– А я-то наивно думала, что достаточно иметь хорошие связи в ЖЭУ или в милиции. В избирательной комиссии не графологи.
– Графологи не графологи, но бывает, что отказывают в регистрации.
– А если сделать в два раза больше подписей? – она не успокаивалась. – Тогда их хватит, даже если половину не примут.
– Нельзя больше чем на пятнадцать процентов.
– Ваши сборщики все равно ведь приписывают?
– Не без этого. Они не понимают, что им это невыгодно. – По интонациям его голоса чувствовалось, что это вопрос болезненный. – Сиюминутный плюс перекрывается стратегическим минусом. Их вычисляют – что обычно случается быстро, так как у них нет фантазии – и выгоняют.
– Сбор подписей – профанация. Большинству все равно, за кого они подписываются, просто им неудобно отказывать человеку. По собственному опыту знаю. Приходят к тебе какие-нибудь студенты или дяденьки-тетеньки, просят, и ты соглашаешься. Тебе-то все равно, а они получат за это деньги. Ты подписываешься, но не ходишь на выборы или ставишь галочку против всех. Как-то раз, несколько лет назад, я отдала голос за кандидата, а он оказался членом Ленинской ОПГ. Слава Богу, не выиграл. С тех пор на местных выборах я всегда против всех.
– Одним словом, разочарована в свободных демократических выборах.
– Иллюзий у меня никогда не было.
– Все равно кого-то выберут. Просто ты увеличиваешь шансы того, кто меньше всего тебе нравится.
– Для меня они все одинаковы.
Тема себя исчерпала.
– Уведомили пароходство, что мы съезжаем от них? – спросил он.
– Да. Клиентов тоже предупреждаем, чтобы они не теряли нас, а мы – их.
Он кивнул одобрительно.
Через минуту они подъехали к двухэтажному зданию своего будущего офиса.
Там и сям лежат кучки присыпанного снегом строительного мусора, оконные стекла покрыты толстым слоем пыли, вместо ступеней у входа – опалубка, кованая оградка вокруг будущего газона не смонтирована, – это значит, что надо снова ругаться с прорабом.
Заглянем внутрь.
Здесь просторно, светло, гулко и пахнет стройкой: шпатлевкой и водоэмульсионной краской. На первом этаже – помещения торгового зала и склада, выше – офис, а в подвале можно будет выпить кофе, умыться и даже принять душ. Мебели пока нет. По сравнению с тесными комнатами в пароходстве, где они сегодня ютятся, здесь рай: двести пятьдесят квадратов на этаже. Центральное кондиционирование и собственный бойлер в подвале. Сказка. Первоначальный бюджет превышен, нервы потрепаны, нелитературные выражения не единожды употреблены, но, слава всевышнему, все движется к завершению.
Они поздоровались с сонным охранником в холле и спустились под землю.
Здесь у дальней стены двое рабочих в майках, присев на корточки, размешивали штукатурку. Первому было лет двадцать (светловолосый, худой, веснушчатый), второму – в три раза больше.
Оба встали.
– Здравствуйте, – поздоровалась Ольга.
– Здрасте.
– Здрасте.
– Как дела? – спросил Красин сухо и коротко.
– Отлично! – отрапортовал старший. – Послезавтра заканчиваем.
– Снаружи тоже? – спросил он вкрадчиво.
– Так там это… другие. Они пьют. А мы нет. Мы пьем чай.
– Это правильно.
Программа Красина дала сбой, и ему пришлось на ходу перестраиваться, это чувствовалось:
– Вот оно как. – Он потрогал ровную стену. – Неплохо у вас получается.
– Так ведь это, стараемся, – сказал старший с улыбкой. – Как для себя строим.
У белобрысого парня краска густо залила уши и веснушчатую кожу до самой шеи. Потупив взгляд, он рассматривал пол.
– Все бы так. – Красин еще раз потрогал стену, впитывая тактильные ощущения. – Ладно, удачи.
Попрощавшись с рабочими, они прошлись по первому и второму этажам (здесь отделочные работы были закончены), еще раз прикинули, где и как ставить мебель, которую ждали со дня на день, – и в целом остались довольны осмотром. Качество без претензий. Вот бы еще в срок.
– Через две недели переезжаем. К этому времени точно доделают, – сказал Красин.
– Я объявлю всем.
– Вот обрадуются! Заждались.
Он подвез Ольгу до офиса и поехал в предвыборный штаб.
Ольга вошла в офис с улыбкой.
– Все спокойно? – спросила она у Олеси.
– Да, Ольга Владимировна!
– Скоро у нас новоселье.
– Ура-а!
– Сейчас скажу всем.
Она сняла шубу, повесила в шкаф и прошла в общую комнату.
Здесь она объявила:
– Друзья, через две недели переезжаем! Требуются добровольцы на мытье окон.
– Ольга Владимировна, огласите весь список, пожалуйста!
Это был Женя Костенко.
Все засмеялись.
Рядом с Ольгой смеялась Олеся.
Бросив на нее взгляд, Ольга заметила, с каким восхищением та смотрит на Женю. Не влюблена ли она в него? Кажется, да. Так смотрят только влюбленные. Ревнуешь? Нет, это не ревность. Это мысли о собственном счастье.
Вернувшись к себе, она села в черное кресло.
Ее глаза были закрыты.
Откинув назад голову, в кресле сидела женщина, которую мало кто видел несчастной и слабой. Она была сильной и энергичной, она была лидером. У нее не было права плакать и кваситься. Она подбадривала, она вдохновляла, она улыбалась – несмотря ни на что. Взгляд Олеси пробил тонкую стену между светом и тьмой. Тьма здесь. Здесь страхи и неуверенность. Кто ты, Ольга Владимировна Зимина? Почему ты такая несчастная и одинокая? День за днем, месяц за месяцем, год за годом ты чувствуешь страшную скорость, с которой уходит время. Любви больше нет. Взрослая тетя заглядывается на юношу. Внутри вакуум, который нечем заполнить. Дома тоже пусто. С Сережей что-то не так, он изменился в последнее время: стал далеким, самодостаточным. Он прячется в маленькой личной раковине. Сначала она думала, что это временно, но теперь она знает, что нет, но не знает, что с этим делать. Апатия сменяется раздражением, раздражение – апатией, и створки раковины редко открыты. Спрашивая его, в чем дело, она слышит в ответ «все нормально» – или он просто отмалчивается. Он молчит, и она – тоже. Они чужие друг другу. У него есть тетрадь, в которой он что-то пишет украдкой и ей не показывает. Что это? Что за страшная тайна? Он прячет ее в портфеле, с кодом из трех цифр, дабы не было у нее искушения. Однажды она спросила об этой тетради, а он ответил что-то про школу. Больше не спрашивала.
У него есть любовница, она в этом уверена. «Или нет? – вдруг схватится она за мысль как за спасительную соломинку. – Может, кризис среднего возраста?» Она раз за разом хочет поверить в это, но – не верится. Почему ты не спросишь у него? Ты все увидишь по его глазам, что бы он ни ответил. Но ты не спрашиваешь. На что-то надеешься? Не хочешь поверить в то, что такое возможно? Страх удерживает тебя в сумерках неизвестности.
Уже в половине восьмого она была дома. Сегодня особенный день: она приехала раньше Сережи. У них день рождения директора школы, местная пьянка, так что придет он поздно, в меру выпивший и, хочется в верить, в хорошем расположении духа, что редко бывает в последнее время. Она будет его ждать. Это всегда трудно. То и дело бросая взгляд на стрелки настенных часов, делаешь что-то, ждешь с минуты на минуту звонка в дверь, вот-вот, сейчас, скоро, но его все нет, а на часах между тем девять. Десять. Две минуты одиннадцатого… Пятнадцать… Двадцать… Вдруг что-то случилось? Ты уже не можешь думать ни о чем другом, не можешь ничего делать и в конце концов сквозь волнение чувствуешь злость на того, кто заставляет тебя ждать и нервничать и у кого нет мобильного.
Он пришел в одиннадцать десять, трезвый и хмурый.
– Привет.
– Привет. Как-то ты поздно.
– Ты тоже всегда поздно.
Это был выпад в ее сторону. Что скажешь? Бросишься в бой, брызжа эмоциями, или сдержишься ради мира?
Она не бросилась в бой.
– Как отметили? – спросила она более теплым и мягким и чуточку неестественным голосом.
– Неплохо.
– Что-то ты даже не пьяный.
– На улице холодно. Выветрилось.
Он был немногословен.
Он разделся, вымыл руки, прошел на кухню и включил чайник.
– Как ваши женщины? Выпили и приставали?
– До сих пор шея ноет. Гроздьями вешались.
– И Штауб?
– Штауб первая.
– Я, кстати, тоже буду чай.
Она подошла ближе:
– Может, поговорим?
– О чем?
Он стоял к ней спиной и сыпал заварку в глиняный чайник.
– О нас. Что происходит?
– В каком смысле?
– Ты считаешь, что все в порядке?
– По-твоему, нет?
– Нет. И я не хочу, чтобы так было. Может, пора заканчивать? Штампа в паспорте нет. Все просто.
Сказав это, она через секунду почувствовала, как что-то сжалось в груди.
– Разве так будет лучше? – спросил он.
– Нет. Так будет честно. Скажи…
– Что?
Пауза.
–… У тебя есть кто-то?
– Нет, – спокойно ответил он.
Вглядываясь в его лицо, вслушиваясь в его голос, она хотела поверить.
