Абрам проснулся от крика и стонов, он выбежал из покоев и увидел, что во дворе, прямо возле театральной повозки, Герман, всем своим огромным телом навалился на Стелу, из-под него были видны только её обнажённые тоненькие девичьи ноги, слышалось звериное рычание гимнаста и отчаянный крик девушки. Это продолжалось секунды, и в этот момент Абрам потерял сознание. Следующее, что он помнит – это распростёртое огромное тело гимнаста с перерезанным горлом, и рядом растелешённое, в разорванном платье, окровавленное тело той, что когда-то называлась Стелой, её шея была неестественно повёрнута на бок, и синие глаза смотрели куда-то вбок. Она была мертва. Абрам не помнил, он ли убил, или Герман задушил её, он не помнил ничего. Во дворе раздался вой Артемона и крик и причитания старухи…
Решение к Алёхе пришло мгновенно. В одно мгновение, он схватил сюртуки, ларец с деньгами и документами и всхлипывающего Абрама за шкирку, выпрыгнул с ним в окно, благо оно выходило прямо в лес, в горы, и в полной темноте, наощупь по горной тропе, они стали подниматься на перевал. Они поднимались куда-то вверх, оступаясь и падая, но Алексей был неумолим и всё подгонял и подгонял, совершенно потерявшего всякую волю Абрама, Он был, как кукла, с обезумевшим взором, окровавленный и потерявший всяческий человеческий облик. Алексей тащил его по горной тропе, которая проходила по устью горного ручья, среди валунов и поваленных деревьев. Подъём был очень крут, силы уже оставляли их, но Алексей неустанно тащил Абрама всё выше и выше, дальше и дальше от места их ночлега, окончившегося так трагически. Через несколько часов стало, наконец, светать.
Они уже были за перевалом. В сумерках рассвета стало видно селение, вернее красные черепичные крыши домов и чёрные дыры окон в серых каменных строениях. Забрехали собаки. Алексей решил не показываться в деревне до рассвета. Надо было привести себя в порядок. Он обмыл Абрама, снял с него окровавленную одежду, постирал её в ручье и повесил на дерево сушиться, а самого его заставил приседать и бегать по поляне, что бы он не замёрз. Выглянуло солнце, стало теплее. Через час, просохнув, решили идти в деревню. Деревенский постоялый двор находился на небольшой возвышенности – на краю деревни. С осторожностью вошли они во двор, отворили двери трактира. Там было ещё темно, свечи не горели, за столами сидели одинокие постояльцы да деревенские мужики пили пиво и вели тихую беседу.
– Эй, хозяин – обратился Алексей к здоровенному неопрятному бородатому мужику за стойкой, по-видимому, хозяину заведения. – Мы бы хотели остановиться у тебя на пару дней, есть ли номер свободный для благородных господ?
– Это вы-то благородные господа? Что-то по вам не видно. А гроши-то у вас имеются? А то шлются всякие, да ещё и черномордые какие-то, сарацины. Вон ночью солдаты наезжали, бегунцов каких-то искали. Это не вас ли часом искали?
– Да есть у нас деньги, не бойся не обидим, в накладе не останешься. А неровен час придёт русский царь владеть землё вашей, а это уж и не далёко, замолвим за тебя слово и привилегию сделаем. Скажешь «слово и дело, что, мол, посланцев царёвых приютил, да ночлег им дал. А ежели не хочешь, так мы далее пойдём, но нашей тебе поддержки уж не будет. Так что подумай хорошенько, прежде чем спешить нам от приюта отказать.
Речь Алёхи произвела на хозяина впечатление.
– Ну ладно уж, заходите, комнату вам жёнка моя укажет, завтрак обед и ужин входят в оплату, а выпивка отдельно. Так же отдельно и девки, правда, из деревни, но свежие и умелые, ежели конечно, господа пожелают. За семь дней платить один золотой, но деньги вперёд…..
Разместившись в гостинице, позавтракав, путники улеглись на отдых. Абрам, проплакал целый день и ночь, но на следующее утро был уже свеж и готов к дальнейшему путешествию.
Глава четвёртая
Александр Иванович Румянцев
Перед ними теперь стояла задача, как двигаться далее – на Запад прямо на Прагу, или же на Юг, через Вену и далее через горы, на Гренобль. Надо было отписать государю о ходе поездки, о том, что для продолжения путешествия требуется ещё некоторая сумма денег, в связи с непредвиденными расходами. Кроме того, им следовало проявлять особую осторожность, так как их могла разыскивать полиция по факту убийства артистов, но и так же, пока неведомые, недоброжелатели, коих Алексей опасался более всего. Эта опасность была тем более существенной, так как было абсолютно не ясно, откуда она исходит. Предполагаемый враг был сокрыт, а они же были как на ладони, – русский офицер и черномазый юноша – они всегда были на виду, и на них всегда мог указать любой крестьянин, любой трактирщик, любой встречный.
Алексей принял решение, единственное возможное в их положении – отсидеться несколько дней в этой деревне. Полиция, если она ищет, и невидимые недруги, будут явно искать их по дорогам, на Юг и на Запад, а они пока выиграют время, может всё и успокоится и все угрозы растают, как ранний снег.
На третий день, вернее утром, во время завтрака, в трактир зашёл некий господин со слугой, одетый на итальянский манер, в черном плаще, широкая шляпа, забрызганные грязью штиблеты… Уселся у стены, уставился в стол. Лицо его было прикрыто шляпой, потому Алёха и не разглядел гостя, но внимание его, привлекла необычная, вернее некоторая несуразность его внешности. Это была привычка всё подмечать, привычка, которая не раз спасала ему жизнь, интуиция, как сказали бы мы в сейчас нашем веке.
По тому, как сидит, как сложены руки, разбросаны ноги, как одета шляпа, грязь на штиблетах, отсутствие стиля, элегантности, все эти детали выдавали в нём человека не того, за которого он себя внешне выдаёт, никак не итальянца. Итальянцем надо стать, что бы носить италианскую одежду. И потом, что за итальянец? Из Тосканы, или же неаполитанец, или же римлянин, у каждого свой манер носить одежду и особый облик, образующий национальную культуру. Как не одевай воронежского или тамбовского крестьянина, его всегда отличишь от донского казака, а сирийца всегда от анатолийского турка. Неопытный и не настороженный взгляд ничего бы и не разглядел, но Алёхе бросились в глаза детали, которые заставили его насторожиться. Вообще-то в Европе – не редкость встретить человека, путешествующего инкогнито и скрывающего своё истинное происхождение, наши герои тому подтверждение. Но в Алёхином положении каждая мелкая деталь имела огромное значение, и любая промашка могла стоить жизни и ему и его близким.
Алёха начал гадать, кем же мог быть посетитель. Не немец, слишком мягкий облик, не француз, кисти рук не аристократичные, узловатые, плечи вислые, угрюмые, человек не получает удовольствия от своей одежды, носит её без вкуса, без элегантности. «Швед? Нет, шведы лица не прячут, лица прячут или испанцы или русские. Не испанец, это точно, те тоньше, собранней. «Точно! Это свой, земляк, русак! Не по их ли душу явился сей инкогнито?. Алёха демонстративно отвернулся, оглядел выход, придвинул ненароком у себе большой столовый нож, расслабился, как перед прыжком, глянул исподлобья на Абрама. Тот, ничего не подозревая, уминал жареную курицу. В этот момент незнакомец повернулся к окну, и Алёха на момент увидел его лицо.
– Ну, точно, русский подумал Алёха, – Что-то знакомое лицо больно, наверное, из наших, из порученцев шпионских…
Незнакомец повернулся к Алёхе, упёрся в него буравчиками карих не мигающих глаз и приветливо улыбнулся. Алёха моментально узнал в нём другого порученца царёва, капитан-поручика, Александра Ивановича Румянцева. Были они коротко знакомы, уважали друг друга, хотя и ревновали к государю. Оба слыли у Петра незаменимыми при выполнении самых секретных и деликатных поручений. Оба и склада характера были похожими, только Алёха более вспыльчивый и, в то же время более скрытный, а Сашка, более прост, более покорен воле Петра. А может то была просто более изощренная маскировка, а может просто и природа его души была такова, более простой и покорный.
Алексей поднялся из-за стола, поднялся навстречу и Румянцев. Они горячо, по-дружески обнялись. Поднялся и Абрам, он тоже знавал Румянцева по службе в полку. Была встреча очень тёплой и радостной. Ведь всегда приятно встретить в чужом краю родную русскую душу, с кем и выпить можно, и поговорить, и узнать, как дела обстоят на Родине и в мире. Алёха подозвал хозяина и заказ водки и пива.
– Какими судьбами в здеших-то краях, дружище, Алексей Кириллович? – спросил Румянцев, когда выпили по первой чарке, «Хотя я и не спрашиваю, дела-то наши сугубо деликатные….
– Да нету у меня, чего уж там, никаких таких особых секретов. Вот едем мы с Абрамом Петровичем в Париж, по государеву указу. Чего он там надумал, не знаю, не нашего ума дело. Правда? Думаю, что хочет он, государь наш, Пётр Алексеевич, пристроить этого юношу к наукам европейским. Ты как думаешь? Ведь Петрович-то наш необыкновенного ума человек…. – При этих словах Абрам покраснел, это было видно даже на фоне его отнюдь не белоснежной кожи.
