Социологи и социальные психиатры описывают феномен «диссоциации». На нем я останавливался в 4 главе. Parsons, ученый-социолог, утверждает, что «основное содержание и структура личности создаются социумом и культурой в процессе социализации индивида» и что «интернализация социокультурной среды закладывает основу не только для одного специального элемента структуры личности (Супер-Эго), но для самого ядра личности». И тем не менее, Parsons детально прослеживает развитие этого ядра из отношений ребенка с матерью, которые он называет «предкультурными». Мы бы сильно отклонились от темы, если бы задались целью дать обзор всего, что сделано социальными психологами и психиатрами в области тревоги, однако, мне представляется важным остановиться на работе одного из них, Мэя, «Человек в поисках себя», во-первых, потому что в ней хорошо представлена культурологическая точка зрения и содержится информация о взглядах других авторов и, во-вторых, потому что в ней дан подробный анализ тревоги как следствия отношений ребенка с его родителями.
May обеспокоен той пустотой, одиночеством, тревогой, которые характеризуют современного человека. Сейчас наиболее распространенной проблемой являются не сексуальные запреты и чувство вины, а тот факт, что половые отношения превратились в нечто примитивное и привычное. Если раньше ощущение пустоты было связано со скукой, то сейчас оно соединяется с тщетностью усилий и отчаянием. В сущности, проблема человека скорее не в опустошенности, а в бессилии; поскольку он все более убеждается в том, что не в силах изменить законы жизни, он перестает хотеть чего-либо, стремиться к чему-либо. И это состояние вакуума и бессилия приводит к тревоге и отчаянию.
Одна из причин одиночества современного человека заключается в том, что общество придает огромное значение фактору социального одобрения. Тревога обусловлена причинами более глубинными, нежели угроза войны и экономическая неопределенность; человек тревожен потому, что не знает, какова его социальная роль в жизни, каким принципам ему следовать. Каковы же корни этой болезни духа? Наше общество утратило какие-то очень важные ценностные начала. Начиная с эпохи Ренессанса ценностную основу общества составляют два главенствующих принципа – индивидуальная конкуренция и вера в силу индивидуального разума. Эти два принципа и направляют развитие современного Запада; но одновременно с ними существуют еще и идеалы, уходящие корнями в иудео-христианские традиционные воззрения и вобравшие при этом в себя этико-гуманистические взгляды. Эти две системы ценностей в настоящее время противостоят друг другу. Таким образом, ценности и цели, служившие центром притяжения в предыдущие столетия, в современный период утратили свою силу.
Еще одной причиной рассматриваемой проблемы является утрата человеком чувства собственной ценности и достоинства. Мы также утратили тот особый язык, служивший ранее человеку способом передачи своих сокровенных мыслей другому.
Но May, будучи клиницистом, не придает значения этим обобщениям. Он утверждает, что человек ощущает свою идентичность только тогда, когда он отделяет себя от родителей и, при необходимости, способен выступать против них. Если родители манипулируют ребенком, ненавидят или игнорируют его, и ребенок не может рассчитывать на их минимальную поддержку, когда только пробует свою независимость, он станет цепляться за родителей, и его потребность в независимости будет проявляться лишь в различных формах негативизма и упрямства. Или, что имеет место в большинстве случаев, если сами родители тревожны и неуверенны, то их тревога передастся ребенку и создаст у него ощущение опасности, которую таит окружающий мир. Почти всякий взрослый в течение жизни проходит долгий, трудный путь становления личности, в основе которого лежит ранний детский опыт; и кризисы, происходящие на этом пути, могут вызывать огромнейшую тревогу. Вместо чувства самоценности может развиться презрение к самому себе. Ребенок, не чувствующий родительской любви, склонен в этом винить себя; таким образом он избегает встречи с осознанием того, что он отвергнут. Порожденное таким образом чувство собственной неполноценности приводит к самоненавистничеству и ненависти к другим. Становление личности требует борьбы с цепями, которые приковывают нас к родителям, особенно к матери, в нашем обществе. Мэй приводит в качестве примера борьбы за свободу от материнской власти историю Ореста. Орест предстает перед судом за матереубийство: может ли человек быть признан виновным за убийство подавляющего его и манипулирующего им родителя? Афина отдает свой решающий голос в пользу освобождения Ореста. Она заявляет, что если человечество намерено идти вперед, то человек должен иметь возможность разорвать цепи, связывающие его с ненавистным родителем, даже если это означает убить этого родителя.
Она провозглашает, что если человечество хочет двигаться вперед, люди должны освобождаться от оков связывающих их с ненавистными родителями, даже если это и означает убийство.
Так что же тогда является источником нашей опустошенности, одиночества, ненависти к себе, наших неудач в попытках обрести индивидуальность, нашей тревоги – историко-культурные перемены или разрушительное материнское влияние?
Природа и действие угрозы в чувстве тревоги
Фрейд писал: «Где есть тревога, там должно быть и то, чего нужно боятся». Почти все теоретические построения, касающиеся механизма тревоги полагают, что реакцию тревоги провоцирует угроза. Угроза обычно или сразу же определяется как таковая, или же отчетливо подразумевается. Природу же угрозы понимают по-разному. Для Kierkkegaard (357) угроза неотъемлема от возможности индивидуации потому, что она означает неповиновение родителям, но при этом отказ двигаться навстречу свободе также влечет за собой угрозу. Для Rank (364) угроза присуща независимости из-за «страха жизни», а также зависимости, из-за «страха смерти». Для Jung (365) угрозой является возможное вторжение в сознание иррациональных сил из коллективного бессознательного. Для Niebur (366) – это «внутреннее описание состояние соблазна», подразумевающее опасность совершения греха.
Freud (2), (190), (219) подготовил почву для нашего понимания тревоги, но в то же самое время он придал пониманию этого явления особый уклон, от которого мы до сих пор не можем освободиться. У него хватило проницательности понять, что тревога имеет ситуационный прообраз в раннем детстве, что эта ситуация оказывает травмирующее воздействие на ребенка и что участие в этом матери очевидно. Но его положение о «комплексе смерти», как я полагаю, не дало ему возможности установить связь между травматической ситуацией и угрозой, исходящей от матери, и увело его на поиски альтернативных объяснений. В результате изначально допущенных перекосов, позже ему приходилось пересматривать многие идеи, изменять точку зрения на механизмы тревоги, путаться в двусмысленностях и противоречиях. Несмотря на длительные блуждания он, наконец, пришел к заключению, что детская тревога связана со страхом наказания и страхом быть брошенным матерью.
В своем первом определении тревоги, Freud не принимал во внимание фактора Эго, ни межличностных отношений, рассматривая мать как объект сексуального влечения. Тревога оказалась просто не реализованное либидо. У ребенка это происходит, когда отсутствует мать, а у взрослого, когда влечение становится невыносимым из-за повторяющегося сексуального возбуждения, либо вынужденного воздержания. Ни одно из этих утверждений не является логичным. В то время как объяснение тревоги, как следствия невозможности реализовать либидо как при отсутствии объекта, представляется надуманным, а в случае реакции ребенка на посторонних оно выглядит довольно правдоподобно. Предполагается, что присутствие незнакомого человека усиливает переживание ребенка из-за отсутствия матери. То, что ребенок может бояться посторонних потому, что он приписывает им злые намерения, Freud отверг как «несостоятельный теоретический конструкт». Что касается разницы в интенсивности чувства страха, проявляемой детьми, он объяснил это конституциональными различиями, а также имевшем место в детстве «чрезмерным удовлетворением либидо». Таким образом, как отсутствие сексуального удовлетворения (с нереализованным либидо, обращенным в тревогу), так и удовлетворенное сексуальное влечение имеют один и тот же эффект. То, что чрезмерное высвобождение энергии либидо ведет к повышению уровня тревоги, опровергает теорию, что следствием фрустрации или подавления сексуального влечения является тревога. То, что, у взрослых, тревогу вызывает неосуществленное половое влечение, не подтверждается клиническими данными; многие люди переносят воздержание, в то время как сексуально невоздержанные люди часто проявляют тревогу (скорее, как причину, а не следствие).
