Глава 19
…Я просыпаюсь мгновенно, сразу, по неискоренимой привычке человека, привыкшего к действию в любую минуту. Ещё темно, но это ничего не значит — зимой рассветает поздно. Часы светятся своими большими цифрами, понятными лишь мне. Восемь? Можно спать ещё целый час. Что же меня разбудило? В комнате по-прежнему. Чуть слышно посапывает Юница, удобно устроившаяся между мной и баронессой, которая свернулась в клубочек с обиженным выражением тонкого личика. Напротив, на лице её дочери спокойствие. Полежать ещё? Но что же меня потревожило? Включить свет? Жаль тревожить женщин. Вернее, женщину и ребёнка. Планшет едва заметно мерцает индикатором разрядки. Беру его и вставляю зарядный шнур. Затем опять осторожно устраиваюсь рядом с Юницей, только на этот раз не засыпаю, а просто сижу, любуясь на идиллическую картинку. Всё-таки, что меня разбудило?.. Баронесса сонно шарит вокруг себя, находит дочь, выражение лица меняется. Но, вопреки ожиданию, оно не успокаивается, а наоборот, искривляется в горькой, испуганной гримаске, и я только сейчас различаю крохотный, почти незаметный шрамик на её виске, раньше скрытый прядью волос. Чёрт возьми! Миша! Соберись! Не раскисай! Лучше подумай, что будет, когда они проснутся? Ладошка Аоры нащупывает мою руку, спокойно лежащую на покрывале, рефлекторно хватает её, тащит к себе. Не верю своим глазам — женщина успокаивается, на лице появляется слабая улыбка и облегчение. Словно что-то плохое, что приснилось ей, ушло обратно в леса кошмаров… Прикрываю глаза. Так мне лучше думается. Как быть дальше? Чем они становятся для меня? Вдова и её дочь? Чем то большим, чем случайные знакомые? Или всё же я смогу справится с ситуацией? Юница открывает глаза, улыбается мне сонно, и… Я улыбаюсь ей в ответ. Девочка расслабляется, потом поднимается, высвобождаясь из мод маминой руки. Это движение будит Аору. Та тоже распахивает свои глаза, с минуту хлопает сонными глазами, не понимая, где она находится, потом резко приподнимается, её рот кривится, но тут дочь буквально прыгает к ней, обнимает, и счастливо говорит:
— Мамочка!
Испуганный взгляд баронессы, недоумевающий и не верящий тому, что только что произошло. Всё мгновенно забыто. Женщина хватает девочку за плечи, заглядывает в глаза, лихорадочно прижимает к себе, целует, на глазах появляются слёзы счастья. Юница отбивается. Она, по-моему, даже немного испугалась такого порыва чувств и подаётся ближе ко мне. Кладу свои руки на её хрупкие плечики, и чувствую, как напрягшееся тельце расслабляется. Зато баронесса явно обижена такой реакцией дочери. Простите, ваше сиятельство, но тут уж ничего не попишешь. Дождавшись, пока девочка чуть успокоится, я тихонько говорю ей в розовое ушко:
— Умываться, чистить зубки, переодеваться и завтракать. Договорились?
— Да, дядя эрц.
Она оборачивается ко мне, я по прежнему улыбаюсь:
— Можешь звать меня дядя Михх.
Она надувает губки:
— А можно папой Миххом?
Я едва не сваливаюсь с кровати, тем более, что сижу на самом краешке. Но удерживаюсь.
— Можно.
— Ой, как я рада! Теперь у меня будет настоящий папа!
Она вскакивает на четвереньки, ловко перебирается через маму, соскальзывает на ковёр, и едва засунув ножки в свои ботиночки, уносится. Тишина. Я тоже поднимаюсь с кровати, открываю жалюзи. Призрачный рассвет чуть освещает спальню. На улице — белым бело. Выпавший ночью снег и пролетевшая метель засыпала город плотным покрывалом. Замечаю цепочку следов, идущую от особняка к калитке ограды. Понятно. Видимо, это Горн отправил кого-то из парней выполнять моё поручение по поводу рынка. Вдалеке, у груды бесформенных сугробов, прикрывающих место упокоения последнего императора Русии, у костров греются солдаты. Виселицы ещё заняты. Чёрт! Сколько они собираются держать там мертвецов? Пока не свалятся?! Но с этим я справиться не могу. Проклятие, даже с ребёнком не выйти погулять! Между тем позади меня шуршание одежды, затем тихие шаги, скрадываемые толстым ворсом ковра. Они замирают возле меня.
— Эрц… Вы совершили настоящее чудо! И моя благодарность вам… Не знает границ… Позвольте обратиться к вам с единственной просьбой, и не сочтите её за наглость…
Киваю, по-прежнему стоя неподвижно.
— Не принимайте её слова, сказанные сейчас, всерьёз…
— Почему?
Оборачиваюсь к ней. Баронесса опускает голову. Затем выдавливает из себя:
— Вы… Мы вам обязаны всем. Даже жизнью. Моя благодарность не знает границ… Но быть девочке отцом… Вы не должны. И, тем более, не обязаны…
— Хватит.
Я останавливаю женщину, пока она не вывела меня из себя. Баронесса пугается — похоже, выражение моего лица сейчас не слишком доброе.
— Замолчите, пока вы не наговорили мне такого, о чём будете потом жалеть. Идите к себе, приводите в порядок дочь и себя. Ваше платье помялось и выглядит неопрятно…
Казалось бы, причём тут платье, когда произошло такое. Но Аора, кажется, из тех женщин, которых даже случайный волосок на ткани может вывести из себя. Она тушуется, теряет мысль, затем двигается к двери. Бросаю её вслед:
— Я не стану возражать, если девочка будет называть меня папой. Главное, чтобы она говорила. Как можно больше.
Её плечи опускаются ещё больше, дверь закрывается. Ну а я — в душ… Все собираемся на завтрак. Хьяма, как ни удивительно, вовремя. Юница весело болтает ножками и делится впечатлениями, что заставляет океанку открыть от изумления рот.
— Этот котик такой глупый! Такой глупый! А мышонок очень хитрый, правда, мама?
— Да, милая…
Похоже, что баронесса взяла себя в руки, потому что ведёт себя за столом довольно естественно. От неё, что интересно, пахнет не парфюмом, как обычно, а обыкновенной чистой водой, как всегда от человека после ванны. Значит, она успела принять душ. Присмотревшись, замечаю, что её волосы ещё влажные. Платье, кстати, опять другое. Интересно, сколько их в её гардеробе, и сколько чемоданов притащил ко мне в особняк слуга…
— Господин эрц, иногда животные разговаривали. На каком языке? Вашей страны?
Киваю.
— Да, госпожа. Просто фразу столь коротки, а вы все были столь заинтересованы, что я счёл возможным не переводить междометия на русийский, чтобы не отвлекать вас от зрелища.
— Папа Мих, а ты нам покажешь вечером что-нибудь ещё?
— Конечно, доченька. Только на этот раз немного, договорились? Чтобы ты спала у себя в комнатке.
Юница обиженно надувает губки, но тут же вновь весело улыбается:
— Хорошо, папа Мих!
Оборачивается снова к маме:
— Сегодня будем смотреть ещё, мамочка!
Аора не может справиться с эмоциями, и тоже улыбается, несмотря на свою задумчивость. Дзинь! Чашка падает на пол, звеня и подпрыгивая, потому что она небьющаяся с Земли подпрыгивает по деревянному паркету. Хьяма переводит взгляд с баронессы на меня и обратно:
— Папа?!
— Да! Дядя эрц разрешил мне называть его папой!
Океанка мрачнеет, бросает злой взгляд на баронессу, заливающуюся краской. Затем снова смотрит на меня, желая что-то сказать, но сдерживается. Правда, спустя пару мгновений интересуется:
— Простите, господин эрц… Не могли бы вы прояснить сложившуюся ситуацию? Я слушала весь разговор за столом… У вас есть дрессированные животные?
Мама с дочерью переглядываются между собой, потом прыскают от смеха. Юница с трудом, поскольку заливается смехом, поясняет:
— У папы живые картины. Как фотографии, или альбомы. Только там они двигаются, и разговаривают. Жаль, что непонятно. На папином языке.
…Ого. Девочка уже опустила моё имя. Просто 'папа'. Но каждый раз, когда она это произносит, по моему телу пробегает волна нежности к ней…
— Как это возможно?!
Девушка явно не верит услышанному. Ладно. Чёрт с тобой, золотая рыбка.
— Я приглашаю и вас вечером на просмотр, Хьяма. Чтобы вы убедились своими глазами.
Поднимаюсь с места, поскольку завтрак уже закончен, киваю всем дамам, ухожу в залу, устраиваясь у камина… На улице тихо и хорошо. Выглядывает солнышко. А не погулять ли нам? Юница невысока, и из-за живых изгородей можно надеяться, не увидит виселицы… Как раз, дождавшись, когда я закончу, она выходит из комнаты с уже привычным альбомом в руках.
— Хочешь, выйдем во двор? Погуляем по саду, слепим снежную бабу…
— А что это такое?
Я поражён до глубины души:
— Ты никогда не лепила снеговиков?
— Не-а…
Отрицательно мотает она головкой. Поднимаюсь:
— Беги к маме, пусть она тебя оденет.
Девочка бросает свой альбом на диван, радостно убегает, и до меня доносится её голосок:
— Мама, мама, помоги мне одеться, мы пойдём с папой на улицу!
Звон выпавшего подноса заставляет меня обернуться — это Горн. Он тоже услышал радостный голос Юницы.
