежнему ничего не отвечал, отведя взгляд. Но недоброе чувство – ненависть – зародилось в сердце убийцы.
Глава пятнадцатая
Теперь я приходила на работу в больницу. Выяснилось, что у моей подопечной дела обстояли хуже, чем я предполагала. При падении она сломала ногу и два ребра, вывихнула руку, рассекла бровь и сильно ударилась головой. Каждая травма по отдельности была не очень опасна, но вместе они создавали тревожную картину.
Каждое утро я приходила к ней. Сначала долго сидела возле ее кровати, ждала, пока она проснется. Потом кормила завтраком, потому что из-за травмированной руки питаться самостоятельно она не могла. Потом мы
