– Да. Но мне не нравятся книжки, скучные. Если только училка скажет.
– Зря.
Взяв в руки самую старую книгу, распавшуюся на части, он открыл ее:
– Я раньше много знал наизусть. Теперь вот не вижу, а так…
Он поднес книгу к самому носу, но не смог ничего прочесть. Тогда он закрыл книгу и положил ее рядом с другими.
– Так-то… Это не девок за косы дергать и пулять из рогатки. Учишься как? Троечник?
Мальчик заерзал на брусе:
– Да. И четверки бывают.
– Больше книжек читай. Понял?
– Да.
– Так-то. Что еще делаешь?
– Марки собираю про спорт.
– Много насобирал?
– Триста штук.
С минуту они молчали.
– Зад не мерзнет?
– Нет.
– Что-нибудь рассказать?
– Что?
– Сказку про Красную шапочку. – Он засмеялся и тут же закашлялся. – Кхе… Кхе… Кхе… Я, брат, долго жил, много видел
Молча пожав плечами (делайте что хотите), Дима стал рассматривать пол.
Прочистив горло, Хромой начал. Кашляя, запинаясь и делая долгие паузы, он рассказывал о своей жизни, а Дима, который сначала делал вид, что ему скучно, в конце концов сам не заметил, как увлекся и по-детски открыл рот. Ерзая на жесткой деревянной конструкции, он слушал грустную историю мальчика, который стал взрослым, старым и жил в подвале, – и ему очень хотелось к маме. Он расплакался бы, если бы мог. Но он не мог плакать, он был мужчиной.
– Так-то, брат, – закончил Хромой.
Он сложил книги обратно, закрыл чемодан, провел ладонью по крышке, словно смахивая въевшуюся за десятилетия пыль, кашлянул, шмыгнул носом и посмотрел на Диму:
– К мамке? Ночь ведь. Менты поди ищут, а нам это надо, а?
Опершись рукой о пол, он встал.
Снова уткнув взгляд в пол, Дима насупился и не двигался.
– Ну?
Мальчик встал.
– Вот и правильно.
Они пошли к выходу.
Дима пнул по пути кирпич. Бум! – стукнувшись о бетонную стену, тот шумно брызнул красными крошками.
Он обернулся и посмотрел строго:
– Не дома тут, нечего.
Мальчик хмурился.
Поднявшись вверх по ступеням, они вышли на улицу.
– Я не пойду дальше. Вдруг тебя ищут?
– Ладно, – буркнул Дима.
Сунув руки в карманы, он пошел вдоль дома не оборачиваясь, а Хромой спустился под землю.
Он ляжет и будет спать, а когда встанет, будет следующий день, и он не знает, какой – может, без водки, а может, нормальный. Может, он встретит этого мальчика, а может, и нет.
Так будет до смерти. Когда она будет, он тоже не знает.
Глава 4
– Да чтоб их всех, мать их!
Маленький плотный мужчина, а-ля Денни де Вито без хвостика, – Иван Яковлевич Вассман, руководитель предвыборного штаба Геннадия Красина, – с раздражением бросил телефонную трубку и снова выругался.
Он развернулся и —
встретился взглядом с Ольгой, входившей в комнату.
Следующее проклятие застряло у него в горле, и он залился краской, даже лысина покраснела:
– Ольга Владимировна, простите. Здравствуйте.
Следом за Ольгой вошел Красин и глянул с укоризной на Вассмана:
– Иван Яковлевич, вы что это? Поберегите себя, пожалуйста.
Ослабив галстук, тот коротко всхрюкнул и нервно оттянул указательным пальцем ворот синей рубашки.
– Блин, Гуттенберги. Раздаточные материалы должны были быть вчера, а будут завтра.
Возмущение, только что бившее гейзером из инкрустированного золотом рта Вассмана, теперь скапливалось в его пухлом теле, и он жаловался сдавленным голосом.
Геннадий нахмурился:
– Сегодня у нас встреча с избирателями.
Потупив взгляд, Вассман прочистил горло.
– Как они объясняют?
– Не успевают.
– Классное объяснение. Мы им что-нибудь перечислили?
– Половину.
– Можем выставить неустойку?
– Да.
– Вот и выставьте.
– Ладно.
– Вы это видели? – Геннадий вынул из портфеля газету и протянул ее Вассману. – Ч у дная арифметика. Исследователи общественного мнения считают, что мы на четвертом месте.
– Осмелюсь предположить, что на первом Лобанов Эдуард Алексеевич с гигантским отрывом? – невесело усмехнулся Вассман.
– Сорок девять процентов. Что-то они поскромничали, в прошлый раз было больше.
Помявшись немного, Вассман взял со стола лист бумаги:
– Геннадий Владимирович, взгляните, это было сегодня в подъездах и ящиках. – Самообладание оставило его, и конец фразы он смазал: – Три тысячи штук… где-то… примерно.
Когда Геннадий увидел заголовок, выведенный полутора сантиметровыми буквами, то помрачнел.
Вассман приготовился к худшему. Он напряженно следил за шефом: за глазами и мимикой.
Когда лицо Красина вдруг просветлело и он ухмыльнулся, у Вассмана отлегло от сердца.
– «Сибирские руки московской мафии», – прочел вслух Красин. – Здорово. Кто-то в это поверит. Вы это вычистили?
Вассман снова замялся и густо залился краской.
– Стараемся, Геннадий Владимирович, но… этого дела много. Весь участок обгадили.
– Иван Данилович, учитесь, пожалуйста, скорости у конкурентов. Это лобановцы?
– Выясним.
– Если дошли до такого, значит, боятся.
– Да. – Вассман поддакнул с готовностью, пряча однако взгляд.
– Ладно, Бог с ними. Сделали отчет по фонду?
– Официальных у нас тридцать тысяч, – тихо сказал Вассман. – По кэшу я тоже сделал табличку. Вот.
Он взял со стола пластиковый скоросшиватель, вытащил из него лист бумаги и тут же исподволь бросил взгляд на длинные ноги Ольги, чуть выше колен прикрытые юбкой в обтяжку.
Он уже проделывал это раньше, с удовольствием и безнаказанно.
Но сегодня был не его день.
Подняв масленые глазки, он встретился взглядом с Ольгой. Он был пойман с поличным.
– Что ж вы стоите? – вдруг вскрикнул он, словно очнувшись. – Чай? Кофе?
– Нет времени. – Красин не отрывался от цифр. – Нам надо в банк.
– Да, да, – засуетился Вассман. – Вот официальный. – Он взял синюю папку с надписью «Отчет по избирательному фонду».
– Все как в аптеке! – бодро отрапортовал он. – Пришло сто девяносто девять тысяч рублей, ушло сто шестьдесят восемь тысяч триста. В сухом остатке тридцать тысяч семьсот. За три дня еще могут быть изменения, если что-то потратим.
– Я посмотрю на досуге. – Красин взял папку. – Созванивались со школой? Ждут нас вечером?
– Взяли такие деньги за аренду актового зала – еще бы не ждали!
– Слава Богу, есть и хорошие новости.
Иван Данилович сник:
– Каюсь, Геннадий Владимирович. Книгоиздатели эти…
Красин оставил без комментариев высказывание Вассмана.
– Послезавтра эфир. Я приеду завтра после обеда и еще раз продумаем тактику.
– Ладно.
– Не опаздывайте в школу. Сбор в шесть тридцать.
– Так точно.
Проштрафившийся Иван Данилович смотрел на Красина по-собачьи преданно – ловя на лету каждое его слово и отчитываясь по-военному кратко – а он смотрел без всякого удовольствия в бегающие глазки и на красную лысину Вассмана. У него не оставалось иллюзий в отношении этого хитрого деятеля, которого он взял к себе по протекции партии. Стиснув зубы, терпел. После выборов они, слава Богу, расстанутся.
Когда они вышли из штаба, Ольга выразила эмоции:
– Мерзкий тип.
– Мразь.
Красин говорил желчно, а она смотрела на него и думала о том, что скоро этот кошмар кончится. Через десять дней люди проголосуют. Одни сделают это с энтузиазмом, почувствовав глубокое моральное удовлетворение; другие, высказавшись против всех, выйдут тоже по-своему удовлетворенные; кому-то будет до лампочки, а две трети вообще проигнорируют выборы. Волеизъявление народа – так говорят? Порой просто диву даешься, кто побеждает. Еще вчера ничего не знали о нем, да и сегодня не знают, кроме того, что он сам о себе рассказал – но уже ставят галочку рядом с его именем. Политтехнологии. Деньги. Мир без морали. И чем ближе выборы, тем жарче, тем больше грязи. Альтруисты-идеалисты – где вы? Только ради денег, амбиций и власти тысячи лезут в политику? Не хочется в это верить, но верится именно в это. Демократические выборы – это околпачивание, массовое и циничное. Добро пожаловать в ад. Чистеньким здесь не место. Кто в избирательных списках? Бизнесмены, бандиты, партийные бонзы и люди-ширмы: врачи, журналисты, спортсмены, учителя. Кто за ними? Кто спонсор? Кто платит деньги? Деньги здесь главные. Деньги черные. На страницах официальных отчетов их не увидишь. Две тысячи минимальных размеров оплаты труда, жалкие двести тысяч, можно потратить на выборы, и это верхушка айсберга. Деньги текут мимо счетов в банках, где учитываются средства избирательных фондов; административный ресурс бесценен; декларация о равных возможностях – фарс. Страшное лицемерие и видимость демократии. Монархия чище: шейху не нужно обманывать подданных, чтобы те выбрали его на следующие пять лет.
Гена жалеет, что в это ввязался, но ей не призн а ется. Он мужчина. Он держится на смеси злости, упрямства, иронии. Столько всего было за это время, что впору плюнуть на все и бросить. Нынешняя заметка о мафии (о нем и его друге Кирилле Астахове, директоре оловокомбината), написанная профессионально, с подробностями, многие из которых – это вывернутая по-своему правда, выдернутые из контекста детали, связанные по-новому – уже не шокирует. Выработался иммунитет. Гена смеется. Будет что вспомнить. Разбитые фары, спецвыпуск газетки с воспоминаниями его «одноклассников», «однокурсников» и «сослуживцев», где было сказано, что он парень со странностями, черствый и склонный к насилию; угрозы по телефону, – в паноптикуме не соскучишься. Кирилл настаивал на том, чтобы он взял охранника из службы безопасности оловокомбината, но он раз за разом отказывался. Может, еще бронированную машину в придачу?
