в газетной бумаге вместо 2000 рублей всего 50, и то старыми бумажками, а другой – вместо 3000 рублей всего 40 рублей…
– Какие там пять тысяч рублей! Я и в глаза таких денег не видал! – уверял мошенник и начал рассказывать с явной целью осрамить и выставить в смешном виде отца Иоанна П. и архимандрита Мелетия.
Не поздоровилось бы им на суде от таких показаний, на что мошенник, очевидно, и рассчитывал.
Я решил во что бы то ни стало отыскать деньги.
– Врать ты можешь сколько угодно, – сказал я. – Но деньги ты передал Антиповой! Она созналась.
– Ну, если созналась, так пусть их покажет и отдаст вам! – сказал он.
Очевидно, с этой стороны ничего нельзя было поделать. Но ведь и он и Антипова знали, где деньги!
Антипова была видной, рослой и упитанной бабой, тоже видавшей виды.
– Послушай, матушка! Деньги ведь Москаленко передал тебе. Он сознался. Где они? Сознайся и ты, лучше будет.
– Пусть врет больше! Если передал, то куда бы я их дела? Не в банк же понесу! – бойко ответила Антипова.
Оба уперлись, и все тут!
Три дня держал я Антипову в камере участка – авось одумается. Наконец, опять вызвал.
– Ну, что надумала сказать по поводу денег?
– Ни о каких таких деньгах я не знаю.
Я вздумал пригрозить:
– Ой, баба! Не шути. Год будешь в остроге сидеть, пока не сознаешься… Гляди!
– Воля ваша!
Оставалось устроить одно: побег Антиповой из участка и проследить, что она будет делать на свободе.
Я приказал ослабить надзор за камерой. Выбрав надежных городовых, я объяснил им, в чем дело, и приказал притвориться пьяными, будто бы заснуть у дверей, не запирая их, и т. д. А сам, помимо того, пустил в дело одну из своих опытных «агентш», жену городового, Федосову.
И вот в один прекрасный день камера Антиповой отворилась, и городовой, представляющийся пьяным, с бранью и проклятиями втолкнул туда упирающуюся и кричащую новую «арестантку». Это была Федосова.
И вот в один прекрасный день камера Антиповой отворилась, и городовой, представляющийся пьяным, с бранью и проклятиями втолкнул туда упирающуюся и кричащую новую «арестантку». Это была Федосова.
Оставшись наедине с Антиповой, после того как городовой «водворил» ее в камеру, Федосова начала громко плакать и проклинать полицию, чем, естественно, возбудила сочувствие Аптиповой. Слово за слово, и к вечеру между двумя женщинами установились самые дружеские отношения. Так прошли весь день и ночь. На следующий день на смену караула арестантов вошел городовой Федосов (муж агентши), сильно пошатываясь и бормоча что-то невнятное.
При виде этого стража Федосова на ухо сообщила своей соседке, что, как только этот проклятый городовой уляжется на деревянную скамейку и захрапит, она намерена бежать.
– Я знаю здесь все входы и выходы, а этот пьяница будет лежать как колода, – добавила Федосова.
– И я с тобой, – проговорила Антипова, соблазняясь намерением Федосовой.
– Как хочешь! – безразличным тоном сказала последняя.
Городовой начал похрапывать, а Федосова и не думала приводить в исполнение свое намерение. Она о чем-то задумалась.
– Ну что же ты?..
– Да вот думаю, что убежать-то мы убежим, а куда я затем денусь? Полиция начнет разыскивать, надо на первых порах уехать из Питера, а потом, когда горячка пройдет, можно и воротиться. Беда только в том, что уехать из города и прожить на стороне – на все это надо деньги, а у меня медный пятак за душой, а с ним далеко не уйдешь!
– Ну, об этом не сомневайся! – самодовольно проговорила Антипова. – Деньги у нас будут. Правда, у меня с собой в чулке всего двугривенный, но нам бы только дойти до Смоленского кладбища, и у нас тысячи будут. На все хватит…
– Ну, тогда медлить нечего, иди тихонько к двери, а я за тобой. Надо наблюдать за солдатом. Ишь как, собака, храпит!
Антипова начала медленно, на цыпочках, приближаться к заветной двери, за ней в трех шагах следовала Федосова, не спуская глаз с городового. Когда Антипова приотворила дверь из камеры, Федосова, проходя мимо мужа, успела шепнуть: «На Смоленское кладбище» и тотчас догнала Антипову, которая ничего этого не заметила.
Нечего и говорить о том, что беглянки без всяких препятствий выбрались на свободу из полицейской части и после двухчасовой ходьбы достигли Смоленского кладбища. У ворот кладбища уже стоял сторож и какой-то молодой малый, одетый в большие сапоги и пиджак. Проходя ворота, Федосова мигнула этому незнакомцу, зорко смотрящему на Антипову. Тот же, в свою очередь, сделал знак рукой, как бы говоря: «Будь покойна, все наготове».
Антипова скорым шагом шла вперед по мосткам кладбища. Вот пятый, шестой и седьмой ряды пройдены, а Антипова все идет вперед, ища глазами на заборе какой-то известный ей одной знак. Федосовой начало овладевать беспокойство. Пройдя мимо седьмого ряда, Антипова на мгновение остановилась, подошла близко к забору и, увидев на последнем мелкую надпись красным карандашом: «Лево», свернула с мостков в левую сторону и сказала следующей за ней по пятам Федосовой: «Теперь и конец близок».
Уже вечерело. Кладбище погружалось во мрак, когда обе женщины подошли к могиле с покосившимся крестом.
– Муженек мой покойный здесь лежит! – сказала Антипова. – Денежки стережет!
Она нагнулась и начала разрывать могилу в известном ей месте.
– Мы эту работу мигом за вас окончить можем, – сказал вдруг как из земли выросший парень, которого они встретили у ворот кладбища. С ним были еще два человека.
– Сыщики! Бежим! – с деланым испугом проговорила Федосова.
– Ну, зачем же бежать! – усмехнулся парень.
Женщин задержали, а из могилы вырыли пакет, завернутый в газетную бумагу, с четырьмя с лишним тысячами рублей. Процентные бумаги отца Иоанна П. здесь были все до единой.
– Ну что, матушка? – сказал я Антиповой, когда ее привели. – Не уберег муж-покойничек денег-то? А?
Антипова угрюмо промолчала…
Москаленко пошел в арестантские роты.
Темное дело
В нашей практике случаются иногда удивительные вещи. Публика читает в газете в отделе происшествий: «Найден труп неизвестного мужчины с веревкой на шее. К выяснению личности и преступления приняты энергичные меры». Читает и тотчас забывает, а мы в это время ищем, следим, ведем следствие, колесим иной раз по всем притонам и, когда преступник фигурирует на суде, никто и не думает о том, сколько труда, энергии и сметки положено в, казалось бы, заурядное дело. Да и что считается у нас заурядным? Убьют бабу, извозчика, лавочника, мастерового – не стоит и внимания. Убьют кого повиднее – громкое дело. А для нас все равны: найди и обличи убийцу!
