Многогрешного - генеральный обозный Петр Забела, генеральный аса-
148
ул Матвей Гвинтовка и генеральный судья Иван Домонтовйч. При
них было шесть сотников, два атамана, два войта от мещан и по-
спольства, один бурмистр, один полковой судья и один войсковой
подписок да 46 рядовых Козаков.
19-го января 1669 года происходило их первое представление
в Малороссийском приказе. Боярин оружейничий, Богдан
Матвеевич Хитрово, проговорил им нравоучительную речь, в которой
припомнил всю историю Гетманщины со времен Хмельницкого, и доказывал, что несправедливо было все выдуманное Бруховец-
ким для произведения смуты.
Посланцы подали челобитную со статьями. Главным желанием
их было то, чтобы в малороссийских городах отнюдь, не было
великороссийских воевод и ратных людей. Малороссияне
признавали, что по первоначальному договору Богдана Хмельницкого с
Москвою о присоединении Малой России постановлено быть
воеводам в Переяславе, Нежине и Чернигове, но эти воеводы и
царские ратные люди, вместо ожидаемой обороны, приносили краю
пагубу и разорение. Не свыкаясь с малороссийскими правами и
обычаями, ратные люди докучали жителям частыми кражами, пожарами, убийствами и различными мучительствами, совершаемыми над бедным народом; а когда от малороссиян поступали
на ратных людей челобитные воеводам, то воеводы, вместо того, чтоб учинить святую правду, только волочили иски и не решали
их. От этих-то причин поднялась последняя смута и сталась
измена Бруховецкого. Вот поэтому-то малороссияне умоляли свести
воевод и ратных людей из малороссийских городов и не присылать
их вновь: оброк, какой следовать будет в царскую казну с
малороссийского края, станут собирать Гетманы через доверенных
своих лиц и доставлять по назначению в царскую казну; такой сбор, однако, по замечанию той же челобитной, может быть успешен
и неотяготителен для народа только после некоторого льготного
времени, в которое малороссийский край мог бы оправиться и
придти в надлежащее благосостояние. Тогда и все Войско
Запорожское, пользуясь своими вольностями, не станет поддаваться
измене, а будет пребывать в верности его царскому величеству
постоянно и непоколебимо.
Статья эта для Москвы показалась щекотливою. Московское
правительство смотрело на воеводское управление в Малороссии, как на самый важнейший орган, удерживавший присоединенный
край в повиновении центральной власти. Опыт последних лет
должен был показать, что слишком большое расширение этого
правительственного учреждения в Малороссии еще преждевременно, но московское правительство хотело, по крайней мере, сохранить
то, что уже существовало до Бруховецкого и что могло, по-видимому, безопасно существовать на будущее - время. На проси-
149
тельную статью, которая’ пришлась не по вкусу Москве, последовал ответ уклончивый и неясный. Государь указал быть воеводам.
в тех городах, в которых, по его государскому рассмотрению, будет пристойно, а не во всех городах, где были воеводы во время, протекшее после Переяславского договора до последней войны; впрочем, об этом отложено окончательно говорить на раде, которую предполагалось открыть текущею зимою. Посланцы в своей
челобитной просили возвратить малороссийские пушки, купленные прежде или приобретенные на войне от ляхов, и в последнее
смутное время взятые великороссийскими войсками, просили
также возвратить колокола и церковные вещи, захваченные тогда же
в Малороссии и, наконец, просили отпустить на свободу
малороссиян, уведенных в неволю во время похода Ромодановского, предпринятого для укрощения измены Бруховецкого. На это
последовало согласие, с тем, чтобы малороссияне представили
росписи с указаниями, что именно, и где, и когда что захвачено; о
пленниках же заметили, что, по прошению гетмана Демьяна, было
уже отпущено 569 человек, а остальные, какие найдутся, будут
отпущены. Старшинам, видно, понравилось пожалование их в
дворянское достоинство при Б’руховецком, и они теперь просили
предоставить гетману право представлять вперед к такому
пожалованию своих подчиненных и давать пожалованным универсалы
на владение деревняхми и мельницами. Правительство и на это
согласилось и обещало гетманские пожалования укреплять
царскими жалованными грамотами. Подтверждено было уже не раз
и прежде заявленное желание, чтобы все, состоявшие в козацком
сословии, были освобождены от подводной и постойной
повинностей, и чтобы эти повинности лежали исключительно на мужиках.
Но просьба малороссиян о том, чтобы гетману и старшинам было
дозволено сноситься с иноземными державами, была отвергнута
на том основании, что и прежде такого права не предоставлялось
гетману-давалось, однако, обещание допускать гетманских
посланцев на съездах комиссаров, если такие съезды будут устроены
с Польшею и с ханом крымским по делам, касающимся Украины.
Челобитчики зацепили и вопрос о Киеве; они высказали, что не
желали бы отдачи Киева полякам: им известно, что у поляков на
сейме постановлено обратить все церкви православные в римские
костелы и развезти из Киева в разные места Польши мощи
киевских чудотворцев. Во свидетельство, что такой умысел
действительно существует, они представили письма, присланные из
Польши печерскому архимандриту. По этому вопросу в Москве
отвечали им, что представленные ими письма не могут быть
признаны достоверными, и основываться на них нельзя, так как
неизвестно, от кого они присланы и кем писаны. Челобитчики, прибывшие в столицу, от лица всего народа доносили на Феофила
150
Бобровича, что он тайный-изменник и в доказательство
представили <прелестное> письмо, будто бы им писанное и распущенное
в народе, где охуждался Андрусовский договор и малороссияне
призывались к противодействию коварной политике соседних
государей, растерзавших их отечество. Просили челобитчики также
не принимать в Приказе писем от нежинского протопопа Симеона
Адамовича, так как от него затеваются междоусобия. О Феофиле
Бобровиче дан был им ответ, что великий государь уже приказал
воротить его к Москве, но прелестное письмо, обличавшее
Бобровича в измене, как видно, не внушило к себе веры, по крайней
мере неизвестно, чтобы Бобровичу было сделано какое-нибудь
стеснение или производился над ним розыск. О нежинском
протопопе челобитчикам отвечали, что протопоп прежде на ссору
ничего не писывал и впредь писать не учнет, а приезжал он в
Москву к великому государю с челобитьем за него же, гетмана, и за все Войско Запорожское. Такой ответ давался в то время, когда письмо протопопа Симеона с доносами находилось уже в
Приказе. Приехавшие с козацкими посланцами депутаты от
нежинских и киевских мещан привезли статьи, в которых, между
прочим, просили избавить мещанство от суда воевод и от козацких
стоянок, сопровождавшихся насилиями. На это отвечали, что все
статьи, касающиеся мещанства, будет указано рассмотреть на
предстоящей раде.
23-го января посланцы были приглашены снова в Приказ.
<Где, по-вашему, пристойнее быть раде?> - спросил их боярин
Хитрово.
- Мы промеж себя о том помыслим и скажем завтра, -
отвечали посланцы. - Мы назначим места два или три; лучше быть
раде в <тихом боку> (т. е. в безопасном нешумном месте), а
мнится нам, быть бы ей около Десны, - только чтоб черновой рады
не было, а чтоб на раде были только полковники и старшины; черновой раде нельзя быть потому, что места разоренные, и как
съедется много народа, так нечем будет корхмить лошадей. Мы
уже обрали себе гетманом Демьяна Игнатовича и бьем челом
великому государю: пусть бы его пожаловал, велел дать ему булаву
и знамя!
На другой день, 24-го января, их призвали снова и объявили, что великий государь назначает своими царскими послами на
раду боярина князя Григория Григорьевича Ромодановского, стольника Артамона Сергеевича Матвеева и дьяка Григория
Карповича Богданова, раде быть в Батурине, на раду допускать
старшину козацкую и мещанскую, а черновой раде не быть.
25-го января было новое свидание. После дополнительных и
объяснительных бесед о подробностях того, на что в общих чертах
уже последовало-решение, спрошены были посланцы: <какие4 у
