Но младенец орал как резаный, орал так, что не спасала даже толстая дверь. Лиза подумала, что на самом деле было и второе желание: чтобы эта визгливая свинья наконец умолкла. Может быть, даже насовсем. Очень не хотелось выходить из теплой квартиры на улицу, нырять в промокший город, прячась в пальто от назойливого северного ветра. Отвратительное лето. А что, если?..
Точно услыхав ее мысли, ребенок разорался еще противнее. На столе лежали шприц, закопченная ложка, зажигалка и здоровенный сверток с героином. Чтобы не поддаться искушению, Лиза спрятала руки в карманы халата. В левом оказался медицинский жгут, и это все решило. Лихорадочно закатывая рукав, она уже не слышала, как вопит голодный сын.
Игла небольно клюнула в сгиб руки. Вошла в давно пробитый, хорошо отшлифованный канал. Поршень впрыснул счастье в кровь, и Лиза вышла из собственного тела. Отталкиваясь босыми ногами от воздуха, она поднималась вверх, вверх, вверх, пока не достигла потолка. Тонкая, бесплотная Лиза просочилась сквозь перекрытия, сквозь этажи, чердак и крышу и улетела догонять убегающую ночь.
Занимался безрадостный рассвет. Ребенок замолчал. В квартире стояла такая тишина, что можно было услышать, как на улице рикошетят от асфальта подошвы тяжелых ботинок и бродячие псы встречают чужака негромким настороженным лаем.
* * *
Что-то дернуло ее обратно. Стянуло с мягкого облака и поволокло назад, в душную загаженную квартирку. Поначалу Лиза сопротивлялась, отбрыкивалась как могла, но невидимая сила неумолимо тащила ее домой.
– Не хочу, не хочу, нехочу, нехочунехочунехочу… – бормотала она. – Не хочу, нет, не надо… Оставьте меня в покое уже…
Лиза рвалась обратно, в мягкую беззаботную радость, разлитую по небу. От напряжения кровь стучала в висках, как пара молотобойцев: тук, тук-тук, тук, тук-тук…
Тук.
Тук-тук.
Тук. Тук-тук.
Бух! Бух! Бух! Бух!
Не кровь. Не кровь. Дверь. В дверь стучат.
Поняв, откуда идет нетерпеливый грохот, Лиза позволила увлечь себя через все небо обратно домой, под закопченные своды маленькой кухни. Она очнулась от глубокого вдоха, прилипшая лицом к неработающей батарее центрального отопления. Лизу знобило, да еще и ноги онемели от долгого пребывания в одной позе. Сквозь неплотно задвинутые шторы в кухню по каплям просачивалось хмурое утро. Дверь сотрясалась от мощных ударов.
– Макс! – радостно взвыла Лиза.
В реальности сил хватило лишь на жалкий всхлип. Встать удалось только с третьей попытки. От колена и ниже ноги кололо и пощипывало: восстанавливалось кровообращение. Шприц выскользнул из вены и хрустнул под ногой, но Лиза не замечала ничего, кроме входной двери, не слышала ничего, кроме требовательного стука. Блаженная улыбка растянулась по бледному лицу так, что скулам стало больно. Лиза давно, очень-очень давно не улыбалась. Но сон! Сон-то в руку оказался! Максим здесь! Он пришел за ней!
Хватаясь за стены, Лиза ворвалась в коридор. Пять шагов от кухни до входной двери показались пятью километрами – нет, пятью тысячами километров! – столько сил ушло на их преодоление! Сердце колотилось, как от передозировки. Сквозь ребра оно рвалось к любимому, и вместе с ним спешила Лиза.
Но слабые руки с трудом поворачивали ключ, слишком медленно скидывали цепочку, и в одуревшем от героина мозгу уже всплывала предательская мысль: а что, если Максим уйдет? Решит, что никого нет дома или адрес не тот, и уйдет? Вот прямо сейчас он разворачивается, спускается на пролет ниже, мимо выбитых ветром стекол и разрисованных стен, два пролета, двойная дверь, и вот он на улице, и слышен только стук удаляющихся шагов, а чертов ребенок молчит, точно язык проглотил, не иначе, назло!
– Макс, стой! – Отчаяние вернуло голос. – Не уходи! Не оставляй меня с ним!
Обдирая кожу, она вырвала цепочку, крутанула ключи в замке, широко распахивая дверь. На это ушли последние силы. Лиза упала на колени, благоговейно глядя, как из темноты подъезда вырисовывается знакомый силуэт. Она протянула к нему руки, дрожа от счастья, от предвкушения. Тело трясло от рыданий, дерганых и глухих.
– Ма-акс, родной… – шептала она, шмыгая носом. – Ма-а-акс…
Максим шагнул вперед. В его руке что-то блеснуло. Кольцо? Он наконец принес ей кольцо?! Так странно… Почему именно сейчас, спустя год, когда все это уже не важно?! Лиза прищурилась, придавая размытым контурам резкость. На темном пятне, там, где должно быть лицо, проступили незнакомые острые скулы, прямой нос, тонкие сжатые губы, неряшливая борода. Это не Максим! Лиза попыталась захлопнуть дверь, но пришелец придержал створку плечом. В руке он сжимал не кольцо, вовсе не кольцо!
Незнакомец принес с собой нож.
* * *
Дыхание квартиры пахло бомжатником. Отвратительный теплый дух, ползущий из раскрытой двери, отдавал грязным бельем, нечистотами и немытым телом. Макар скривился, лицом ощущая липнущую грязь. Нестерпимо захотелось полоснуть скальпелем, крест-накрест, вырезая свободный от гадостной вони проход.
На пороге корчилось тощее существо, отдаленно похожее на женщину: нечесаные волосы сбились в блестящее от жира воронье гнездо, черты лица истончились, заострились, превратив лицо в подобие вампирского грима из дешевого фильма, в прорехах грязной ночной рубашки повисли ссохшиеся груди. Стоя на коленях, женщина раскинула руки, будто желая заключить раннего гостя в объятия. Ее впалые бесцветные глаза светились таким неподдельным восторгом, что Макар удивленно обернулся: не стоит ли кто за спиной?
Никого. Стены с облупленной краской да заваленные мусором ступени. Не могла же она видеть Енота, с ухмылкой стоящего за левым плечом. Ему, Макару, радовались сияющие глаза, к нему тянулись болезненно худые руки. На левой, наполовину фиолетовой, чуть выше покрытого язвами локтевого сгиба болтался жгут. Скворцов оторопело покрутил скальпель в пальцах, и тогда женщина закричала.
Не сводя глаз со скальпеля, она пятилась, отталкиваясь от пола руками и ногами, словно огромное уродливое насекомое. Натянув на нос ворот свитера, Макар шагал за ней, давя в душе омерзение. Казалось, грязь проникает сквозь подошвы ботинок, сквозь шерстяные носки, липкой пленкой пристает к босым ступням. Следом скользил Енот и хихикал, хихикал, хихикал, как умалишенный.
Макару хотелось пригнуться, сжаться. Иррациональное желание поменьше соприкасаться с протухшим воздухом нездоровой квартиры. Впервые в жизни Скворцову было по-настоящему мерзко. За без малого тридцать пять лет он видел трупы, видел гниль, видел кости, но никогда прежде не встречал живого мертвеца. А живой мертвец проворно – и куда девалась недавняя слабость? – отползал на кухню.
У кухонного стола Макар нагнал беглянку. Впрочем, отступать той было уже некуда. Тонкими птичьими лапками она обхватила перемотанный скотчем сверток, бережно прижимая к сердцу. Задержав дыхание, Скворцов присел на корточки, заглядывая в расширенные от страха глаза. Оказывается, они все же имели цвет. Карий, кажется… Сейчас
