Во время затишья, когда это желание становилось не таким нестерпимым, она начинала дремать, но ее снова будила такая боль, какую она ни за что не хотела бы испытать снова. Все ее тело ниже талии словно разрывали голыми руками. Она жадно вдыхала кислород, хватала ртом воздух, словно утопающий, перед тем как пойти ко дну, и так сильно сжимала руку Дэвида, что боялась, как бы не переломать ему кости.
— Все хорошо, — хрипло шептал он, пытаясь не морщиться от боли. — Ты просто молодец.
Кристин сейчас дремала в удобном кресле у монитора, положив на колени журнал, грозящий упасть на пол, а миссис А. вытирала Никки лицо и тихо шептала ей строки стихотворения, которое Никки никогда прежде не слышала, но, убаюканная его мерным, как волны прилива, ритмом, чувствовала, что уже любит его:
Из уютного, тихого миркаМеня достала доктора рука.Что ж не вернешь меня туда,Где влагой парит темнота?Нет, он кладет меня в кровать,И я сержусь, хочу кричать.Возможно, позже я усну…[9]
Она открыла глаза, когда акушерка — жизнерадостная, круглолицая женщина лет сорока — вернулась, чтобы проверить, насколько раскрылась шейка матки. К невыразимой тревоге Никки она покачала головой и заявила:
— Еще недостаточно, но теперь уже скоро.
В отчаянии Никки повернулась к миссис А. Это были те же слова, которые акушерка произнесла в последний раз, когда заскакивала к Никки. За это время в соседних палатах родились два младенца, их пронзительные крики, словно небольшие музыкальные фонтаны, перекрывали звучащие отовсюду радостный смех и поздравления.
Она снова начала мысленно говорить с Заком, поторапливая его, напоминая, как сильно его любят, и убеждая не бояться. «Я здесь, с тобой, — тихо шептала она. — И папа скоро приедет. Нам всем не терпится увидеть тебя, взять тебя на руки и подарить тебе счастливую жизнь».
Прошло несколько часов с тех пор, как она в последний раз говорила со Спенсом. Ему нужно поспать, а ей сообщить ему пока было нечего. Эгоистично было не давать ему заснуть только потому, что ей хотелось чувствовать, что он здесь, рядом, пусть и на другом конце провода.
Веки ее отяжелели. Зак, похоже, тоже уснул.
— Какой он упрямый, — пробормотала она. — Я хорошенько отругаю его, когда… — она внезапно вскрикнула: шейка матки изогнулась и вонзилась в ее внутренности.
Кристин вздрогнула и проснулась; миссис А. быстро передала ей кислородную маску; Дэвид храбро предложил вторую руку.
Никки с трудом втянула воздух: слезы ручьями текли по ее щекам, на коже выступили бисеринки пота. Она не хотела, чтобы это продолжалось. Она больше не выдержит! Ей следовало сделать перидуральную анестезию, или кесарево сечение, или лоботомию — что угодно, что спасло бы ее от этой неописуемой боли. Она хотела увидеть Спенса. Он должен быть здесь! Она не справится без него. Одним своим присутствием он бы навел здесь порядок. Тихий плач превратился в рыдания. Она замаскировала их короткими, тяжелыми вдохами. Все пошло не так. Совсем не так, как планировалось. Она хотела еще раз позвонить ему, но ему вставать в шесть утра, и она должна позволить ему немного поспать.
Она снова закричала — а потом опять. Ничто, абсолютно ничто ее к этому не подготовило. Разве она догадывалась, насколько плохо ей будет? В нее начал закрадываться страх. Сильный страх.
Вернулась акушерка; лицо у нее расплылось в довольной улыбке.
— Ну, наконец-то, — воскликнула она, — похоже, дело пошло на лад.
Никки внезапно охватило безрассудное желание отправиться домой и вернуться только тогда, когда настанет день запланированного рождения ребенка. Спенс тогда будет с ней. Все будет происходить согласно плану. Возможно, даже боль будет не такой сильной.
Все смотрели на нее, кроме акушерки, которая обвязывала ее живот двумя широкими поясами, чтобы начать следить за сердцебиением ребенка. Глаза Никки над прозрачной раковиной кислородной маски следили за каждым ее движением; когда раздались короткие гудки, сигнализировавшие о крошечной жизни в ней, ее окатило волной безудержной радости. Она подняла взгляд к потолку, словно ожидая увидеть там некое божество и вознести ему хвалу. Внезапно свет ламп начал расцветать, словно гигантские цветы, и стал слепяще-ярким, стены закружились, а кровать принялась покачиваться вперед-назад. Она услышала музыку, какой-то звон и тихий писк приборов. Кто-то, находящийся очень далеко отсюда, начал говорить голосом, который пробивался к поверхности со дна моря.
Медсестра сказала что-то миссис А., и та осторожно убрала маску с лица Никки.
— Ну что ж, начинаем тужиться, — приказала акушерка.
Никки вцепилась в края кровати. Колени ей уже подняли, а когда она напряглась изо всех сил, все ее тело ниже пояса словно вспыхнуло огнем, угрожая взорваться. «Спенс! — мысленно закричала она. — Спенс, Спенс, Спенс!» Она не стала произносить его имя вслух, потому что ему могли бы сказать об этом, а она не хотела, чтобы он казнил себя за то, что его с ней не было. Но потом она пронзительно, что есть мочи, кричала и едва осознавала, что именно кричит, потому что по ее телу, словно расплавившееся стекло, полилась раскаленная боль.
Казалось, прошла вечность, прежде чем акушерка наконец сказала:
— Умница, девочка. Я уже вижу головку.
Никки вырвала из рук миссис А. кислородную маску, сделала несколько судорожных глотков и снова стала тужиться.
Кристин стояла рядом с акушеркой; она остолбенела от ужаса.
Никки хотела, чтобы она ушла. Она не должна быть здесь. Никто не должен. Она стиснула зубы и сжала кулаки, напрягла все свое тело, зашипела и стала тужиться изо всех сил; боль была такой сильной, что ей захотелось умереть.
— Теперь уже скоро, — бормотала акушерка. — Совсем чуть-чуть.
Никки нервно засмеялась. Еще несколько минут — и она возьмет Зака на руки. Одна лишь эта мысль позволила ей продолжать тужиться. С ним все хорошо. Его сердце билось ровно — она слышала равномерный и сильный писк приборов. Она попыталась посмотреть на монитор, но его загораживал Дэвид.
Миссис А. все еще осторожно вытирала ее лицо и шею.
Издав дикий рык, Никки напряглась и стала выталкивать ребенка, используя все, до капли, силы, которые у нее еще оставались. Она чувствовала, как тельце ребенка движется в ней все ниже и ниже, раскрывая ее и пытаясь утащить с собой.
— Еще разок, и он будет с нами, — ободряюще прощебетала акушерка.
Никки приготовилась, вдохнула как можно больше кислорода, а затем — еще немного. Она скорее почувствовала, чем увидела, что Дэвид отошел от нее. Кристин зажимала руками рот, ее лицо было таким же белым, как халат, который ей дали, прежде чем пустить в палату. Никки тужилась, и шипела, и вопила, словно этот шум мог ухватить боль и унести ее в место, где царят бессознательность и тишина.
