— Что вы хотите делать со мной дальше?
Выдохнув облачко дыма, небрежно бросаю:
— Ничего. Как поступить с вами — не в моей компетенции.
Она бледнеет:
— Вы выдадите меня военным?
— Да. Только моей страны. Нуварры.
Это её поражает до глубины души:
— Почему?! Что может знать всего лишь комиссар по иностранным делам уже не существующей республики рабочих и крестьян?
— Это решил не я. Таково приказание моего руководства. За вами вышел корабль, и, максимум через два месяца вы окажетесь в Нуварре…
Хочется добавить про императрицу и Океанию, но к чему раскрывать все карты? Мало ли, что взбредёт ей в голову? Хьяма опускает голову. Утешаю её:
— Это всё-таки лучше, чем болтаться в петле.
Она бессильно машет кистью:
— Потом меня всё-равно убьют…
— С чего вы взяли? В нашем государстве страшный недостаток женского пола, так что уж кому-кому, а вам ничего такого не грозит…
Изумлённый взгляд из-под бровей. Затем глаза вновь отводятся в сторону.
— Кстати… Если вам скучно, то я могу предоставить вам что-нибудь почитать. В доме неплохая библиотека…
…Это по местным меркам, разумеется… К моему удивлению она отрицательно качает головой.
— Пока не надо…
— Надеюсь, попыток бежать вы не будете делать?
— Куда, господин эрц?
Горько восклицает она. Я швыряю окурок в камин, встаю.
— Прошу прощения, у меня дела.
Иду к лестнице. Слышу следом шаркающие шажки шлёпанец. Расходимся наверху. Я — в кабинет. Она — к себе… Едва сажусь за стол, как в двери стучат.
— Да?
— Господин эрц, позвольте войти…
Баронесса? Я же вроде бы сказал, что вечером… Ну, раз так, пускай. Сразу поставим все точки над 'i'
— Заходите, госпожа. Раз пришли, не вижу смысла вас выгонять…
Она входит, застывая на пороге. Слегка откидываюсь в кресле:
— Слушаю вас, баронесса?
Женщина выдавливает:
— Прошу прощения, господин эрц… Я — забылась…Я действительно забылась…
Машу рукой:
— Проехали.
Она не понимает, удивлённо смотрит на меня. Приходится пояснить:
— Забудем о том, что произошло.
И не в силах удержаться от подколки, добавляю:
— Или вы сами этого не хотите?
Аора заливается густым румянцем, а я ещё подливаю масла в огонь:
— Ваша реакция на мои прикосновения меня удивила… И… Обрадовала…
Женщина готова сгореть от стыда, но я уже опять в привычном облике жёсткого сухого человека.
— Всё, баронесса. Можете идти к себе. Как я понимаю, возвращаться в свой особняк у вас ни малейшего желания.
Она с усилием кивает в знак согласия с моими словами. Затем, словно решившись, открывает рот, но тут же её губы вновь смыкаются. Спохватываюсь:
— Позвольте задать вам один вопрос, баронесса…
Женщина вздрагивает, её глаза расширяются.
— Какой?
— Насчёт вашей дочери… Почему она всё время молчит? Этому есть веские причины?
Внезапно на её глазах появляются слёзы. Голова опускается.
— Раньше Юница говорила. Но как то раз она вошла ночью в нашу спальню, когда мой покойный супруг… Избивал меня… С тех пор она молчит. Если честно, впервые с того времени я увидела улыбку на её лице в вашем доме, эрц…
Сказать, что я потрясён — мало сказать. Избивать женщину?! Какие же они варвары! Поднять руку на слабого, на мать! Тем более, мать своего собственного ребёнка! Видимо, я не могу сдержать отвращения на лице, потому что Аора вдруг замирает на месте, удивлённо глядя на меня. Потом осторожно, стараясь не вызвать моего гнева, задаёт вопрос:
— А разве у вас такого нет? В Нуварре?
— Да если бы такое случилось, то человек, поднявший руку на женщину, был бы убит на месте! Либо отправлен на каторгу пожизненно!
Ресницы удивлённо хлопают. Потом следует новый вопрос, точнее, просьба:
— Эрц… Я ничего не знаю о вашей стране… Как там живут, чем занимаются, что одевают… Вы как то раз сказали, что у вас работают все. И даже дворяне?
— Больше, чем простые трудящиеся, баронесса. Потому что звание аристократа в нашей стране не даёт никаких привилегий, и лишь добавляет обязанности…
Короткая пауза. Затем добавляю, потому что внезапно мне становится искренне жаль эту несчастную женщину, не знавшую в жизни простого человеческого счастья.
— Приходите сюда вместе с дочерью после ужина. Думаю, мне удастся развлечь вас обеих…
Впрочем, сочувствие — первый шаг к чему то большему. А этого я не могу, и не хочу себе позволить. За свою жизнь я выполнил всё, что обязан сделать мужчина: посадил не одно дерево, а целый сад. Построил дом. Вырастил детей, за которых мне не стыдно. Любил, и был любим сам. Узнал счастье, гордость и горе. Так что… Впрочем, неужели нельзя дать кому то, точнее, поделиться кусочком счастья, которое мне когда… Которое я испытал в прошлом? Ведь это будет так мало стоить мне, и так много может дать тому, с кем я разделю то, что довелось узнать мне…
…После обеда снова приходит Пётр. Он выглядит тоже нормально. То ли привычка, то ли молодой организм. Он всё же в половину младше меня. А я, несмотря на то, что выгляжу немногим старше парня внешне, в реальности уже далеко не молод. И мы снова запираемся в кабинете, и штабс-ротмистр делиться со мной тем, что ему известно. А знает молодой офицер достаточно много. Прежде всего, обстановку в стране. По крайней мере, в той половине государства, которую пересекли их эшелоны. Это первое. Второе — неожиданно даже для него самого руководство, точнее, начальство, дало ему довольно ответственный пост в новом правительстве. Теперь, кстати, Русия называется Диктатурой. 'Оригинальное' название, от которого меня так и тянет перекосить лицо. Словом, Пётр сейчас отвечает за поддержание порядка на 'умиротворённых' территориях. А попросту говоря — он начальник военной полиции. Хороший старт! Но вот положение дел в Комитете Диктаторов, как называется высший орган власти новоявленной Диктатуры, не очень. Всем заправляют три генерала: от инфантерии, то есть, пехоты. От кавалерии. Это объяснять не надо. И от артиллерии. Но каждый тянет одеяло на себя, стремясь достичь наибольшего влияния на остальных и получить максимальную власть. А значит, конфликт между ними неизбежен. Единственный вопрос — как скоро он произойдёт. Но что разборка между высшими офицерами случится, я ничуть не сомневаюсь. Самое плохое и страшное, что они собираются разделить страну на военные районы, которыми и будут управлять. А в случае чего-либо, угрожающего их власти или стране, объединять усилия… Свежо предание, да верится с трудом…
— Понимаешь, Пётр, тут получится не союз троих владетелей, а скорее, что-то совсем противоположное…
Он жадно слушает то, что я ему говорю, потому что успел не раз убедиться в моей правоте, и даже в глубине души считает некоего Михха Брума ясновидцем. Хотя речь всего лишь об опыте другого мира и другой эпохи…
— Где уверенность в том, что в случае нападения врага на одного из генералов, остальные решат выполнить свои обещания и помочь ему? Её нет! Скорее всего, оба будут злорадствовать, что третьему приходится туго, и его земли в тяжёлом положении. И когда наступит время, они смогут поделить их между собой.
— Даже так? Но ведь господа генералы — люди чести!
— Пётр! Одумайся! Где ты видел честь в штабах?! Согласен, что до уровня батальона, даже полка есть честные офицеры. Но выше, от дивизии и дальше, на высоких постах сидят либо те, кто имел связи при дворе, либо высокородные, кичащиеся своим происхождением!
Парень опускает голову. Крыть нечем.
— И даже если никто не станет нападать на Русию извне, потому что, как я понимаю, Гонведия и Прусия сейчас тоже переживают нелёгкие времена, потому что солдаты оставили фронт…
Делаю паузу и вопросительно смотрю на него. Мой собеседник кивает в знак согласия.
— Вот видишь… Но очень много шансов за то, что господа генералы захотят править Русией единолично. А значит, уничтожить соперников. Любым способом. Или силами войск, имеющихся в их подчинении. Ты — как бы над всеми. Не в смысле чего-то вроде власти, а как полиция. Новый род войск, не подчиняющийся никому из них.
Парень вновь согласно кивает.
— С другой стороны, под твоим началом достаточные силы.
Снова кивок.
— Значит, жди вербовщиков и агитаторов, которые начнут тебя склонять на чью-нибудь сторону. Ещё не приходили?
Теперь кивок отрицательный. Улыбаюсь:
— Готовься, Петя. И жди. Деньги, ценности, чины, посты, земли, женщины…
Он краснеет, а я спокойно говорю:
— А что тут такого? Это жизнь. И никуда от неё не денешься. Так что будь осторожен а когда почувствуешь, что начинаешь колебаться — приходи. Постараюсь помочь, чем могу.
