Она подталкивала его к столу. Мишка хотел что-то сказать, но смирился, тяжело опустился на стул, положив голову на руки, и искоса посмотрел на Женьку.
Тот уже поднялся, вытер губы ладонью и сплюнул на пол. Ему хотелось скулить от злости, боли и обиды.
«Скотина, грубое животное, — в бессильной злобе думал он, не глядя на Мишку. — Обрадовался, что силы, как у бугая. Ну погоди, я тебе тоже сделаю!»
Он сел за противоположный край стола.
— Ну, мальчики, ну не надо, — щебетала Марина. — Ну помиритесь, я прошу вас!
Мишка протянул Женьке стакан водки.
— Ладно. Давай мировую.
Они выпили. На этот раз водка оглоушила Женьку, всё стало ему видеться за какой-то пеленой. Бывшее веселье не налаживалось. Магнитофон умолк: кончилась плёнка, а перемотать никому не хотелось. Девчата сбились в кучку и затянули грустную песню о рябине, которая никак не может перебраться к дубу.
— А ну, давайте повеселее! — приказал Мишка.
Девчата попробовали запеть другую песню, но что-то у них всё не ладилось.
— Давай, Нинка, мою любимую! — потребовал Мишка.
Он попытался встать, но снова грузно опустился на стул, видно, тоже был изрядно пьян.
Нина сильным грудным голосом запела:
Ты не стой на льду,Лёд провалится, —
звонко подхватила Марина, а к ним присоединила свой негромкий голосок и Зоя:
Ах, не люби вора,Да вор завалится,Ах, вор завалится,Будешь каяться:Передачки носитьЭх, не понравится!
Отнюдь не радостный смысл слов песни никак не соответствовал залихватскому мотиву, и ожидаемого веселья она не принесла. Наоборот, Мишка неожиданно для всех громко зарыдал, рванул рубаху на груди и поднялся. Глаза его налились кровью:
— A-а, дачники, начальнички! Мы на рупь украдём — нас в тюрьму, а вы сотнями хапаете, да на них дачки строите!
И хотя эта дача, может быть, принадлежала рядовому инженеру или простому рабочему, и построили они её на свои трудовые деньги, отказывая себе во многом необходимом, слепая злоба охватила Мишку.
— Круши! — дико завопил он, схватил стул, высоко поднял над головой и с силой хватил об пол. Отлетели две ножки, отвалилось сидение, в руках у него осталась только спинка стула и две задние ножки.
— Бей! — подхватил Васька, схватил со стола пустую бутылку и запустил в окно. Раздался звон разбитого стекла.
Дикая страсть к разрушению охватила всех. Женька сорвал со стены шкафчик и топтал его логами. Даже девчата что-то ломали и рвали, повизгивая от нетерпения.
Наконец, возбуждение схлынуло. Запыхавшиеся, они осмотрелись вокруг. Картина разгрома была впечатляющая. Весь пол был усыпан обломками и осколками.
— Вот так, — удовлетворённо отдуваясь, произнёс. Михаил. Потом он обвёл удивлённым взглядом стол. — Смотри-ка, всё побили, ни одной бутылки не оставили.
— А они все пустые были, — спокойно ответил Васька.
— Это что ж, и выпить у нас больше нечего, — огорчённо заметил Михаил.
Васька Заяц смущённо потупился. Мишка взглянул на него и догадливо улыбнулся:
— Припрятал уже. А ну, раскрывай свою заначку.
— Так уж и заначку, — оскорбился Васька. — Отложил одну бутылку на завтра, на опохмелку.
— Давай сюда! — коротко приказал Мишка.
— В машине она. Сейчас принесу.
Он скоро вернулся с бутылкой, но очень озабоченный.
— Сматывать нужно отсюда поскорее, Михаил.
— А в чём дело?
— Хмырь какой-то возле машины крутился. Фонариком подсвечивал. Не иначе номер машины записывал. Шуганул я его. Хотел догнать, да где там.
— Так чего же ты испугался? Раз сбежал, значит, он один. А что он один может нам сделать?
— Я ж тебе говорю, что он номер нашей машины срисовывал!
— Ну и что?
Голос Михаила был совершенно спокоен, и Ваську стало раздражать, как это его не понимают. Его шофёрская душа всегда ожидала больших неприятностей после того, как запишут номер машины — это он уже давно знал по собственному опыту.
— Так ведь по номеру нас сразу найдут!
— Кого это нас? Эх ты, простачок! — снисходительно похлопал Курочкин Ваську по плечу. — Найдут хозяина, того, чья машина. Вот пусть с него и спрашивают, куда, с кем и зачем он ездил. А мы тут при чём?
Васька удивлённо посмотрел на него:
— И верно! Как это я сам не догадался!
— Верно-то верно, — прервал его восторги Михаил, — а сматываться, пожалуй, правда пора. Не до света же здесь сидеть. Выпьем разгонную — и домой.
Погрузились в машину без прежних шуток и смеха. Сказывалась усталость бессонной ночи. Девчата запели было какую-то песню, но сразу же смолкли. Машина снова покатила по косогору.
— Выезжай на ровную дорогу, — пробормотал Женька, устраиваясь поудобнее.
Усталость сморила его, и он не заметил, как задремал. Мерный шум мотора действовал усыпляюще. Сколько он проспал, Женька сказать бы не смог. Внезапно его резко бросило вперёд, затем назад и, наконец, скинуло на пол. Он упал на что-то мягкое, хрипло вздыхающее и охающее и догадался, что это был Мишка, сидевший с краю. Ему мигом вспомнилась обида за незаслуженный удар по лицу, и, сообразив, где должна быть голова Михаила, он с силой двинул туда локтем и по мгновенному вскрику догадался, что попал.
Кто-то из девчат ползком перебрался через них и открыл дверцу. Вслед за ней выбрался наружу и Женька. Машина съехала с дороги, задние колёса остались в кювете, а передние, перевалив через бугор, повисли над другой канавой. Машина прочно уселась на днище кузова. Вокруг машины, то заглядывая под неё, то пробуя раскачать, ходил Васька. Изо лба его сочилась кровь.
— Теперь её только трактором стянешь, — печально проговорил он, взглянув на Женьку.
Из машины вылез Мишка и, прихрамывая, направился к ним.
— Ты что ж это наделал, гнида вонючая! — закричал он на Ваську, приблизившись к ним.
Васька благоразумно отступил за машину.
— Занесло вот… Юзом пошла, — сбивчиво объяснил он.
— Занесло! Заснул, подлюка, за рулём, вот и занесло!
— Чего уж теперь поделаешь, — примирительно сказал Женька.
Михаилу, видимо, в аварии досталось больше всех. Он прихрамывал и, морщась, потирал левую руку.
— Тебе легко говорить, ты на меня падал, — ворчливо ответил Михаил. — А я на голый пол. Да ещё кто-то из девок мне каблуком в глаз саданул.
В сером сумраке рассвета Женька увидел, как опухает, заплывает Мишкин правый глаз, и сообразил, что Мишка принял его острый локоть за женский каблук.
«Вот так тебе, — мстительно подумал он. — Не будешь больше зря руки распускать!»
Все их попытки сдвинуть машину с места оказались напрасными, она села прочно. Тогда они бросили её и пешком, прихрамывая, постанывая, потирая синяки и шишки, поплелись к городу. Дошли до окраины и, не попрощавшись, разошлись в разные стороны. Даже провожать девчат не пошли. И больше никого из них троих, ни Нину, ни Марину, ни Зою, Женька не видел.
Денег, полученных за проданные электрогитары, хватило ненадолго, всего на неделю. О доле за магнитофон Михаил и не заикался, и Женька даже не знал, продал он его или оставил себе. Одалживаться у матери становилось всё труднее, и Женька невольно в мыслях возвращался к прежним преступлениям. Кажущаяся теперь лёгкость и безнаказанность внутренне подготовили Курочкина к совершению нового преступления. Не хватало только подходящего случая. И вот однажды такой случай наступил.
В этот вечер он, Михаил и Заяц снова сидели в ресторане вокзала. Водка была уже выпита, на повторение денег не хватало, но они всё сидели за столом. Уходить было некуда: по домам расходиться еще рано, бродить по пустынным улицам не хотелось, да и скучно, а в ресторане было светло и тепло.
Они молча сидели за столом. Говорить ни о чём не хотелось. Женька откинулся на спинку стула и мечтательно следил, как тает синеватый дымок его сигареты. В это время за соседний столик уселся новый посетитель. Он был явно пьян.
— Ишь, какой бухарик завалился, — заметил Мишка.
— Вытурят его сейчас отсюда, — лениво и беззлобно откликнулся Женька.
Пьяный осматривал зал в поисках официантки. Вот он увидел её, попытался встать, но покачнулся и снова сел на стул.
— Голубушка! — громко позвал он. — Поди-ка сюда!
Официантка обернулась на крик, увидела пьяного и вопросительно взглянула на буфетчицу. Та еле заметно качнула головой и указала глазами в глубину зала, где за одним из столиков сидел лейтенант милиции. Официантка заскользила между столиками.
— Сто грамм водки! — громко заказал пьяный, когда она подошла к нему. — И чего-нибудь закусить!
— Гражданин, посетителей в нетрезвом виде мы не обслуживаем! — не менее громко ответила официантка. — Прошу вас освободить столик.
