тот, кто вез рейтарский флаг, сообразив, что путаница может обойтись ему дорого, на виду у всех содрал полотнище с древка и сунул под седло.
Весь гарнизон Орешка выбежал на стены, чтобы полюбоваться странным шествием.
Пока открывали ворота и убирали бревна, ореховцы переговаривались с неожиданными гостями. Щепотев сидел на стене, свесив ноги, и спрашивал младшего Окулова:
— Где побывал, Тимоша?
— Перемерзли мы, — кричал снизу попович, — открывайте быстрее!
После того, как приехавших впустили в крепость, дали им время обогреться, поесть и выспаться, стала известна во всех подробностях история окуловского отряда.
Всю зиму в Олонце во множестве появлялись беглецы из-за кордона. Они приходили оборванные, босые, нередко голодные. В слезах рассказывали, что в Корельском уезде шведы небывало лютуют, обозленные поражением в истоках Невы. Злобу вымещали на мирных жителях — карелах. Выгоняли их из деревень, отнимали хлеб, обрекали на голод целые семьи.
Отец Иван Окулов знал, что петровская армия на зимовых квартирах, а в Орешке оставлен гарнизон лишь на случай осады. Священник решил помочь карелам своими силами. Он посоветовался с прихожанами, и те во всем согласились с ним.
В короткое время отец Иван собрал тысячу человек, готовых вместе с ним отправиться в поход. Отряд этот называли сермяжным войском, потому что входил в него самый простой народ, в большинстве молодые ладожские рыбаки. Вооружены они были топорами, пиками, пешнями.
Сермяжное войско внезапно для врага перешло рубеж, ночью напало на шведскую заставу и захватило огнестрельное оружие. Корелу, где находились главные силы врага на Ладожском озере, обошли. Отряд действовал в приладожских деревнях. Повсюду карелы примыкали к Окулову.
Путь для своего отряда, место и время нападения всегда определял Окулов-старший. В бой же водил сермяжное войско Тимофей.
Налеты были смелы и неожиданны. Шведы несли большой урон. Олончане, хорошо знавшие край, после налета уходили в леса, в дальние села, оставались недосягаемыми.
Всего лишь раз Окуловы потерпели поражение. Но не от врага и, что особенно обидно, на возвратном пути и на земле, куда шведы носа не совали.
О том, как это случилось, Тимофей рассказал друзьям в Орешке, взяв с них обещание никому не передавать то, что услышат.
…Сермяжное войско, пройдя вдоль и поперек Корельский уезд, снова миновало рубеж. Отец Иван решил идти в Шлиссельбургскую крепость, чтобы оставить там пленных шведов.
В большом селе на берегу озера сделали привал, в первый раз среди своих, без опаски. От местных жителей узнали о чуде, приключившемся здесь накануне: объявилась слезоточивая икона богородицы. Сельский батюшка, согбенный, с седоватой косицей, упрятанной под ворот рясы, не замедлил явиться и облобызать Окулова.
О чуде сказал с осторожностью — дескать, господь дал знак. И давно бы пора, ибо жители ладожского села отличаются неверием и неусердием к церкви.
Отец Иван вместе со своим войском решил отслужить благодарственный молебен у чудотворной иконы. Чудо было несомненным. Со старой иконы, в черножелтых тенях, глядел скорбный лик. Едва затеплились свечи, на продолговатых глазах богородицы показались слезы. В золоченый оклад скатилась слезинка, другая…
Олончане стали на колени, и так — коленопреклоненно — выслушали службу.
В свой черед Тимофей Окулов приложился к иконе и, пораженный, провел по губам ладонью. Он явственно ощутил вкус коровьего масла. Ну и штука!
После молебна Тимофей остался в опустевшей церкви. Он принялся разглядывать икону. В уголках глаз богоматери обнаружились почти неприметные скважины. Заглянул он и за подкладку иконы. Вверху, в полом месте, еще держались остатки застывшего масла… Так вот он, источник чудотворных слез!
Разобрался ли отец Иван в том, как богородица льет горючие слезы из коровьего масла? Неведомо. Но когда Тимофей попробовал рассказать ему об открытии в пустом храме, старик нахмурил седые брови, прикрикнул:
— Не богохульствуй!
И поспешил увести отряд из села…
В Орешке отец Иван дождался, когда пленных шведов отправят под охраной в Москву[10]. Все добытое оружие удержал при себе, внушительно заметив:
— Сгодится.
Тимофей остался в крепости. Отец Иван скоро собрался домой. Повел сермяжное войско по льду в Олонец.
На крепостной стене стояли Бухвостов, Щепотев и младший Окулов. Они долго смотрели в морозную, сизую даль, пока последние сани не исчезли за густо летящим снегом.
6. МЕТЕЛЬ
Завьюжило. Да так крепко, что днем света белого не видать.
Утром Логин Жихарев пошел в левобережную деревню сказать, чтобы назавтра приготовили березового угля, не меньше двух коробов. Метель застала его посредине Невы. Сразу исчезла из вида крепость, снежные полотнища заслонили оба берега.
Ветер валил с ног. Снег исколол все лицо. Мерзли даже глаза. Логин не знал, куда идти.
Он уже не шел, а полз, окончательно сбившись с дороги. Больше всего боялся остановиться. Надо двигаться. А сил нет…
Сквозь вой ветра послышался звон, слабый, но ясный. Неужели шлиссельбургский колокол? Не верилось. Созданный мастером, он спасал его в трудный час.
Звонили совсем не с той стороны, где, по расчетам Жихарева, находилась крепость. Он пошел на колокол. Спешил, опасаясь, что перестанут звонить, и тогда уж никак не найти дорогу.
Злым белым вихрям, казалось, конца не будет. Наконец-то, наконец: еще не видя стен, ощутил покатую насыпь. Но почему она такая крутая? Ползком разыскал ворота…
Жихарев ввалился в поварню снежным, наполовину заледенелым комом.
Поварня — самое большое и теплое помещение в Орешке. Сейчас она была переполнена солдатами.
Белый ком потопал ногами и опустился на лавку. Бухвостов изумился:
— Да это Логин! Разве ж ты не на левом берегу? Как до острова-то добрался?
— Обыкновенно, дошел, — несловоохотливо ответил литец и, растолкав солдат, забрался на полати у печи.
Буря не стихала. В поварне печь топилась непрерывно. Солдаты кто сидел, кто лежал на полу, норовя придвинуться поближе к жарким кирпичам. Изредка открывалась дверь, и густой пар клубился над порогом. Вдвоем, втроем уходили на стены, на башни. Возвращались замерзшие постовые. Одеревенелыми губами хлебали из глиняных чашек кипяток.
В тепле Жихарева разморило, он заснул. Когда проснулся, показалось, что в поварне еще больше народа. Сосновая лучина осыпала искры в светце.
Солдаты рассказывали друг другу про разные случаи из своей жизни. Если рассказ был интересный, все умолкали и слушали.
Логин с полатей голоса не подавал. Лежал и думал, отчего это так в жизни повелось: одним все счастье, другим все горе. Боже мой, чего только не снесет солдат, черная кость, крепостное быдло. Войны нет — всю силушку отдаст на барском поле, руки отобьет сохой, в страду работает, пока не упадет. Настала война — всю страшную тяжесть
