— Мы ж ему апельсины отправили, виноград, яблоки, мед. Десять целковых завком утвердил на гостинец…
Они перешагивают через рельсы.
Лузина. Фрукты ему приносят из дому. А вот то, что у вас не нашлось часа времени посидеть у постели больного товарища, который, по вашим словам, «во мужик!»…
Предзавкома. Да я же объясняю вам, милый доктор, — конец квартала, будь он неладен!
Лузина (резко). На рыбалке в воскресенье были?
Предзавкома (смутился). Был… Так ведь я, доктор, тоже не из железа… А вы, собственно, по какому вопросу пришли ко мне?
Лузина. Вот по этому вопросу и пришла — посмотреть на вас хотела.
Кивнув ему, уходит. Предзавкома спрашивает вдогонку:
— Ну, а как здоровье-то нынче у Гриши?
— Справки о состоянии больных сообщаются в справочном бюро. Телефон 42-35-78. С девяти утра.
Ушла.
Прихожая большой новой квартиры. Здесь все завалено пальто, плащами, кепками, шляпами, ботами, уличными женскими сапогами. Никакая вешалка не может вместить всей этой одежды. Прихожая пуста, однако из комнат доносится гул голосов. В этом гуле можно разобрать вопли:
— Горько-о! Горько!.. Владик, Тамара, горько!..
И на фоне криков слышен звонок в дверь. Звонят раз, другой, третий.
Из комнаты в прихожую выбегает Владик — это тот самый здоровый, цветущий парень, что был у Нади в поликлинике. Вслед за ним выбежала и невеста.
Владик открыл дверь. На пороге — Надя с букетом в целлофане.
— Извините, пожалуйста, — смущенно говорит она. — Я опоздала…
На лестничной площадке, скрытый распахнутой дверью, стоит Кумысников. Дверь уже почти закрывается перед его носом, когда раздается голос Нади:
— Там еще со мной Сережа…
За свадебным столом, раскинутым из угла в угол комнаты, шумно. Гости собрались давно, они уже сыты, веселы, и хозяева сейчас наперебой потчуют Надю с Сережей.
Мать Владика накладывает в тарелку Сережи закуски, он жует с завидным аппетитом.
Подле Нади хлопочет невеста:
— Спасибо вам за Владика, — говорит она. — Он мне рассказывал, как вы спасли его от смерти.
Рассеянно улыбнувшись, Надя подозрительно прислушивается к тому, что происходит рядом, у Сережи.
— А вы давно поженились? — спрашивает Сережу мать Владика.
С набитым до отказа ртом Сергей солидно кивает головой.
— И жилплощадь есть? Квартира?
Он снова кивает, чинно отпивая вино.
Надя, сидящая рядом, больно наступает ему на ногу под столом.
— Двухкомнатная, — говорит Сергей. — Окна на юг. Потолки — два восемьдесят. Санузел несовмещенный. С балконом.
— Вы ешьте, — уговаривает Надю невеста. — Мы с Владиком тоже строимся, я на прошлой неделе уже купила обои. Может, вам надо?
— У нас финские, моющиеся, — деловито сообщает Сергей, выпив залпом бокал вина.
— Сейчас же перестань врать! — шипит Надя.
Сережа оборачивается к хозяйке:
— Если б вы знали, как великолепно Надюша готовит! В особенности — борщ! Она кладет туда желтый перец и охотничьи сосиски. Это наше семейное фирменное блюдо. По субботам, когда я привожу дочку из садика, мы обедаем втроем. И это самые счастливые часы в нашей жизни!..
Невеста шепчет жениху:
— Вот ты слушай, слушай, Владик, — тебе надо учиться у него!..
— Бывают же счастливые семьи! — говорит немолодая гостья, незаметно вытирая платочком печальную слезу.
В прихожей хозяева провожают Надю с Сережей.
— Как жаль, что вы так рано уходите, — говорит невеста. — Даже чаю не попили.
— Да я бы, откровенно говоря, еще посидел, — отвечает Сергей, — но вот у Надюши сегодня очень трудный день. Очень!
Мать Владика торопливо появляется из кухни с пакетом в руках.
— Надежда Алексеевна, милая, не обижайте меня — это я завернула для вашей Танечки. Тут сладкое. Она ведь любит сладкое?
— Обожает! — говорит Сергей, беря из рук хозяйки пакет.
По лестнице спускаются Сергей с Надей. Два марша они идут молча. У Сережи преувеличенно беззаботный вид, хотя он искоса и поглядывает на Надю.
Убедившись, что лестница пуста и их никто не услышит, Надя резко поворачивается к нему:
— Хлестаков несчастный! Брехун! Зачем ты врал целый вечер?
Сережа приоткрывает угол пакета, заглядывает в него.
— Надька, здесь потрясающая вкуснятина! С заварным кремом… — Он сует палец в пакет, вынимает, облизывает его. — Попробуй. Я же видел, ты же ни черта не ела за столом.
— Я тебя спрашиваю, зачем ты врал? Ты что — напился?
— Я? Нисколько.
— А ты помнишь, что пригласил их в гости в нашу двухкомнатную квартиру? — яростно спрашивает Надя. Она почти плачет.
— Помню, конечно, — пожимает плечами Сергей. — Вот с Танькой я, кажется, немножко перебрал, но это меня занесло.
— Называется — врач! Хирург, серьезный человек! Врун ты, вот кто. Отвратительный, низкий врун!..
Они стоят на лестничной площадке. Сергей протягивает Наде пакет и неожиданно серьезным тоном просит:
— Подержи, пожалуйста, минутку.
И теперь, когда ее руки оказываются занятыми, он с силой обнимает ее и целует.
Отстранившись наконец, Надя подозрительно спрашивает:
— А откуда ты знаешь про борщ? Кто тебя кормил таким борщом?
— Никто. В поваренной книге вычитал. — Он снова целует ее.
По широкому проходу между койками просторной больничной палаты идет группа врачей в белых халатах. Во главе этой группы старик профессор — мы помним его: он произносил речь в день принятия присяги.
Это утренний обход. Профессор присел на койку больного — мастера Баженова.
— Доброе утро, Григорий Ильич. Посмотрите-ка на меня, дружок… Ну, вы сегодня совсем молодцом! Даже обзавелись румянцем… — Профессор открыл дверцу тумбочки. — Интересно, что же мы здесь имеем? Варенье, яблоки, мед… Прелестно. С такими харчишками я бы и сам не прочь поваляться с недельку… Ну, а как насчет духовной пищи? Что мы изволим читать? — Он взял с тумбочки книгу, — «Приключения Тома Сойера». Очень хорошо… А теперь давайте-ка мы вас посмотрим…
Вокруг постели больного стоят врачи. Среди них — Надя Лузина.
Не по-обычному профессор начинает осмотр. Откинув одеяло, он сперва вглядывается в обнаженные грудь и живот больного, еще не касаясь тела руками. Вероятно, так художник всматривается в натуру, пытаясь найти в ней те особенности, которые отличают ее от всего того, что приходилось наблюдать ранее. Никаких инструментов и приборов нет сейчас в распоряжении профессора.
Мягкими, теплыми руками он начинает ощупывать тело больного, выстукивая грудную клетку своими пальцами и прислушиваясь к тону. Голова профессора склонена набок, словно он вслушивается в невидимую партитуру, и самомалейший фальшивый звук не минет его строгого абсолютного слуха.
Наклонившись еще ниже, профессор прикладывает свое ухо к груди больного, к его сердцу.
Один из молодых врачей заботливо протягивает профессору фонендоскоп.
Торопливо задержав руку врача, Надя шепчет:
— Уберите. Виктор Георгиевич этим не пользуется… Стоят вокруг постели врачи. Длится осмотр больного. Слышен тихий ласковый голос профессора:
— Повернитесь на бок, дорогой. Вот так. Скажите медленно: раз, два, три… Хорошо. Еще раз погромче, пожалуйста… Раз, два, три…
И вот наконец профессор выпрямился, прикрыл больного одеялом.
— Я доволен вами, дружок. Вы нам очень помогли. — Обернувшись к окружающим его врачам, старик отыскивает взглядом Надю и пожимает ей руку. — Спасибо, коллега. Решительно ничего не могу добавить ни к вашему диагнозу, который, признаюсь, показался мне поначалу чуточку проблематичным, ни к тому курсу лечения, что вы назначили пациенту. Полагаю — дня через три его можно будет отпустить домой.
— Я хочу сделать это через неделю, — тихо, но настойчиво говорит Надя.
Старик нахмурился: видимо, он не слишком любит, когда ему противоречат. Иронически взглянув на нее, он так же тихо отвечает:
— Очевидно, вам виднее — вы лечащий врач, а я всего-навсего малопрактикующий профессор…
Эта внезапная коротенькая перепалка ведется на ходу, почти шепотом — окружающие и больные не слышат ее. Вся группа утреннего врачебного обхода передвинулась к следующей постели.
По коридору, во главе с профессором, идут врачи. Обход закончен. Старик явно утомлен. Он вошел в ординаторскую, опустился на диван, прикрыл глаза.
— Виктор Георгиевич, извините, пожалуйста…
Перед диваном стоит Надя.
— Вы совершенно правы, профессор, — больного можно выписать через три дня. Но я сама попросила его задержаться: рядом с ним лежит человек в очень подавленном состоянии. И ему предстоит на этой неделе тяжкая процедура. А они подружились…
