Эм начал намазывать арахисовое масло на хлеб, когда заметил белые скомканные хлопчатобумажные трусики Дон, лежавшие на кафельном полу у стиральной машины. Положив нож, он подошел к стиральной машине и поднял трусики. Затем медленно выпрямился и пощупал их. Они были маленькими, нежными, мягкими и чувственными. Эм расправил трусики и прижал тонкую материю к своим губам, а потом, ощущая чувство вины, бросил их в стиральную машину.
После это он старался заходить домой в обед чаще, втайне надеясь, что ему снова повезет, но не решаясь признаться в этом даже самому себе. Он ел свой ланч у кухонной стойки, поглядывая на стиральную машину. Его надежда скоро превратилась в манию, и через две недели он отбросил все свое притворство, стараясь как можно чаще подгадать под уходы Донны из дома, а сам, когда она уходила, бросался к корзине для грязного белья и рылся в ней в поисках трусиков Дон. Сначала они почти ничем не пахли, только тканью, но вскоре он начал различать и слабый пряный запах женского сексуального возбуждения.
Эм не собирался заниматься с дочерью сексом и, вероятно, не стал бы, если бы она не застукала его. Он, вероятно, продолжал бы игры с ее трусиками, фантазируя о ней, когда был с Донной или мастурбировал. Возможно, он нашел бы девушку, похожую на нее.
Но однажды Дон пришла домой в обед; он как раз нюхал промежность ее трусиков, вдыхая их изысканный запах, и тут она вошла в его спальню. Дон ничего не сказала, ничего не сделала – просто стояла и смотрела. Эм медленно опустил руки, чувствуя, как его лицо покраснело от стыда. Он хотел что-нибудь сказать, хотел извиниться, но не мог говорить.
Она попятилась и собралась уходить, но тут он снова обрел голос и сказал своим жестким отцовским тоном: «Дон! Стой!» Она остановилась и стыдливо посмотрела на отца, и тут он бросился к ней, обнял ее, прижался к ней, целуя ее в пухлые и теплые губы. Эм знал, что она почувствовала, как к ней прикасается его твердый пенис, и от этого его возбуждение еще больше росло, и он все сильнее прижимался к ней. Затем просунул руку ей под блузку и ощутил твердые соски ее маленьких юных грудок. Девушка всхлипывала, потом заплакала, ее глаза были закрыты, но она не сопротивлялась, и он знал, что она хочет этого. Эм толкнул дочь на пол, сдернул с нее шорты и ощутил под своими пальцами упругие волоски ее вагины.
Он взял ее там же, на ковре рядом с кроватью.
В какой-то момент она напряглась, и он почувствовал это – и понял, что все произошло.
Ему хотелось издать победный рык, празднуя свой триумф; ему хотелось заплакать от стыда. Ему хотелось с благодарностью обнять ее; ему хотелось избить ее, потому что он почувствовал отвращение.
Потом они проделывали это регулярно, не реже двух раз в неделю весь последний год. Эм, конечно, ничего не сказал Донне, но и не запрещал Дон рассказывать обо всем матери, и предполагал, что та обо всем знает.
Несколько раз он даже подумывал о том, чтобы заниматься сексом втроем. Но оказалось, что Донна ничего не знала – до вчерашнего дня. Несмотря на дополнительное внимание, которое он уделял Дон, вещи, которые он ей покупал, его явно неродительские поцелуи – жена просто не могла их не замечать, – эта тупая сука ничего не поняла. Если бы она не вынюхивала, чего не следовало, если бы не стала читать дневник Дон, она, вероятно, так ничего бы и не узнала.
Но теперь все это уже в прошлом, и, прочитав письмо Донны, Эм знал, что его жизни пришел конец.
Вот когда он достал свой пистолет. Черт побери, он никогда не пойдет в тюрьму. Особенно учитывая то, в чем его обвинят.
Он лучше покончит с этим сейчас, пока все не зашло слишком далеко.
Но пуля в лоб – это не для него. Эм снова зашел на кухню и посмотрел на пистолет, так соблазнительно лежавший на столе. Нет, он не умрет таким способом. Он должен был умереть, время для этого в самом деле пришло, но способ его смерти не будет таким бессмысленным и тривиальным. Эм знал это. Он понимал это не рационально, а интуитивно, где-то в глубине сознания – так же, как и то, что солнце сегодня сядет, а завтра снова взойдет. Он закрыл глаза, вдруг ощутив какое-то странное давление на свой мозг и опасаясь головной боли. Но ее не было.
Вместо нее он почувствовал желание выйти из дома и пойти в пустыню, начинавшуюся за задним двором.
Эм нахмурился, засомневавшись в том, все ли в порядке с его разумом. Его взгляд снова сфокусировался на пистолете, но он поймал себя на мысли о том, что у него вообще нет причин для самоубийства. Он в безопасности: Донна, очевидно, не пошла в полицию. Давление на его мозг возобновилось. Эм так крепко закрыл глаза, что у него потекли слезы, и в этот момент он снова понял, что настало время умереть.
Он вышел из кухни через заднюю дверь, пересек двор, прошел мимо ржавой жаровни для барбекю и протиснулся через дыру в заборе из проволочной сетки. На секунду остановился, но не стал стряхивать пыль, песок и колючки со своей одежды, а направился в пустыню в направлении пика Апачей. За его спиной садилось солнце, и земля была залита оранжево-красным сиянием, на фоне которого чернели кактусы-сагуаро и колючие кусты окотилло.
Смерть. Он остановился. Давление на его мозг усилилось, но он начал ему сопротивлялся. Эм знал, что ему нужно двигаться вперед, продолжать идти, но он чувствовал, что Смерть близка, и сейчас он ее боялся.
Смерть, как он неожиданно понял, была не просто отсутствием жизни, но присутствием… чего-то иного. Это было не естественным прекращением функций разума и тела, а реальным, физическим концом. Эм обернулся, посмотрел на потемневшее небо на севере и почувствовал еще больший ужас. Нечто приближалось, двигалось через пустыню к нему. Он не мог видеть это нечто, но мог чувствовать его – чернота на горизонте, – и пока оно приближалось, он знал, что оно очень большое. И неимоверно древнее.
Давление на его мозг прекратилось, и Эм неожиданно пришел в себя, повернулся и побежал. Он бежал к дому – не потому, что дом мог стать убежищем; он убегал от этого приближающегося существа, от Смерти, бешено несся по песку, пытаясь убежать от приближающегося монстра. Что, черт возьми, завладело его разумом и побудило направиться сюда? Временное помешательство? Что вынудило его?
Эм поскользнулся, упал и кубарем покатился по мягкому песку на дно оврага, все еще пытаясь увидеть, что надвигалось сзади на него. Он ушиб голень о камень, колючий куст оцарапал его лицо; наконец он сильно ударился о дно оврага, услышав и почувствовав, как хрустнули кости его правой руки, на которую он с размаху упал. Эм на мгновение оцепенел, но потому вспомнил, что преследует его, и с трудом поднялся на ноги. Посмотрел наверх, прикидывая, есть ли у него шанс вкарабкаться вверх по откосу или нужно бежать по дну оврага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
