— Папа?!
— Да! Дядя эрц разрешил мне называть его папой!
Океанка мрачнеет, бросает злой взгляд на баронессу, заливающуюся краской. Затем снова смотрит на меня, желая что-то сказать, но сдерживается. Правда, спустя пару мгновений интересуется:
— Простите, господин эрц… Не могли бы вы прояснить сложившуюся ситуацию? Я слушала весь разговор за столом… У вас есть дрессированные животные?
Мама с дочерью переглядываются между собой, потом прыскают от смеха. Юница с трудом, поскольку заливается смехом, поясняет:
— У папы живые картины. Как фотографии, или альбомы. Только там они двигаются, и разговаривают. Жаль, что непонятно. На папином языке.
…Ого. Девочка уже опустила моё имя. Просто 'папа'. Но каждый раз, когда она это произносит, по моему телу пробегает волна нежности к ней…
— Как это возможно?!
Девушка явно не верит услышанному. Ладно. Чёрт с тобой, золотая рыбка.
— Я приглашаю и вас вечером на просмотр, Хьяма. Чтобы вы убедились своими глазами.
Поднимаюсь с места, поскольку завтрак уже закончен, киваю всем дамам, ухожу в залу, устраиваясь у камина… На улице тихо и хорошо. Выглядывает солнышко. А не погулять ли нам? Юница невысока, и из-за живых изгородей можно надеяться, не увидит виселицы… Как раз, дождавшись, когда я закончу, она выходит из комнаты с уже привычным альбомом в руках.
— Хочешь, выйдем во двор? Погуляем по саду, слепим снежную бабу…
— А что это такое?
Я поражён до глубины души:
— Ты никогда не лепила снеговиков?
— Не-а…
Отрицательно мотает она головкой. Поднимаюсь:
— Беги к маме, пусть она тебя оденет.
Девочка бросает свой альбом на диван, радостно убегает, и до меня доносится её голосок:
— Мама, мама, помоги мне одеться, мы пойдём с папой на улицу!
Звон выпавшего подноса заставляет меня обернуться — это Горн. Он тоже услышал радостный голос Юницы.
— Ваша светлость, правильно ли я понял, что вы и баронесса…
— Нет. Просто… Вчера мне удалось помочь девочке снова заговорить. А потом она попросила разрешения называть меня папой.
Старик вздыхает, затем снова становится самим собой:
— Простите, ваша светлость, что неправильно понял.
И тут чёрт меня дёргает за язык:
— Вообще то ты понял меня правильно, Горн. Теперь бы баронесса поняла всё тоже… Правильно…
Он открывает от изумления рот, застывает столбом.
— Мы идём с Юницей гулять в саду.
И поднимаюсь наверх… Уже одетый в простую нейлоновую 'аляску', поскольку напяливать на себя положенную аристократу шубу из меха особо ценного животного нет ни малейшего желания, натыкаюсь в коридоре на стоящую у окна Хьяму, застывшую у окна, из которого вид на место экзекуции. Она сразу понимает, что к чему, и зло шипит:
— Вы слишком доверчивы, эрц!
На миг останавливаюсь, меряю её с ног до головы циничным взглядом, и парирую:
— Судя по вам — да.
Затем спешу вниз, где приходится подождать Юницу. В отличие от меня, мама собрать дочь так быстро не успевает…
…День просто чудесный! Ни ветерка, чуть выше ноля градусов. Снег влажный, и лепится замечательно. Мы скатываем большие шары, которые я водружаю друг на друга, поддерживаю Юницу в воздухе, пока она, следуя моим указаниям, тщательно выкладывает из принесённых Солой угольков из камина рот и глаза. Затем втыкаем сосульку вместо носа, напяливаем ведро на голову. Старая метла чудесно пристраивается правого бока. Классический русский снеговик, никогда не виданный здесь. Нет, конечно, лепят. Но тут свой стиль. Вместо чего-то подобного нашему Снеговику русы лепят нечто похожее на лошадь. Получается неуклюже. Но, возможно, тут просто дело привычки. Может, кому то и наше с Юницей творчество покажется уродливым или странным. Как говорится — на вкус и цвет все гайки разные… Незаметно провозились до ужина. Устали, промокли, но чувствуем себя просто великолепно. Я словно сбросил с себя всю грязь, которой напитался, а девочка так и льнёт ко мне. Только мама очень задумчива и бросает на меня и дочь очень странные непонятные взгляды. Самое странное, что Хьяма смотрит точно так же, словно увидела меня с другой стороны, никогда не виданной ранее. Когда трапеза заканчивается, а вечерняя сигара выкурена, появляются обе ун Ангриц, старшая и младшая, нетерпеливо ожидавшие окончания моего ритуала. Все дружно спешим наверх, там уже прогуливается госпожа бывший комиссар. Ей, несмотря на двусмысленность и сложность ситуации, в которой она оказалась, тоже интересно, что за ожившие картинки. Включаю им планшет, честно предупредив, что сегодня будем смотреть всего час, и пока слабый пол развлекается, запираюсь в кабинете. Что-то мне скажут во время сеанса связи? Увы. Сегодня поговорить с Метрополией не получается. Непонятные помехи, причём, очень и очень сильные, словно кто-то специально забивает эфир искрой. Даже тончайшая подстройка, производимая ноутбуком, не помогает. Прорывается короткая фраза:
— Завтра. Сеанс. Завтра.
— Понял. Понял. Понял. Завтра.
Странно, но я даже чувствую облегчение, что разговор не состоялся. Возвращаюсь назад, в спальню, где застаю идиллическую картину единения. Два взрослых ребёнка и один маленький дружно впились глазами в экран планшета, причём Юница даже сцепила ладошки в замок. Её мама — ухватилась за свою щёчку. А госпожа Хьяма засунула в рот большой палец и усиленно грызёт ноготь. Чёрт, я же им продолжение 'Тома и Джерри' поставил. Или ошибся? Заглядываю сбоку, и… Мда. Поставил, называется, мультик… Вместо приключений кота и мышонка все, затаив дыхание, смотрят нашего классического Щелкунчика, полностью поглощённые разворачивающимся действием и музыкой Петра Ильича Чайковского… Самый драматический момент, когда заколдованного принца берут в плен крысиные солдаты, и добрая девочка спасает его броском башмака… Юница вскрикивает от восторга, Хьяма бросила грызть многострадальный ноготь, Аора всплёскивает руками, плача от счастья… Бесшумно выхожу в коридор. Не стоит им мешать… Моё внимание привлекает мельтешение костров у места казни. Закрываю штору, припадаю к стеклу. Кажется, там снимают казнённых. Я различаю грузовики, бегающих туда-сюда солдат… За моей спиной открывается дверь, и все трое дам выходят. Лица умиротворённые, счастливые…
— Спасибо, господин эрц!
Хьяма неожиданно кланяется мне, словно высшему существу. В принципе, я действительно аристократ, а она простолюдинка по легенде. На самом деле — кто его знает.
— Спасибо, папочка! Как чудесно! И всё хорошо закончилось!
Я приседаю на корточки, ласково трогаю её за кончик носа:
— Всё. Хорошего помаленьку. Теперь приводи себя в порядок, и спать. Договорились?
Юница кивает. Затем в порыве благодарности обнимает, неуклюже чмокает в щеку. Но тут вмешивается мама,
— Идём, дорогая…
Они спускаются по лестнице, Хьяма вроде как собиралась пройти в отведённую ей комнату, но застывает на пороге. Оборачивается.
— Что?
— Простите… эрц… А у вас все такие? В Нуварре?
— Не понимаю вас, Хьяма.
— Как вы?
Усмехаюсь:
— За всех не скажу. Но, думаю, большинство.
И подмигиваю ей. Девушка краснеет и закрывает за собой дверь. Ну а мне пора побеседовать со слугой. Конечно, может и Горн доложить. Но зачем мне пересказ? Тем более, что парнишка может чего-то упустить, или не обратить на это внимания, и я смогу задать наводящие вопросы…
…- Торгуют всем, ваша светлость. Полно всякого товару: посуда, вещи, книги, картины…
Стан задумывается, что он ещё пропустил, и прихожу к нему на помощь — уж больно виновато он выглядит:
— А на что продают?
Он сразу бодро вскидывает голову:
— На камни драгоценные, на медь, вестимо. На хлеб, курево, яички…
Опасливо косится в сторону дверей, то ли боясь, то ли просто стесняясь:
— Женщин много, ваша светлость… Всяких. На любой вкус и выбор. И недорого берут.
И этот туда же! Помню, сколько пришлось отучать Горна от попытки сосватать мне ночную грелку. Пока просто не встряхнул его за грудки и не пригрозил выгнать. Никак не могут местные мужички понять, как это я столько времени обхожусь без женского пола. Впрочем, я тоже этого не понимаю. Но вот стоило только одной из них поселиться у меня в эти лихие времена, и я 'поплыл'… Нет, пожалуй, стоит сходить завтра, глянуть самому. Тем более, что мне надо кое-что прикупить для Хьямы. Не будет же она ходить в одолженных вещах всё время? Я, в конце концов, эстет, можно сказать. А ей ещё жить в доме три недели. Да и потом, в чём она ехать в машине будет? Обувь, платье, точнее, платья. Бельё…
— Значит, на медь и камни?
Парнишка внезапно становится хмурым:
— На еду больше всего, ваша светлость. Я потолкался между людьми — жрать то нечего. Лавки и магазины закрыты. Когда что появится — неведомо никому. А кушать каждый день хочется. Там, среди женщин, и благородные появились, ваша светлость. Честное слово!
