Мы выходим из комнаты.
— Ты их не бросила. Ты нашла свой жизненный путь и ступила по нему, — продолжает он. — Они бы были рады, узнав, что ты наконец познала себя и свое истинное предназначение. Если тебе так угодно, они могут помочь Острогу.
— Что? — восклицаю я. — Серафим, что ты такое говоришь? Это даже звучит смешно. Моя семья ни за что не начнет сотрудничать с людьми из Острога. Из-за общепринятых убеждений. А уж перенаправить их мысли в другое русло я не в состоянии.
— Твоя мать ведь переменилась после… Беса, да? И отец тоже. Но они все равно, мне кажется, помогут своей дочери. Тебе только следует их правильно попросить.
— О чем? — Мы поднимаемся на второй этаж, шагаем в самый конец, к окну. — О чем я могу их попросить?
— Например, обговорить в здании управляющих выход людей из Острога. Они же сами закупают у нас продукты, но на поверхность не пускают.
Молчу — звучит нереально. Да чтобы хоть кто-то согласился на это — вот уж вряд ли; но если Серафим осмелился предложить подобную мысль, значит, не так уж идея и абсурдна.
— Что скажешь? — спрашивает меня юноша. — Что ты об этом думаешь?
— Безумие. — Я останавливаюсь и гляжу в окно — Солнце; я привыкла к нему — уже не так режет глаза.
С моей семьей все хорошо?
— Я не знаю, о чем ты размышляешь, — шепчет Серафим, остановившись очень близко ко мне, — но я хочу сказать одно: ты не сможешь прятаться здесь вечно. Ты укрылась в Остроге сейчас, но тебе придется подняться на поверхность в любом случае. Вечно здесь не утаивается никто. Разве что Б-Нель, но у нее другая ситуация.
— Я понимаю, — соглашаюсь я — горько. — Но откуда ты знаешь про Беса?
Вопрос этот я хотела задать еще с момента на мосту.
Юноша недолго молчит.
— Читал старые новости, когда захотел больше узнать про тебя, — роняет он.
— Ладно… ладно. — Ответ устраивает меня. — Теперь покажешь мою комнату?
С толчка Серафим открывает дверь пред нами.
— В комнатах, что в конце коридора, два окна, и я подумал, тебе понравится именно это.
Делаю неуверенный шаг, осматриваю маленькую комнатенку — слева пустые книжные шкафы, напротив дверей диван зеленого цвета — над ним окно, по правой стене еще окно и стол со стулом, шкаф слева от двери по стене; бежевые обои и несколько светильников на потолке.
— Добро пожаловать, — радостно смеется мой друг. — Есть какие-либо пожелания?
— Животных тут можно держать? — интересуюсь я, оглядывая стол и представляя, как бы хорошо там смотрелся террариум с пауком; а в пустом углу, где шкаф, вписалась бы небольшая детская кроватка: в ней котенок… Удивительно, что вспоминаю его — кажется, это было целую вечность назад.
— Из животных у нас есть моль и несколько тараканов.
Я смотрю в ответ на Серафима таким взглядом, которым обыкновенно смотрит мать на дитя, когда тот опрокидывает урну с мусором на только вычищенный до блеска волокон белый ковер. Брови хмуро изгибаются, а юноша пожимает плечами.
— Вот так гадость.
— Пытались вывести — без толку.
Я еще раз осматриваюсь, с трепетом разглядываю свою новую комнату в новом доме, кручусь на носках грязных туфель и оставляю несколько черкашей, на что Серафим присвистывает и оповещает об отсутствии домработницы. Обещаю убрать самой и решаю поделиться на эмоциях вестью:
— Знаешь, а я видела в отделе для животных неописуемой красоты гепарда. Еще совсем котенок, такой маленький… Его зовут Саят.
В ответ мне не следует ни единая эмоция, и я подругиваю саму себя — глупая, да кому ты сдалась? Эти люди помогают тебе не для того, чтобы потом служить личным дневником.
Человек, в первую очередь, спасает сам себя, чего бы то не касалось, ты ведь не забыла это?
На протяжении всего дня я слоняюсь по резиденции, с каждым новым разговором с Б-Нель чувствую, что она становится мне ближе — ее задорные речи заставляют меня позабыть обо всем плохом, и к вечеру мы сидим на одном шезлонге за разговорами. Она показывает мне свою комнату, объясняет несколько хитрых приемов, благодаря которым подключается к технике Нового Мира и прослеживает все, что видно с камер видеонаблюдения.
Я прошу показать мне улицу Голдман, но девушка долго отказывается: пытаюсь юлить, вертеться, говорить, и понимаю причину того, понимаю причину первоначального отказа: то, что я вижу — убивает меня. Убивает изнутри, разжигая страшный костер ярости и обиды. Мать копошится в саду, и я наблюдаю за тем, как она отдергивает ненужные сухие листки с растений. К ней подбирается Миринда с подносом, предлагает напиток, но мать машет в ответ кулаком и прогоняет — служанка убегает.
Б-Нель видит мою растерянность и переключает камеру, та вмиг переносит нас на вид со здания управляющих прямо в окно отцовского кабинета. Кадр из новостей, где я стою с бокалом в руках, скорее всего, был сделан именно на эту камеру — могла ли Б-Нель перехватить сигнал и не пускать по новостям лживые статьи? Отец стоит с бутылкой в руках и пьет из горла.
— Не надо, — прошу я и отворачиваюсь от экрана компьютера Б-Нель.
Она выключает его и гасит всю систему, объясняя действия тем, что долго в сети находиться нельзя — заметят. Мне глупо и обидно настолько, что от досады сводит скулы.
— А что пишут в новостях? — без энтузиазма роняю я, будучи даже неуверенной в том, что хочу это знать; банальное любопытство берет вверх и торжественное возносит руки над разумом.
Б-Нель ищет недавние распечатки и открывает их, нам предстают десятки глупых заголовок и бессмысленных статей.
«Семья скорбит», «Потеря старшей дочери семьи Голдман», «Пропавшая навсегда?», «Убита безумцами из Острога — тайна и разоблачение», «Похищение в Южном районе — разлом», «Южный район отделяют от Нового Мира за причастность к действиям Острога», «Комендантский час перенесен: теперь раньше!», «Невеста в белом платье и беженцы», «Карамель Голдман — беженка или сумасшедшая? Расследование!»
— Абсурд! — восклицаю я. — Что за ерунду вещают в новостях? Убита безумцами из Острога? Кто это придумал? И это правда про Южный район?
— Нужно узнать, — отвечает Б-Нель, — Наши хотели завтра подниматься в центр, но без Южного района попасть туда нельзя.
— Значит, нам будет сложнее, да?
— Думаю, Южный район отгородят новыми стенами, — предполагает девушка. — Такое однажды уже случалось, — оговаривается она, и я задумываюсь о ее возрасте, потому что на моей памяти подобного не происходило. — Через такие стены не смогут передвигаться даже машины по воздуху, а, значит, будет действительно сложно. Мы должны начать действовать, — Б-Нель поднимает руку и, мягко коснувшись меня запястьем, прижимает указательный палец к моему плечу. — У нас есть ты. Ты — наше оружие.
Она посмеивается, но я не принимаю сказанное ею за шутку. Говорю, что устала и направляюсь в свою комнату.
В шкафу лежат несколько чистых полотенец, одеяло и подушка. Все само напрашивается на то, чтобы я расправила диван; маюсь с механизмом, но наконец вызволяю свое двуспальное место, после чего устраиваю баталии с постельным бельем.
— Можно? — раздается бархатистый голос Б-Нель — она появляется в дверном проеме, и я отвечаю ей согласием, говорю, что готовлюсь ко сну. — Я принесла тебе пижаму и несколько своих вещей, чтобы ты не ходила в этом.
Взгляд ее приземляется на мое рваное платье, подол юбки которого мы отрезали по колени, а спину скололи булавками. Благодарю девушку, закрываю за собой дверь и переодеваюсь в пижаму — ложусь спать.
За целый день в резиденции я никого иного не встречала; будто весь дом принадлежал нам с Б-Нель: мы ходили, где сами того желали ступать, мы делали, что самим грезилось сделать, мы говорили, что заблагорассудится молвить — ни единого ограничения не имелось, словно правил не существовало вовсе.
К вечеру пришлось вернуться в дом — по той причине, что на улице начало холодать; впервые я не слышала сирену комендантского часа: его здесь попросту не было.
Я смыкаю глаза, но чей-то ропот не позволяет долго держать их закрытыми.
— Карамель? — Слышится от двери.
Серафим решается проведать меня, но я слишком расстроена — вспоминаю мать в саду, пьющего отца. А где же Золото? — как ей тяжело в гимназии! Сдерживаю свою досаду, чтобы не начать царапать подушку, лежу и бездумно пялюсь в стену. Дверь закрывается — Серафим уходит, решив, что я сплю.
Мне кажется, что я тону…
Захлебываюсь и в этот же момент вижу перед собой детское личико Беса. Он ласково улыбается мне, машет рукой, разворачивается и убегает — все расплывается. Блики, блики, они пережевывают меня и сплевывают на асфальт. Я поворачиваю голову в сторону вышек Северного района — между ними выплывает солнце, до безумия близко и беспощадно жгучее. Я опять смотрю на Беса — он дергает рукой фонарики, что на мосту, в другой ладошке держит карамель. Мальчик хохочет, оборачивается на меня, кричит и зовет по имени — так радостно.
