А когда поэтесса Карина Филиппова-Диодорова спросила Высоцкого, зачем он «развязывает», то услышала: «Ты понимаешь, я уже не могу. Мне так тяжело видеть эти мрачные лица! Такое количество несчастных людей! А когда выпью — всё в другом свете, всё меняется. Я всех люблю! Понимаешь?»[2741]. Впрочем, в стихах о своем «удалом русском начале» он высказывался совершенно иначе: «Но вот летят к чертям все идеалы, / Но вот я груб, я нетерпим и зол, / Но вот сижу и тупо ем бокалы, / Забрасывая Шиллера под стол. <.. > Поверьте мне: не я разбил витрину, / А подлое мое второе “я”».
Таким образом, в «Мишке Шифмане» Коля и Мишка являются авторскими двойниками — двумя сторонами одной медали, как и в написанной годом ранее «.Детской поэме» («Про Витьку Кораблева и друга закадычного Ваню Дыховичного»), где Витька и Ваня — такие же закадычные друзья: «И захохотали оба, / И решили меж собой, / Что они друзья до гроба, / В общем — не разлить водой!». Сравним в «Мишке Шифмане»: «Ты же меня спас в порту!», «“Мы ж с тобой не как-нибудь — / Здравствуй — до свидания”…».
Но если Коля и Мишка Шифман являются персонификациями различных сторон авторского «я», то каждый из них должен наделяться теми или иными чертами лирического героя, которые встречаются в других произведениях.
И действительно. Например, строка: «Я еще хлебнул кваску / И сказал: “Согласный!”», — напоминает стихотворение «“Не бросать!..”, “Не топтать!”…» и «Лекцию о международном положении»: «Засосу я кваску / Иногда в перерыв», «Я б засосал стакан — /Ив Ватикан!». Причем в черновиках «Мишки Шифмана» Коля наливает квас не себе, а Мишке: «Чтобы сбить с него тоску / (Он в тоске опасный), / Я налил ему кваску: / “Ладно! Я согласный”» (АР-2-42), — что говорит о взаимозаменяемости обоих персонажей. К тому же мотив тоски лирического героя мы разбирали совсем недавно (с. 1047 — 1049).
Далее. Призыв Мишки Шифмана «Виза или ванная!» через год повторится в «Приговореных к жизни»: «В дорогу — живо! Или в гроб ложись! / Да, выбор небогатый перед нами». В первом случае «ванная» выступает как место смерти (вспомним «Памятник»: «Но по снятии маски посмертной / Тут же, в ванной, / Гробовщик подошел ко мне с меркой / Деревянной»). А строка «Мишка мой кричит: “К чертям!”» напоминает написанную вскоре «Песню попугая»: «“Карамба!”, “Коррида!” и “Черт побери!”», — и более раннюю песню «Ты думаешь, что мне — не по годам…» (1968): «Я взял да как уехал в Магадан, / К черту!».
Реплика героя-рассказчика, обращенная к Мишке: «Ты же меня спас в порту», — восходит к песне «Простите Мишку!», где уже сам герой спасал Мишку Ларина: «Говорю: заступитесь! / Повторяю: на поруки! / Если ж вы поскупитесь, / Заявляю: ждите, суки! / Я такое вам устрою, я ж такое вам устрою — / Друга Мишку не забуду / И вас в землю всех зароюХ». Похожим образом будет вести себя его друг в «Аэрофлоте»: «…Друг орет: “Проучу! / Не предъявите мне парашют — / Я вам винт в рог бараний скручу?’» (АР-7-120), «Он гнул винты у ИЛа-18 / И требовал немедля парашют» (АР-7-104), — очевидна взаимозаменяемость героя и его друга во всех этих песнях, то есть, по сути, перед нами — разные стороны авторского «я».
Характеристика Мишки «Хоть кого он убедит, /А по виду — скромненький» /3; 457/ повторится применительно к одному из авторских двойников в «Письме с Канатчиковой дачи»: «Вон по виду скромник Рудик, / У него приемник “Грюндиг”»[2742]. Таким же был и сам Высоцкий, который умел убеждать («Хоть кого он убедит…»), как мало кто другой — при весьма скромной внешности. Давид Карапетян однажды оказался свидетелем того, как Высоцкий по телефону убедил внучку Хрущева, что ему срочно нужно приехать к опальному генсеку: «Володя — Юлии: “Вот видишь, как просто!”. А та отвечает устало: “Ну и напор у тебя, Володя!”»[2743] Похожий эпизод рассказал Аркадий Вайнер: «И он однажды сгенерировал идею о том, что фильму обязательно должно быть большее продолжение (фильму — “Место встречи изменить нельзя”), и даже есть конкретный сюжет. И начал к нам приставать, буквально “с ножом к горлу”. Причем надо знать Высоцкого, как он это делал! Какая у него была настойчивая целеустремленность: не упускал ни малейшего случая, чтобы на нас давить, умолять, угрожать, упрашивать, льстить, ругаться, оскорблять нас, снова льстить; объяснять, что “Вы же самые великие, вы же классики!” и так далее. Да вы же… Как же вы так?.. Уговорил он нас»[2744].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Впрочем, точно так же охарактеризовал себя сам Высоцкий (от лица своего персонажа) в черновиках «Аэрофлота»: «Умею обольстить и обаять я, / Но не “достичь” — “достать” мое занятье» (С4Т-1-290)[2745].
Помимо «Антисемитов», наблюдаются буквальные сходства «Мишки Шифмана» еще с одной ранней песней — «А в двенадцать часов людям хочется спать…» (1965), где герой также упоминает своего «друга Мишку»: «Хоть кого он убедит, / А по виду — скромненький» /3; 457/ = «Говорил мне друг Мишка, что у ней есть сберкнижка <…> Этим доводом Мишка убедил меня, гад» /1; 135/. Перед этим же были такие слова: «Мне ребята сказали, что живет там артистка, / Что у ней — бриллианты, золотишка, деньга», — которые вновь напоминают черновой вариант «Мишки Шифмана», где Мишка говорит: «Станем, Коля, через год / Мы миллионерами!» /3; 457/. Однако поначалу герой в обоих случаях отказывался от предложения своего друга: «Не могу ей мешать — / Не пойду воровать» ~ «Агрессивный, бестия, / Чистый фараон, — / Ну, а где агрессия — / Там мне не резон».
А теперь отметим сходства между Мишкой Шифманом и Рудиком Вайнером:
1) оба — евреи;
2) оба — зубные врачи: «Мишка — врач, он вдруг затих: / “В Израиле бездна их <.. > И нет зубным врачам пути…”» = «А он — дантист-надомник Рудик»;
3) оба слушают по приемнику «вражеское» радио — «Голос Израиля» и «Немецкую волну»: «Голду Меир я словил / В радиоприемнике» = «У него приемник “Грюндиг”, / Он его ночами крутит — / Ловит, контра, ФРГ»[2746] (а в черновиках: «Голос вражеский поймал» /5; 472/). Кстати, в «Лекции о международном положении» лирический герой (в образе простого русского парня из Рязани) тоже будет слушать «Голос Израиля»: «Сижу на нарах я, жду передачу я, / Приемничек сосед соорудил. / Услышу Мишку Шифмана — заплачу я: / Ах, Мишка! Я ж тебя и породил!» (С4Т-3-278). Да и сам Высоцкий признавался, что слушает зарубежное радио, несмотря на глушилки: «Я сегодня по “ихнему” радио / Не расслышал за воем <…> Всё так буднично, ровно они, бытово. / Мы же все у приемников млеем» («Я не спел вам в кино, хоть хотел…», 1980).
4) Мишка сообщает услышанные новости другу-антисемиту Коле, а Рудик — остальным пациентам Канатчиковой дачи, которые тоже являются антисемитами: «И такое рассказал, / До того красиво! — / Я чуть был не попал / В лапы Тель-Авива. / Я сперва-то был не пьян, / Возразил два раза я — / Говорю: “Моше Даян — / Сука одноглазая, — / Агрессивный, бестия, / Чистый фараон, — / Ну а где агрессия — / Там мне не резон”» = «Больно бьют по нашим душам / “Голоса” за тыщи миль, — / Зря “Америку” не глушим, / Зря не давим “Израиль”: / Всей своей враждебной сутью / Подрывают и вредят — / Кормят, поят нас бермутью / Про таинственный квадрат!». В обоих случаях и Коля, и пациенты Канатчиковой дачи выступают в образе пролетариев, а это одна из двух основных авторских масок. Вторая маска — это маска интеллигента и «контры». Ее носят Рудик Вайнер и Мишка Шифман. Кстати, еще в одной песне автор надевает на себя маску врача-еврея: «Он был хирургом — даже “нейро” <…> Но огромное это светило, / К сожалению, было еврей».
