не до её предубеждений. Он поднёс нож к вцепившейся руке, с полной решимостью отрезать её к хренам собачьим, при этом слегка надавив на запястье. Все четыре лезвия оказались заточены до состояния бритвы, поэтому даже от лёгкого прикосновения на зажатую кисть женщины потекла кровь, что моментально заставило местную жрицу любви пересмотреть взгляды на собственные комплексы.
Она ослабила тормоза, но еле-еле передвигая ногами принялась поскуливать. Бедная тётка уподобилась скрипучей несмазанной телеге, которую уже взмокший от усердия жеребец по кличке Ди настойчиво тащил вглубь погоста. Постепенно скрип сменился стонами, переходящими в причитания и всхлипы. В конце концов, она разревелась и затряслась, словно припадочная.
Но Божественному Посланнику уже было не до её «хочу, не хочу». Он всё же дотащил напарницу до нужного места. Фонарных столбов, естественно, на кладбище не наблюдалось. Факел он тоже не додумался отобрать у кого-нибудь по дороге. Луна и та отсутствовала, намекая на новолуние.
Пёр, уповая на свою хорошую пространственную память, используя лишь слабую подсветку собственного тела, дающую возможность что-либо разглядеть на земле, и то, если нагнёшься. Тем не менее, абитуриент чётко вышел на исходно запланированную позицию к пустой кирпичной могиле.
Наступив совсем раскисшей аборигенке на икроножную мышцу, Дима заставил женщину сначала со стоном упасть на колени, а за тем и всю повалил на спину. Притом получилось так, что её плечи оказались на самом краю, а голова с гривой роскошных волос опрокинулась в пустоту кирпичной ямы, чем-то в этот момент олицетворяющую преисподнюю.
Только сейчас до тяжело дышащего молодого человека дошло, что он делает что-то не то. Из-за изрядной физической нагрузки пропало возбуждение, да и страх стал какой-то ни такой. Требовалось во что бы то ни стало успокоиться и начать бояться по-настоящему. Ну и возбудиться по новой.
Божественный посланник прижал бьющуюся в ознобе ужаса жрицу любви к земле всем телом и шикнул на неё, требуя если не успокоиться, то, по крайней мере, не издавать мерзких шмыгающих звуков. Не помогло. Тогда он повернул её на бок лицом к себе, обнял, поглаживая спину, и ни с того ни с сего запел колыбельную «Про серого волчка». Вот спроси его, с чего такой выбор репертуара, ни за что не ответит, потому что сам не знает. Это называется, взбрело в голову, то есть никак не поддаётся обоснованию.
Знал Дима из этой песенки, как и подавляющее большинство на свете людей, только четыре строчки. Но и их хватило. На краю могилы, да и на всём кладбище, наступила, так и хочется сказать, гробовая тишина. Несмотря на то, что Город Мёртвых был со всех сторон окружён джунглями, ни одна ночная птица, ни одна круглосуточно визжащая макака не издавали ни единого звука.
Её перепуганное лицо, разукрашенное красками и бусами, которые в флуоресцентном свете теряли свои естественные цвета, производило поистине жуткое впечатление. Дима, когда взглянул на её застывшую маску ужаса вплотную в свете своего свечения, аж вздрогнул. Он впервые в своей жизни с каким-то садистским трепетом посчитал испуг за благо, от чего даже густо вымазанные грязью волосы ощутимо зашевелились, и по всему телу пробежал будоражащий озноб.
Продолжая разглядывать парализованное страхом лицо, он похотливо зашарил свободной рукой по голому телу жертвы, словно что-то на нём разыскивая. Нашёл быстро. Она, несмотря на все передряги и явную внутреннюю панику, буквально истекала секретом в лоне. А следовало ему только проникнуть в склизкие складки пальцами, как женщина моментально забилась в судорожном оргазме, искривившись, словно от боли.
Подобная скорострельность воодушевила насильника, а Дима в порыве мельтешения разнородных мыслей и таким себя обзывал. На его испуг резко нахлынуло половое возбуждение. Он с удвоенным усердием принялся ковыряться в мягкой и влажной плоти. Жрица моментально распахнула глаза, открыла рот в безмолвном крике, потому что задержала дыхание, словно ныряя в воду, скривилась в жуткую гримасу и пару секунд спустя вновь взорвалась ещё более впечатляющем оргазмом, при этом, уже не сдерживая сладострастные стоны с закатыванием зрачков.
У молодого человека перехватило дыхание, потому что не только страх передавался от неё, но и возбуждение. Он почувствовал, что вот-вот взорвётся, но почему-то не накинулся исполнять ритуальные обязанности, а уставившись на кривляющееся жуткими масками лицо, сбивчиво, в голос дыша через раз, продолжил рукоблудство, входя в раж.
В считанные секунды жрица любви в очередной раз забилась в обмороке удовольствия, и на этот раз, похоже, не собираясь выходить из состояния всепожирающего блаженства. Только тогда Дима понял, что если сейчас же не накинется на партнёршу и не вставит готовый взорваться детородный орган куда положено, то зальёт спермой не только тётку и могилу, но и всё кладбище забрызгает.
Вот только с наскоком перевозбуждённый молодой человек несколько перестарался. Сформированный их дёргающимися телами сэндвич соскользнул с края, увлекая обоюдно оргазмирующих в пучину кирпичной могилы.
Последнее, что Дима потом вспомнил — жуткий страх от падения с высоты в бездну, ощущение блаженства до потери сознания и гулкий стук собственной башки о дно могилы. При этом хруст черепа отчётливо запечатлелся в памяти, а вот боль — абсолютно нет…
Глава 11. Локация 3. Хорошо смеётся тот, до кого долго доходит.
На этот раз он не возродился, как обычно, а вынырнул из небытия от удара о землю. Так бывает, когда засыпаешь стоя, как конь. Анатомия человека кардинально отлична от лошади, и спать в вертикальном положении без средств фиксации — ну никак не получается. Обязательно падаешь. Вот и с Димой случился подобный казус. Вырубившись мертвенным сном, в прямом смысле этого слова, от удара о кирпичи, проснулся живёхонький от стука башкой о землю.
После лёгкого нокдауна с потерей ориентации молодой человек вскочил и, ничего не соображая спросонок, заозирался по сторонам. До ослепления яркий день, безграничное травяное море во все стороны и удаляющаяся женщина в белых одеяниях, с высокой шапкой на голове в виде остроконечной пирамиды. Это оказалось единственным, что двигалось на фоне статичного, залитого солнцем пейзажа. Поэтому уплывающий силуэт в мареве испарений, как от раскалённого асфальта, обратил на себя внимание в первую очередь.
Поморгав какое-то время и утерев от выступивших слёз глаза тыльной стороной ладони, он, крутанувшись ещё пару раз на месте и не узрев ничего, кроме «степь да степь кругом», кинулся догонять удаляющуюся незнакомку, по непонятным причинам посчитав стрёмным оставаться наедине с неизвестностью в непонятном месте.
Целую минуту ошалевший, плохо соображающий, тяжело дышащий, с выпученными глазами и крутящий головой на триста шестьдесят градусов
