– Так вот, – продолжал Среда, – афере «игра в скрипку» больше трехсот лет. Если правильно выбрать лоха, в нее и завтра можно будет сыграть в любом городе Америки.
– Мне казалось, ты говорил, будто твоя любимая афера уже непрактична, – возразил Тень.
– И то правда. Однако моя любимая не эта. Нет, моя любимая та, которую называли «игра в епископа». В ней есть все: напряжение, тонкая игра, элемент неожиданности. Иногда мне думается, что при небольшой модификации в нее еще можно… – Он задумался было, потом покачал головой. – Нет. Ее время прошло. Время действия, скажем, тысяча девятьсот двадцатый год. Место действия – любой город от среднего до большого – может, Чикаго, Нью-Йорк или Филадельфия. Мы в солидном ювелирном магазине. Человек в костюме священника – и не просто в сутане, а в епископском пурпуре – входит и выбирает ожерелье – великолепное и поразительное произведение искусства с бриллиантами и жемчугами – и платит за него дюжиной новеньких и хрустящих стодолларовых банкнот.
На верхней – пятнышко зеленых чернил, и владелец магазина, с извинениями, но настаивая на своем, отсылает пачку купюр для проверки в отделение банка на углу. Вскоре приказчик возвращается с деньгами. В банке сказали, что среди них нет ни одной фальшивки. Владелец снова извиняется, а епископ – сама любезность: мол, он прекрасно понимает проблему, сейчас в мире столько беззаконных и безбожных типов, такая кругом безнравственность и распутство – и бесстыдные женщины, а теперь еще подонки общества вылезли из сточных канав и воцарились на экранах синематографа, чего ещё ожидать от такого века? Ожерелье укладывают в футляр, и владелец прилагает все усилия, дабы не думать о том, зачем епископ покупает бриллиантовое ожерелье за тысячу двести долларов, и почему он платит за него наличными.
Епископ дружески с ним прощается и выходит за порог, и тут ему на плечо ложится рука. «Надо же! Мыльный! Ах ты, бездельник, снова взялся за старые штучки?» И толстый усталый коп с честным ирландским лицом заставляет епископа вернуться назад в ювелирный магазин.
«Прошу прощения, но этот человек ничего у вас сейчас не покупал?» – спрашивает коп. «Разумеется, нет, – заявляет епископ. – Скажите же ему». «Напротив, – говорит ювелир. – Он только что купил у меня ожерелье с бриллиантами и жемчугами и заплатил за него наличными». «Банкноты у вас в магазине?» – осведомляется коп.
И так ювелир достает двенадцать стодолларовых банкнот из кассы и отдает их копу, который, поглядев их на свет, восхищенно качает головой: «Ах, Мыльный, Мыльный, – говорит он, – эти лучшие, какие ты сумел изготовить! Ты истинный мастер, Богом клянусь!»
Лицо епископа расплывается в самодовольной улыбке. «Ты ничего не сможешь доказать, – говорит он. – И в банке сказали, что они в порядке. Это самая настоящая зелень». «Уверен, что сказали, – подхватывает коп, – но сомневаюсь, что всех клерков предупредили о том, что Сильвестр Мыльный снова объявился в городе, или о том, сколь превосходные банкноты он подсовывал в Денвере и Сент-Луисе». И с этими словами он запускает руку в карман епископа и достает оттуда ожерелье. «Жемчуга и бриллиантов на двенадцать сотен в обмен на бумагу и чернила за пять центов, – говорит полицейский, по всей видимости, философ по натуре. – И еще выдает себя за священнослужителя. Постыдился бы». Тут он надевает на епископа, который, как теперь ясно, вовсе не епископ, наручники и уводит его из магазина, но прежде выписывает ювелиру расписку на ожерелье и тысячу двести поддельных долларов. Это же, в конце концов, вещественные доказательства.
– А они правда поддельные? – спросил Тень.
– Разумеется, нет! Свежие банкноты прямо из банка, только на парочке – отпечаток пальца и размазанные чернила, чтобы сделать их поинтереснее.
Тень отпил кофе, который оказался хуже тюремного.
– Так коп, по всей видимости, полицейским не был. А ожерелье?
– Вещественное доказательство, – сказал Среда, откручивая крышку солонки, перед тем как высыпать на стол горку соли. – Но ювелир получает расписку и заверения, будто ожерелье ему вернут как только Мыльный предстанет перед судом. Его поздравляют как примерного гражданина, а он, размышляя, какую историю расскажет завтра вечером на собрании клуба «Чудаки», смотрит, как полицейский выводит из магазина мошенника, разыгрывавшего из себя епископа, и уносит в одном кармане тысячу двести долларов, а в другом – ожерелье на ту же сумму, как они направляются к полицейскому участку, где их, разумеется, и духу не будет.
Вернулась убрать со стола официантка.
– Скажите мне, дорогая, – обратился к ней Среда, – вы замужем?
Девушка покачала головой.
– Удивительно, что юную леди столь редкостного очарования еще не увели под венец.
Он чертил пальцем в рассыпанной на столе соли маленькие, толстые, похожие на руны значки. Официантка безвольно стояла подле него, напоминая теперь Тени не олененка, а скорее юного кролика, пойманного светом фар грузовика и застывшего от страха и нерешительности.
Среда понизил голос, так что даже Тень, сидевший через стол от него, едва расслышал:
– Во сколько вы кончаете работу?
– В девять. – Она сглотнула. – В половине десятого, самое позднее.
– И как называется лучший мотель в ваших краях?
– «Мотель 6». Но он не слишком…
Кончиками пальцев Среда легонько коснулся тыльной стороны ее ладони, оставляя на коже крупинки соли. Она даже не попыталась их стряхнуть.
– Нам, – сказал Среда, голос которого теперь превратился в едва слышный рокот, – он покажется дворцом удовольствий.
Официантка, глядевшая на него во все глаза, прикусила тонкую губу, потом, помедлив, кивнула и сбежала на кухню.
– Послушай, – сказал Тень, – она же на вид почти малолетка.
– Юридический возраст никогда меня особо не интересовал. И она мне нужна не ради нее самой, но просто, чтобы немного взбодриться. Даже царю Давиду было известно, что есть один рецепт, как разогреть старую кровь: поимей девственницу, потом позвони мне утром.
Тень поймал себя на том, что спрашивает себя, была ли девственницей блондинка вечерней смены в мотеле в Игл-Пойнте.
– А болезни тебя не беспокоят? – спросил он. – А если она забеременеет? Что, если у нее есть брат?
– Нет, – ответил Среда. – Болезней я не боюсь. Они ко мне не прилипают. К несчастью – по большей части – такие, как я, обычно стреляют вхолостую, поэтому шанс появления полукровок невелик. В былые времена такое случалось. А теперь настолько маловероятно, что в области невозможного. Так что тут беспокоиться не о чем. И у многих девушек есть братья и отцы. Это не моя проблема. В девяноста девяти случаях из ста я к тому времени уезжаю из города.
– И где мы остановимся на ночь?
Среда потер подбородок.
– Я остановлюсь в «Мотеле 6», – сказал он, потом опустил руку в карман пальто, откуда вынул бронзового цвета ключ от входной двери, к которому был прицеплен картонный квадратик с напечатанным на нем адресом «502, Нортридж-роуд, кв. 3». – А вот тебя ждет квартира в далеком городе. – Среда на мгновение закрыл глаза, а потом, открыв их, серые, поблескивающие и чуть-чуть разные, сказал: – Через двадцать минут в городе остановится автобус «Грейхаунд». Остановка у бензоколонки. Вот твой билет. – Он протянул через стол сложенный автобусный билет.
– Кто такой Майк Айнсель? – спросил Тень, прочитав имя на билете.
– Ты. Счастливого Рождества.
– А где это Приозерье?
– Твой счастливый дом в грядущие месяцы. А теперь, так как все хорошее приходит трижды… – С этими словами Среда вынул из кармана упакованный в подарочную бумагу сверток и толкнул его по столу к Тени. Сверток остановился возле бутылки с кетчупом, на крышке которой соус засох черными пятнами. Тень даже не шевельнулся, чтобы его взять. – Ну?
Неохотно Тень разорвал красную оберточную бумагу, в которой сказался желтовато-коричневый бумажник из телячьей кожи, потертый и лоснящийся. По всей видимости, раньше он уже кому-то принадлежал. Внутри были водительские права с фотографией Тени на имя Майкла Айнселя с адресом в Милоуки, «Мастер кард» на имя М. Айнселя и двадцать хрустящих пятидесятидолларовых банкнот. Закрыв бумажник, Тень поглубже убрал его в карман.
– Спасибо.
– Считай это рождественской премией. А теперь давай провожу тебя до «Грейхаунда». Хочу помахать тебе, когда поедешь на сером псе на север.
Когда они вышли из ресторана, Тень даже поверить не мог, что всего за несколько часов могло так похолодать. Слишком холодно для снегопада. Сам холод был агрессивным. Тяжелая выдалась зима.
– Слушай, Среда, обе эти проделки – со скрипкой и с епископом, с епископом и полицейским… – Тень помедлил, пытаясь сформулировать свою мысль.
– И что в них?
Тут его осенило:
– Они рассчитаны на двух человек. По одному артисту на каждой стороне. У тебя раньше был партнер?
