Улло, конечно, догадался, что кафе «Красная башня» — это условный знак для посвященных, означавший место встречи. Ну что ж, пусть будет так…
«Вопросы есть?» — требовательно спросил новый премьер–министр.
Мне кажется, Улло почувствовал себя чуть–чуть спровоцированным этим командирским тоном. Может быть, подумал, что из этого премьер–министра слишком выпирает капитан времен Освободительной войны. Во всяком случае, он сказал:
«Есть. Два. Во–первых, если у меня спросят, кто я, — что мне следует ответить? Во–вторых, если мне не откроют, могу ли я оставить записку в почтовом ящике или сунуть ее в щель двери?»
Насколько я помню, Тиф ему объяснил: «Кто вы такой? Будет зависеть от того, кто спросит. Если это немецкий полицейский, то вы, например, подвыпивший гуляка, который ошибся адресом. Если тот, кого вы ищете, то вы курьер правительства Республики. Промежуточные варианты — на ваше усмотрение. Соответственно ситуации. Второй вопрос. Да. При необходимости оставьте записку. Завтра в десять. Кафе «Красная башня». Так. А теперь запишите адреса».
Улло бросил долгий взгляд на предъявленный ему список адресов. И сказал:
«Не нужно. Я их запомнил».
«Запомнили? — премьер–министр удивился. — Ну и где живет военный министр Холберг?» — Он взял список и прикрыл адреса ладонью, будто школьный экзаменатор.
Улло ответил: «Улица Пикк, 40».
«Ну хорошо. Ступайте», — произнес премьер–министр и усмехнулся.
Итак, курьер правительства Республики вместе с госсекретарем отправился на кухню этой самой квартиры. Там сидели четверо или пятеро парней в серых мундирах финской пехоты, автоматы на табуретах, пистолеты на поясе. Правительственная команда безопасности. Первый день на службе. Как и само правительство. Маанди приказал одному из солдат спуститься вместе с Улло в подвал и выдать ему велосипед. Когда они уже выходили, госсекретарь вернул их с порога и спросил Улло:
«У вас оружие есть?»
«Нет».
«Тогда мы выдадим его вам. На всякий случай…»
Улло покачал головой:
«Не нужно. Это может оказаться обузой».
Маанди пожал плечами:
«Как знаете…»
Итак, курьер правительства Республики отправился в путь на велосипеде по темному взбудораженному городу. Чтобы оповестить о завтрашнем собрании тех членов Национального комитета и правительства, с которыми не было телефонной связи. С одними по той причине, что линии до сих пор разрушены, может быть, даже перерезаны силами СД, с другими потому, что эти люди находились в подполье, в случайных местах.
Улло начал с Кадриорга, с улицы Куристику, с бывшего директора Эстонского банка и нынешнего члена Национального комитета. Дверь ему открыл сам Пяртельпоэг, Улло сразу узнал этого кислого на вид дядю, но в действительности жовиального и осанистого, памятного ему по приемной Ээнпалу:
«Господин министр финансов, я уполномочен передать вам распоряжение премьер–министра Тифа. Завтра в десять утра вам следует прибыть в кафе «Красная башня»".
«Нннг… — издал нечленораздельный звук министр в своей полутемной
прихожей. — И что там будет?»
Улло сказал:
«Как я понял — общее собрание Национального комитета и правительства. Где Национальный комитет сложит свои полномочия».
«Ну, в таком случае мое участие там, по крайней мере вначале, не столь обязательно…» — решил Пяртельпоэг.
Представляю, как Улло, которого ответ не то чтобы обидел, но все же задел, ему ответил: «У меня сложилось скорее обратное впечатление. Но мне на этот счет инструкций не дали».
Повторяю, я толком не знаю, кого еще этой ночью Улло приглашал на собрание. Кажется, дома он застал лишь половину из этих восьми, остальных не оказалось. Кстати, вопреки ожиданиям Улло, дома оказались Эрнст Кулль и Оскар Мянд,
первый — заведующий издательством в Тарту, второй — сотрудник редакции газеты «Пяэвалехт» в Таллинне. Вопреки ожиданиям, потому что еще сегодня утром 18‑го эти последние из членов Национального комитета оставались в тюрьме и их женам у прокурора Платцера было сказано, что еще не решено, будут ли они отпущены на свободу или отправлены в Германию. И вот они на свободе…
Улло запомнил, что Кулль, живущий на Пярнуском шоссе (бог знает, кому эта квартира на самом деле принадлежала), был как будто испуган, словно наэлектризован, и одновременно странным образом действовал электризующе. Запомнил его длинный лисий нос с подрагивающими ноздрями и его словно всеохватывающие и оценивающие вопросы полушепотом:
«Значит, «Красная башня»?»
«Так мне сказали».
«А вам сообщили, где это находится?»
«Нет».
«Ну что ж. Оно и к лучшему, да, к лучшему. Смотрите, чтобы представители всех четырех партий были приглашены. Представители крупных групп Сопротивления. И не просто приглашены, а действительно оказались на месте. Чтобы потом не было свистопляски вокруг вопроса о легитимности власти. И конечно, Улуотс должен быть доставлен туда…»
И в довершение очень нервное, очень хрупкое рукопожатие.
Затем — где–то на Лийвалайа — рыжая взлохмаченная голова и маленькие ироничные глазки господина Оскара Мянда. Костлявое лицо сатира после полугодового курса голодания в тюрьме…
«Неужели они в самом деле думают, что здесь можно еще что–то сделать?»
На что Улло, по–видимому, ответил: «Очевидно, да…»
Потом военный министр господин Холберг на улице Пикк, у которого именно вчера испортился телефон. Нет–нет, телефон у него принципиально должен был быть. Ибо господин Холберг занимал столь высокий пост в Генеральном комиссариате, что уж он–то никак не может остаться без телефона.
«Ja. Wer da?!«36 — спросил военный министр сквозь дверную щель. Но при упоминании премьер–министра Тифа немедленно открыл дверь. Холберг тоже внешне был знакомой для Улло личностью, видел его мельком в приемной Ээнпалу и Улуотса, а также запомнил по знаменитым карикатурам Гори. Маленький, подвижный, полный человек, который напоминал своего нынешнего или, скажем, вчерашнего шефа больше, чем сам шеф (это значит, больше, чем полковник Соодла напоминал полковника Соодла), — больше потому, что носил под шишковатым носом, н-да, под все тем же восточнобалтийским носом, черную щеточку гитлеровских усиков, до которых Соодла не опустился.
«Как вас там звали–то? Паэранд? Ммм. Я вас где–то там, кажется, встречал…»
«Да. Два раза — в приемной Ээнпалу. Один раз — Улуотса».
«Ммм. Знаете, господин Паэранд, передайте этому — премьер–министру
Тифу… — он на секунду задумался, как точнее выразиться, но потом вдруг, очевидно, изменил свои намерения: — Передайте, что… я приду».
И еще, бог знает, где это было, — если я не ошибаюсь, на Палдиском шоссе, — адвокат Сузи, министр просвещения, дома за письменным столом, само собой разумеется, в полусумраке квартиры с затемненными окнами:
«Ах, в «Красной башне» в десять? Интересно знать, почему в такое время, почему в десять? Почему не в восемь часов? Почему не в шесть? Вообще–то я не думаю, что у нас что–то выйдет… Просто жалко этого потерянного в р е м е н и, которое нам так пригодилось бы…»
Манерой держаться этот очень дружелюбный пятидесятилетний человек с сединой на висках скорее напоминал школьного учителя, весьма строгого, кстати, нежели министра. Требовательного, несмотря на то, что он тут же чуть ли не извинился:
«Вы–то, конечно, не виноваты в нашем промедлении…»
Тут открылась дверь, и в кабинет заглянула хозяйка. Хозяин представил: «Моя жена, Элла…»
Улло сказал: «Я знаю госпожу. Десять лет назад госпожа замещала нашего учителя истории у Викмана. Две недели. Когда у господина Тиймуса было воспаление легких… Госпожа рассказывала нам о Комитете спасения и Временном правительстве…»
Хозяин сказал: «Вот господин Паэранд принес мне приглашение на завтрашнее собрание правительства…»
«Ну что ж, надо идти…» — произнесла хозяйка твердо и в то же время чуть испуганно.
«Надо идти…» — повторил хозяин. Немного строптиво и, как показалось Улло, почти с радостью. Во всяком случае, так, что Улло внимательно посмотрел господину адвокату в глаза. И глядел бы гораздо дольше, если бы знал, что через два месяца Великий Постановщик — История — бросит этого маленького министра под колеса большой сталинской молотилки и изберет его через несколько лет тем человеком, который станет там, под колесами, читать своему соседу по нарам, «предателю родины», капитану артиллерийских войск Солженицыну курс, посвященный гражданской демократии.
Успешно начатый, но не совсем, кажется, доведенный до конца урок.
29
Повторяю вновь: я ведь толком не знаю, что еще делал Улло в те дни. Во всяком случае, от его тонких намеков у меня осталось впечатление, что на собрании (или по меньшей мере на фоне его), состоявшемся следующим утром, он как–то фигурировал.
