Безвременное яхтовое забытье полностью стерло из его сознания простой факт: он был женат. Абсолютно и безусловно женат, со всеми записями, хотя и без раввина. Пожалел тогда большую прежнюю жену, не стал настаивать на разводе, а потом никогда и не вспоминал.
И что теперь?
Либо, воспользовавшись этим, отвертеться от свадьбы. Но не хотелось огорчать хорошую новую женщину — а вдруг обидится и уйдет?
Либо поступить так, как она советовала. А она сказала просто:
— Ну, ей-богу. Смешной какой. Большая проблема! Разыщи ее и разведись. Разведут легко. Столько лет не жили! Она, небось, тоже давно забыла.
Аркадий подозревал, что ничего она не забыла. Но делать было нечего, стал искать.
И нашел.
И вся их прекрасная жизнь кончилась из-за обыкновенного бабского каприза. Свадьбы ей захотелось, глупой старой хипке! или хипице? хипуше? А еще говорили, что это он, Аркадий, капризный, с фокусами. Но вот согласился же — и зачем? Ну обиделась бы. Поссорились бы. Может, даже и разошлись бы. Вряд ли бы она так уж сильно переживала. А он зато спокойно продолжал бы себе по-прежнему. И починил бы мотор, может, даже новый бы купил. Ну и вышел бы наконец в море...
Никуда его жена, оказывается, не уезжала. Ни в Ашдод, ни в Ашкелон. Аркадий нашел ее в наемной квартире около новой тель-авивской автостанции, в трущобном квартале, населенном в основном нелегальными иностранными рабочими.
На звонок приоткрыл дверь пожилой негр с изрытым оспой лицом и пустой глазницей. Второй его глаз подозрительно смотрел на Аркадия.
— Здесь должна жить моя жена, — сказал Аркадий.
— А! — укоризненно сказал негр и провел его в комнату.
На кровати, прикрытая не слишком чистым одеялом, полусидела и улыбалась ему его давняя большая жена. В ее улыбке не хватало всех нижних зубов и части верхних.
— Аркашечка, крошечка! — сказала она и растянула губы в улыбке еще шире, так что они сомкнулись посередине, а ее гордый греческий нос навис над подбородком. — Разыскал меня, маленький мой! Что, узнаешь свою красавицу?
Негр стоял подле кровати и неподвижно смотрел на Аркадия своим одним глазом. Где-то поблизости гремели посудой, слышался детский плач.
— И что же тебе теперь надо?
А Аркадий и сам не знал, что ему теперь надо.
Просить развода?
Просить развода у этого расплывшегося существа с полуседыми крашеными космами, с лежащими на коленях мешками грудей и без зубов?
Надо было что-то говорить. Расспрашивать, как она прожила эти двадцать лет, может быть, рассказывать что-то о себе. Но он не хотел знать, как она прожила эти двадцать лет, и рассказывать о себе тоже было ни к чему.
— Ты что, болеешь? — спросил он.
— Болею? — засмеялась она. — Нет, я теперь всегда здорова. Просто отдыхаю. Ночами работаю, если повезет, а днем отдыхаю!
— Оставьте нас, пожалуйста, — обратился Аркадий к негру на иврите. — Нам надо поговорить.
Негр взглянул на женщину. Та придержала его за локоть:
— Нет, Сэмми нам не помешает. Какие уж там у нас с тобой секреты! Да он и не понимает по-русски.
— Он что, твой приятель? Ты с ним живешь?
— Да, это мой лучший приятель. Да, я с ним живу. С ним, и с его женой, и с их внуками, и с их дочкой, и с зятем. Зятя дома нет, а так все здесь. Хочешь, познакомлю? Линда, поди на минутку! — крикнула она в сторону кухни.
— Нет, нет, не надо!
— Ну, не надо так не надо.
— И ты вот так с ними и живешь?
— Вот так и живу. Положим, не “вот так”, а снимаем вместе. За денежки. Две комнаты они, одну я. “Вот так” со мной жить — желающих не найдется.
— Как знать, может, и найдется, — мрачно пробормотал Аркадий.
— Что ты там бормочешь? — переспросила жена, и в ее голосе Аркадий услышал отзвук знакомой, когда-то ненавистной, интонации. Но никакой ненависти не ощутил.
Кто может сказать наверняка, какие побуждения движут поступками человека? Однозначно объяснить его действия?
Может быть, приведя наконец в порядок свою яхту, он испытывал некую пустоту, потерял ту цель, которая столько лет освещала его жизнь (мысль о выходе в море, как мы знаем, втайне пугала его с самого начала). И вот теперь ему засветило новое достойное мероприятие — починить и привести в божеский вид эту старую развалину, бывшую некогда близким существом?
Или еще проще — он вдруг почувствовал, что полузабытая свойская ругань, ссоры и упреки на родном языке милее ему ласковых и цивилизованных разговоров на неродном?
План необходимых действий стоял перед Аркадием такой четкий и законченный, словно не выскочил внезапно, как черт из табакерки, словно он обдумывал его пристально и долго.
Снять квартиру и переселить жену туда. Будет упираться — заставить силой, хотя бы с помощью социальных служб.
Немедленно идти с ней по врачам — можно себе представить, сколько и каких болезней накопилось за годы такой жизни в этом большом рыхлом теле! И сразу же зубы, как можно скорее зубы, и верхние и нижние.
Ну, и... И жить с ней вместе. Он хорошо понимал, что иначе, без его постоянного контроля и принуждения, ничего сделано не будет. Будет продолжаться “работа по ночам”, а чем кончится, он даже и думать не хотел.
На все это потребуются деньги, немало денег.
Новых источников дохода, кроме близкой пенсии, не предвиделось. Пенсия ожидалась приличная, но ее никак не могло хватить и на содержание яхты, и на содержание жены. Решение простое — продать яхту.
Продать яхту?!
Да, продать яхту. Вопрос закрыт.
Новая, американская, женщина в этих планах не присутствовала. Аркадий словно бы забыл про нее, а когда вспомнил, подумал с грустью, что надо будет объясняться и объяснять, а как тут объяснишь? Только лишняя боль и обида.
Почему немолодой, вполне довольный своей жизнью и собой мужчина, без особого воображения, но с перспективой долгого, благополучного и приятного старения, вдруг отказывается от всех этих прелестей, в том числе и от привычной мечты, и пускается в новую авантюру, не сулящую ему ничего, кроме забот, неприятностей и денежных расходов?
Поди разберись.
Нет, правильнее будет ничего не объяснять американке. А просто исчезнуть. Выйдет она однажды утром на палубу, взглянет на его яхту, а там загорает в шезлонге новый владелец. Грустно, конечно, и не так красиво с его стороны, но она хоть маленькая, а самостоятельная, в яму не свалится, не то что эта его беззубая корова.
— Нужно мне, думаешь, твое деревянное корыто? — сказал мальчишка Лиор, единственный потенциальный покупатель. — Вон какие яхты кругом. Это — яхты. А у тебя что? Из сочувствия только беру, по доброте душевной. Видел, сколько ты в нее трудов вложил.
— Подавись ты своей добротой душевной, — мрачно сказал Аркадий. — Давай пятнадцать тысяч, и она твоя.
— Восемь.
— Четырнадцать!
— Восемь пятьсот.
— Двенадцать.
— Девять! И задаток наличными. Или — будь здоров.
— Десять.
Лиор равнодушно повел вокруг голубыми глазами и тихо засвистел.
— Десять, ну?
— Будь здоров.
— Поганка ты, а не парень. Давай задаток.
Ударили по рукам. Лиор отсчитал деньги, дурашливо козырнул Аркадию и ушел, насвистывая.
— Буду туристов катать! — весело крикнул он, обернувшись на ходу. — Деньжищ загребу — ух!
Аркадий и тут выходил фраером, но это было ему уже не в новинку.
Пять стихотворений
Меламед Игорь Сунерович родился в 1961 году. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Автор поэтических книг “Бессонница” (1994) и “В черном раю” (1998; помимо стихов в сборник включены переводы и статьи о русской поэзии). Живет в Москве.
* *
*
По душной комнате влача
полубезжизненное тело,
моли небесного Врача,
чтобы страданье ослабело.
Уйти б туда, где боли нет.
Но небеса черны над нами.
Закрыв глаза, ты видишь свет.
Закрыв глаза, я вижу пламя.
* *
*
Наступает мутный вечер,
