– Не из какой, я сам по себе.
– Если хотите, побудьте пока здесь.
– А что мне делать?
– Ничего. Ждать. Это вы вчера дрались с водомётами, въехали камнем?
Невольно улыбаюсь:
– Да, я.
Мы обмениваемся рукопожатием.
– Меня зовут Ефим. А тебя как?
– Андрей.
– Рисковый ты парень. Чем занимаешься?
– Только что поступил в МГУ.
– А, так тебе, наверное, надо к студентам!
– А где они?
– Не знаю. Ладно, побудь здесь. Замечу кого-то из студентов – скажу тебе.
– А какие последние новости – не расскажешь?
– Да вроде рота десантников из Тулы на бронемашинах подошла к Белому Дому – защищать.
– Ого! Это что же – армия на нашей стороне?
– А ты этого ещё не понял – после вчерашнего? Не все, конечно, но очень многие. Мало кто из генералов знал о подготовке переворота. А сейчас в Белом Доме представители путчистов ведут переговоры с Ельциным.
Вот это неожиданность! Получается, ещё немного – и они сдадутся? Может, сегодня заночую дома, но уже не как беглец с боевого рубежа?
– Ладно, Андрей, побудь тут за дежурного. Если возникнут какие-то проблемы – дай знать, – и он даёт мне милицейский свисток. Киваю послушно: по крайней мере, теперь я при деле. Ефим уходит, и мы со свистком остаёмся наедине. Чувствую себя немного глупо – нет уверенности, что поступаю правильно: вокруг тихо, спокойно, только вдали раздаются чьи-то крики. А какие варианты? Должен же кто-то быть здесь, присматривать за ситуацией.
Томительно тянутся минуты. Позади меня, на баррикаде, собираются ребята, о чём-то беседуют, смеются, завтракают – они, в отличие от меня, не успели сделать это дома. А я прогуливаюсь и смотрю, не появится ли противник. А кто – противник? Если армия на нашей стороне, то против нас только КГБ? А милиция? Омоновцы вчера как-то неуверенно вели себя.
Пока брожу туда-сюда, подвозят обед. С удивлением смотрю на часы: надо же, сколько времени прошло! Хорошо бы ещё домой позвонить… М-да, вот взялся я работать вперёд-смотрящим – и уже не отойти. Ладно, пообедаю…
Снова тянутся минуты и часы. Начинает вечереть. Вот и темнота наступила…
– Ребята! Все на Смоленскую площадь! Там боевые машины десанта!
Вот так новость… А ещё пять минут назад казалось, что всё закончится хорошо, волнения напрасны.
– Эй, а мне что делать? Ефим велел ждать здесь!
– Иди, Андрей! – Ефим выныривает откуда-то со стороны баррикады. – Если сейчас нападут здесь, ты без оружия всё равно ничего не сделаешь.
А если нападут там – сделаю? Ладно, Ефиму виднее, пойду туда.
Выстрелы – это уже очень серьёзно. Вот и Смоленская площадь, на ней баррикада. А вон бронемашины… Туда, к ним!
– Ребята, кто может – держите брезент! Накрывайте смотровые щели!
Да, только так, без оружия мы всё равно ничего лучше не сделаем. Хватаю кусок брезента за угол, тащу на себя, теперь вперёд! – и закрываем щель. Держать, не отпускать!
Рядом другая бронемашина, я не могу её рассмотреть – только краем глаза. Что это? За ней волочится тело… Парень какой-то… Его убили? Подонки, сволочи!
– Эй, не смотри в сторону, только сюда, не то и с нами то же сделают!
Он прав, нельзя отвлекаться, сейчас моё дело – вцепиться и держать брезент, не отпускать, а машина рвётся, тащит нас… Кто-то кричит от боли… Не отпускать, не думать ни о чём…
– Прорываются, гады!
Выстрелы… Вернусь ли я домой? Не думать об этом и ни о чём, держать…
Сзади ударяет жар. Невольно оглядываюсь: та из бронемашин, которая прорвалась, горит… И троллейбусы на баррикаде горят – это мы подожгли или те, кто в нас стреляет? Да, это уже война, на которой убивают – они стреляют и давят нас, а мы мешаем им передвигаться и поджигаем…
Машина, на которую мы навалились с брезентом, неожиданно даёт задний ход.
– Ребята, не отпускай!
Открывается люк:
– Вы, психи, не собираемся мы с вами воевать! Дайте уехать нормально!
Это другое дело, причина уважительная.
– Ребята, отпускаем!
Я послушно отхожу назад. Боевая машина, с которой мы только что воевали, даёт задний ход и исчезает в конце улицы. Ну, что – победили мы? На этот раз не так всё здорово… Этот парень – может, он ещё жив?
– Ребята, никто не может проверить ему пульс?
– Нет пульса… Они убили его! Гады!
Погибший парень немногим старше меня. На его месте мог оказаться любой другой, и я тоже… Он погиб ради нашей победы. Я не знаю, что делать, как вести себя – просто молча смотрю на него. Он мне незнаком, я ни разу не говорил с ним, увидел впервые здесь и сейчас – уже мёртвым. У него тоже есть родители, которые ждут домой. Наверное, невеста или жена. А вместо любимого человека к ним придёт смерть… Что за нелюди его убили?! За что? Какая гнусность – убивать безоружных, которые всего лишь пытаются спасти от гибели себя и своих близких! Свою страну!
Надо успокоиться, этого парня уже не воскресить. Кто знает, доживу ли и я до рассвета, вернусь домой?
Светает… Последняя ночь для того парня. Что происходит? С кем мы воюем, почему голыми руками? Хотя – что толку мне браться за автомат, всё равно не умею…
Тишина. Ничего не хочется делать, ни с кем говорить. Я могу прямо сейчас уехать домой – никто не помешает. Но не могу. Потому что тот парень погиб рядом со мной.
Вот уже утро наступило. Машины с завтраком едут. Аппетита особого нет, и всё же поем. Наверное, когда сюда ехал, я всё-таки надеялся, что обойдётся без крови. А вон как вышло…
– Ну, бойцы, кто хочет слушать «Эхо Москвы»?
– А они вещают?
– С перерывами, но – да. А кто хочет – тут и «Голос Америки» поймать можно, и «Немецкую волну».
Надо же: меня учили, что Америка и Германия – это враги или почти. А несколько часов назад я сражался со своими соотечественниками, которые чуть старше меня – и едва не погиб. А «вражьи голоса» теперь чуть ли не друзья. Тот парень из Франс Пресс, с которым я говорил вчера…
Надо бы позвонить домой – папа Вова и мама Лена наверняка беспокоятся. Надо же, как я их стал называть сейчас, когда смерть прошла в двух шагах.
Машины с завтраком, теперь уже порожняком, укатили. Снова тишина, ожидание. Наверное, днём ничего не случится, а вот ночью что будет…
Невольно смотрю на тех ребят, которые рядом со мной у баррикады. Все сердитые, мрачные… Наверное, и я такой же. Это из-за бессонной ночи? Или оттого, что на наших глазах погиб один из нас?
– Эй, слышали? Члены ГКЧП направляются в аэропорт!
Что он сказал? Путчисты бегут? Невероятно… Это, скорее всего, ошибка. Ложный слух. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Теперь, когда нарастает ощущение, что худшее вот-вот окажется позади, словно иголки вонзаются во всё тело – толкают куда-то. Ожидание становится невыносимо. Чтобы успокоиться, смотрю на ребят: многие прилегли поспать прямо на баррикаде. Наверное, это правильнее всего – расслабиться. Опасно доверять добрым слухам, вдруг обманут. И всё же пока кругом тишина… хотя и она может солгать.
– Эй, быстрее – к радио! Путчисты на даче у Горбачёва – в Крыму!
Мы все забываем про усталость – срываемся к радиоприёмнику. Да, точно… Может, я напрасно подумал про Горбачёва плохо? Или, наоборот, путчисты ехали к нему за инструкциями? Ещё немного – и всё выяснится. Как страшно ожидание…
Пойду, пожалуй, опять в Белый Дом – позвоню родителям. Глаза слипаются. Поскорее бы уйти отсюда – и спать.
– Ты куда, парень?
– Позвонить можно? Или уже нельзя?
Охранники внимательно осматривают меня. Неожиданно сзади раздаётся голос:
– Э, да это парнишка, который гэбиста взял!
Охранники с изумлением смотрят на меня:
– Что – правда, ты?
– Было такое… позавчера.
– Отлично, парень! Пропустите его, он герой.
Иду к знакомой комнате. Навстречу шаги.
– Вы к кому, молодой человек?
От моей усталости не остаётся и следа: Ельцин! Собственной персоной! В сопровождении трёх охранников, один из которых и обращается ко мне.
– Здравствуйте, Борис Николаевич. Мне надо позвонить домой. Можно?
– Вы были на баррикадах?
– Да, на Смоленской.
– Вы останавливали боевые машины?
– Брезентом? Ну… Было. Она сама потом уехала.
– Вы видели, как погибли люди?
– Нет. Видел, как одного парня боевая машина тащила.
– Нужно, чтобы вы дали свидетельские показания, но это потом. А сейчас – звоните и поезжайте домой. Завтра митинг – приходите.
– В котором часу?
– Не знаю, смотрите новости – объявят.
Ну, раз сам Ельцин разрешает уехать, значит, действительно – можно. Снова наваливается усталость, апатия. Побыстрее домой – принимать душ, ужинать, спать.
– Так это вы задержали позавчера майора КГБ? – внезапно спрашивает один из президентских охранников. Я с удивлением смотрю на него: по-моему, его при этом не было.
– Ну, я… А вы откуда знаете?
– Наше дело – всё знать, – усмехается он. – Счастливо вам, молодой человек! Успеха во всём!
Теперь, наконец, я могу позвонить? Захожу в комнату, берусь за телефон.
