Японец поднял руку и щелкнул пальцами. Тотчас, раздвинув оцепление солдат, появились два землянина. Воины волокли под локти тридцатилетнего тасконца. Левое плечо в крови, голова опущена на грудь, запястья связаны за спиной.
Наемники поставили пленника на колени рядом с Тино и сразу удалились. Не испытывая ни малейшей жалости, самурай бесцеремонно взял Джена за волосы и поднял его голову.
Судя по лицу Хорнера, земляне неплохо поработали над ним. Левый глаз заплыл, нос сломан, на щеках кровоподтеки, нижняя губа разорвана.
— Смотри внимательно, подлец, на своих соотечественников! — прорычал японец. — Это ты обрек их на смерть. Дети, женщины, старики… С каким удовольствием я ткнул бы тебя мордой в горы трупов и лужи крови. Скажи громко, чтобы все слышали: мы предупреждали о предстоящей бойне? Олесь точно нарисовал картину трагедии? Ну, же говори!
— Да, — с трудом выдавил предводитель.
— Громче! — яростно тряхнул Джена Аято.
— Да! — истерично выкрикнул тасконец.
В руке самурая сверкнул кинжал. Выдержав небольшую паузу, Тино продолжил:
— Не в моих правилах убивать пленников. Но сегодня совсем другой случай. Это не убийство, а казнь. Будь ты проклят, Хорнер! Твоим именем когда-нибудь в Оливии станут пугать детей. Таких мерзавцев народ не прощает!
Уверенным движением японец вонзил клинок точно в сердце мужчины. Оливиец вздрогнул и беззвучно упал лицом в траву. Аято не стал даже вынимать из трупа оружие. Гордо вскинув подбородок, самурай произнес:
— Воля богов исполнена! Ваша судьба меня не интересует. Встаньте на колени и молите о пощаде майора Ходсона. Это последний шанс. Только он решает — казнить или миловать. Подумайте о своих детях.
Тино повернулся к командиру полка и бесстрастно сказал:
— Делайте с ними, что хотите. Сейчас тасконцы готовы лизать ботинки солдат.
Слова японца были недалеки от истины. Толпа корвилцев дружно опустилась на колени. Во взглядах слабая надежда и покорность. Раздался плач грудного ребёнка. Его мать потеряла сознание и выронила младенца из рук.
Расчет Аято оказался верен. Цивилизованные аланцы не готовы были чувствовать себя господами. Рабство для них — дикость и варварство. Убийство же беззащитных людей — и вовсе тяжкий грех, несовместимый с общепринятыми моральными нормами.
Ходсон находился в безвыходном положении. Перед ним, как перед палачом, склонили головы тысячи корвилцев. Отвратительное, пакостное чувство превосходства… Надо быть отъявленным, беспринципным мерзавцем, чтобы расстрелять несчастных оливийцев. Они и так потеряли сегодня немало родственников и друзей.
— Встаньте! — срывающимся голосом проговорил десантник. — Война закончена. Из-за вашего предводителя произошло трагическое недоразумение. Я сочувствую и скорблю по погибшим. Надеюсь, этот инцидент не помешает нам жить вместе. Скоро сюда прибудут колонисты. Мы ни в коем случае не станем ущемлять интересы местных жителей. Наоборот, в Корвиле воцарится мир и порядок. Всем раненым врачи окажут квалифицированную помощь. Теперь вы граждане Алана.
К офицеру приблизился его заместитель и что-то шепнул. Лицо Ходсона сразу помрачнело. Закусив нижнюю губу, майор с горечью добавил:
— К сожалению, в нашей армии есть отряд наемников-землян. Согласно договору, воины получают в качестве добычи женщин-невольниц. Мне очень жаль, но вернуть девушек в семьи мы не можем. Они — собственность солдат. Тем не менее, не стоит беспокоиться об их судьбе. Тасконкам ничего не угрожает. Если наемник погибнет в бою, рабыня тотчас вернется домой…
Командир полка растерянно развел руками и направился к бронетранспортерам. Пехотинцы тотчас сняли оцепление. Корвилцы неожиданно для себя получили полную свободу. Люди медленно поднимались с колен, с трудом понимая, что происходит.
Весь оставшийся день хоронили погибших. В песке на западной окраине оазиса десантники и корвилцы вырыли гигантскую могилу. Перенос мертвых тел затянулся до захода Сириуса. Лишь вместе с последними лучами звезды все убитые обрели вечный покой.
Второй задачей солдат являлось приведение в порядок домов. Многие строения напоминали решето и в любой момент могли обвалиться. Их либо ремонтировали, либо разбирали до основания. Скоро вездеходы доставят сюда строительные материалы, и Корвил приобретет совсем иной вид.
Не забывали пехотинцы и о безопасности. По периметру населенного пункта выросли четыре пулеметные вышки. Десятки дозоров заняли места на высоких барханах. Учитывая ужасающую жару, солдаты проводили смену постов каждые тридцать минут.
Ровно в двадцать один час Ходсон доложил на базу об удачном завершении операции. Естественно, о своих мыслях и эмоциях майор умолчал. Ни словом офицер не обмолвился и об освобожденных пленниках. Время детального отчета еще не пришло. Узнав о незначительных потерях, начальник штаба корпуса призвал командира полка не останавливаться на достигнутом и двигаться к следующему оазису. На карте он был обозначен, как Велон. Уставший, измотанный морально и физически Ходсон назначил совещание на утро.
Земляне спали в саду, под деревьями, завернувшись в походные одеяла. Группа Канна захватила несколько домиков на юге поселения и шумно развлекалась до полуночи. Вмешиваться и успокаивать разошедшихся наемников Храбров, Аято и де Креньян не стали.
Аланцы получили то, что хотели. Теперь у них есть люди, готовые выполнить любую «грязную» работу. Десантники оказались чересчур нежны и щепетильны. Для карательных акций они были слабоваты. Нет присущей землянам жестокости, невозмутимости и презрения к собственной и чужой жизни.
Многие наемники на своей родной планете участвовали в военных походах, когда в поверженных городах население вырезалось вплоть до последнего человека. Лужи крови и тысячи трупов — привычное зрелище для солдат-дикарей. Нервозность и слабоволие пехотинцев вызывали снисходительную усмешку на устах испытанных бойцов.
Пустыня Смерти встречала очередной рассвет. Золотисто-рыжие барханы, темные красноватые ложбины. Небо окрасилось в бледные розовые тона. Из-за горизонта показался ослепительно белый краешек звезды. Сегодня Сириус светил необычайно ярко…
Возле пруда послышался плеск и грубоватый хохот. Русич поднялся, поправил одежду, взял в руки ножны. С мечом Олесь никогда не расставался.
Друзья еще спали. Юноша неторопливо двинулся на звук. Деревья расступились, и Храбров увидел Оливера. Стоя по колено в воде, германец довольно кряхтел и обливал свое обнаженное тело. Несмотря на возраст, у воина не было ни грамма лишнего веса. Крепкие, упругие мышцы, огромные бицепсы, на коже многочисленные рубцы шрамов. В трусости разорившегося барона никак не обвинишь. Он действительно наемник-профессионал.
Тут же на берегу сидела невольница Канна. Девушке не исполнилось и двадцати. Крутая линия бедер, талия не очень выражена, на красивую спину и пышную упругую грудь спадали длинные черные волосы. В глазах оливийки застыла грусть. Не о таком будущем мечтала бедняжка…
Заметив русича, Оливер выпрямился и с ехидной ухмылкой произнес:
— Что, хороша? Могу одолжить, я не жадный. Одно слова, и она твоя. Опыта немного, но чертовски горяча. Бери ее, не стесняйся. В доме меня ждет вторая красотка. Та еще более юна и свежа…
— Нет, — Храбров отрицательно покачал головой. — Я предпочитаю иметь дело с женщинами, которые сами желают близости. Насилие меня не возбуждает.
— Ты молод и неопытен, — рассмеялся землянин. — Это несравненное удовольствие, когда пленница кричит, сопротивляется, пытается драться. Ее тело болезненно трепыхается. Кровь буквально бурлит от желания! Валишь жертву на землю, рвешь платье…
— У нас разные вкусы, — оборвал барона юноша. — И советую: поумерь свой пыл. Вчера Ходсон дал свободу корвилцам. Они получат такие же права, как и колонисты.
— Сопливый щенок! — выругался Канн. — Увидел мертвых детей и расхныкался. Ему бы коров пасти, а не армией командовать. Тоже мне захватчики… Я бы завоевал Оливию в течение года. Огнем и мечом…
Неожиданно наемника осенило. Посмотрев на Олеся, Оливер жестко сказал:
— Я наложниц не верну. Девчонки мои. Договор есть договор.
— Об этом речь не идет. Рабыни твои, и майор тут бессилен, — спокойно вымолвил Храбров. — Но не вздумай обижать тасконок. Нервы у десантников на пределе, некоторые до сих пор на грани помешательства. А у них в руках оружие. Разрядит какой-нибудь аланец в спину магазин, и охнуть не успеешь. Солдата отправят на космическую станцию, а тебя закопают в ближайшей яме.
— С чего вдруг такая забота? — с подозрением спросил германец.
— Ты мне не нравишься, однако в бою важен каждый человек, — честно признался русич. — Нас здесь слишком мало. Потеря даже одного воина ослабляет отряд. Хочу я того или нет, но от тебя зависит моя жизнь. Не все оазисы будут столь легкой добычей. В пустыне Смерти есть народы, которые умеют драться.
