Колян с Ксандрой бродили туда-сюда около санок. Она уговаривала его:
— Не торопись уезжать домой. Папа скоро поправится, мы с мамой поедем на Волгу. И ты с нами. Поедем на оленях. У нас ездить на них даже лучше, чем здесь. — Ксандре ужасно хотелось явиться в родной городок на оленях, в тундровых санках, с ямщиком лопарем и лайкой. Тогда-то уж поверят каждому ее слову. — У нас ни гор, ни камней. У нас всё — поля, луга, реки — гладкое, ровное, — продолжала она. — Поедем! — Она давно задумывалась над этим, бывало, что сомневалась: возможно ли такое? Почему-то олени не живут на Волге. Но в последние часы перед разлукой с Коляном все сомнения примолкли: летом, как и здесь, олени будут кормиться травой, листьями, зимой вместо ягеля есть сено. Могут жить.
Эту уверенность подкрепляла вся окружающая обстановка. Ночь. Мороз. Земля, лес, горы в снегу. Все заливает бело-голубоватым светом полная луна. В другом краю неба переливается северное сияние. По лунному неподвижному свету бегут от этого сияния радужные отсветы. Все — как непрочное, зыбкое сновидение. А все-таки это — явь. Рядом с ней Ксандре кажется, что и ее мечта об оленях на Волге легко может стать явью.
— У нас хорошо. Летом вода везде теплая-теплая. Я купаюсь по три раза в день. Из речки — в луга. Они рядом. Цветов… Пахнут… Лучше меда, — нахваливала свою родину Ксандра. — Ты едал мед?
— Мед, поле, луг не едал, не понимаю, — признался Колян. Ему так часто приходилось говорить: не знаю, не понимаю, и было стыдно.
Ксандра почуяла это и не посмеялась над «поле, луг не едал», а посочувствовала:
— Не знаешь меда. Вот бедненький! — И начала рассказывать, что такое пчельник, сад, поле, огород, — Луг ты, конечно, знаешь, луга есть у вас, только зовут их не так.
Она соблазняла его волжскими фруктами, ягодами, певчими птицами, всем, чего не было в Лапландии.
Он выслушал ее с большим, безмолвным вниманием, а утром встал пораньше и уехал. Оленей, на которых ездила Ксандра, оставил в школьном дворе на привязи. Первая эту проделку заметила Катерина Павловна, разбудила Ксандру и спросила:
— Ты вчера как договорилась с Коляном?
— Никак.
— Он уехал.
— Куда?
— Не знаю, не видела. Похоже, совсем. Забрал всех своих оленей, а твою упряжку оставил.
Ксандра выскочила на двор, глянула на упряжку. Стоит привязана. Значит, Колян уехал совсем. Оленей оставил Ксандре и привязал, чтобы не погнались за ним.
— Я догоню его, — сказала Ксандра и начала собираться.
— Да, да, — согласилась мать. — Догони, верни и обязательно отдай оленей, либо отдадим за них деньги.
«Почему у белого света четыре стороны, кому это нужно? — сердито и горько думала Ксандра, отвязывая оленей. — Была бы одна… А теперь вот куда ехать?»
Она повернула от ворот в ту сторону, где были Веселые озера, и дала оленям полную волю. Они побежали охотно, резво: либо чуяли следы своих товарищей, недавно прошедших тут, либо спешили на кормежку.
Колян тем временем ездил около братской могилы, где похоронил отца, искал поставленный ему камень-памятник. Нашел, раскидал руками вокруг него снег, выдолбил топором небольшую лунку в мерзлой земле и захоронил в эту могилку отпетую землю. Ну, кажись, сделано все: отцу возвращена его земля, Ксандре подарены олени, кому следовало, сказано «прощай». Можно спокойно ехать в Веселые озера. А спокойствия не было, еще что-то полагалось сделать. Вспомнил, как готовила Ксандра чай, как вздрагивала при этом от холода, грела над спиртовкой руки. «Если расставаться по-хорошему, то надо привезти Ксандре дров», — решил Колян и направил оленей к лесосеке.
Памятуя вчерашнюю кормежку, туда же наладились и олени Ксандры. На подъезде к лесосеке она встретила Коляна, уже с дровами.
— Колянчик, ты куда это?
— Тебе.
— А я подумала: уехал. И вот гонюсь за тобой. — Ксандра смахнула слезы, которые выступили от огорчения, от ветра и счастья. — Какой ты хороший! Ты нанялся истопником в школу?
— Нет. Я сам… тебе.
— А ты наймись! Вот тебе и деньги, и хлеб, и квартира. Около печек тепло, сухо. Ты любишь возиться с огнем. Я буду помогать, — уговаривала Ксандра, зардевшись румянцем, как заря.
— Огонь — это хорошо, — соглашался Колян, представляя себе соблазнительную картину: он, Ксандра и лайка сидят перед зажженной печкой, откуда жарко горящие дрова щедро обдают их бездымным теплом и светом.
По его пониманию, благодетели человека располагались в таком порядке: мать, отец, олень, огонь, собака. Для него, осиротелого, главными были огонь и олень, и он хотел поступить так, чтобы сохранить и то и другое. Лучшим местом для этого он считал Веселые озера. Но Ксандра нашла еще одно и, когда приехали в школу, тут же увела Коляна к заведующему:
— Вот вам истопник, и даже с оленями.
Заведующий без малейшей проволочки, наоборот, вприпрыжку показал Коляну печи, пустой сарай для дров, выдал топор, пилу и сказал:
— Жить можешь в кухне. Напарника пилить ищи сам.
— Я буду помогать, я, — вызвалась Ксандра.
— Найдет среди учеников, есть великовозрастные.
27
— А теперь марш в баню! — шутливо скомандовала Катерина Павловна, подавая Коляну сверток с бельем, мылом, мочалкой.
С этого началась у Коляна новая, чужая жизнь. Мылся он лишь один раз — сделали ванну, когда принимали в больницу с тифом, — а в баню попал впервые. Сначала долго стоял у двери, приглядываясь сквозь плотный, горячий туман, что делают другие. Идти дальше было страшно: баня в глубине, где пар скрывал и потолок, и пол, и стены, представлялась ночным, безбрежным морем. Оглядевшись, присел на скользкую, деревянную скамью, по которой плыла мыльная пена.
— Эй, парень! — окликнул его сосед. — На грязное дрепнулся. Смой!
Колян не понял, чего хотят от него.
— Видишь, пена-то с меня ползет, грязная. Смой, говорю!
Колян принялся сгребать пену рукой на пол.
— Да ты что, русского языка не знаешь, в бане не бывал? — поднял голос сосед, подумав, что разговаривает с лентяем и грязнулей. Чумазый вид Коляна подсказывал именно это.
— Не бывал.
— Где же ты уродился такой?
— Здесь, лопарь.
— Понятно. — Сосед прошлепал к крану, принес шайку горячей воды, без разбавы. — Вот, учись! — и вылил на скамью. — Сам я человек здоровый. Но живу в бараке, трусь незнамо об кого, к шкуре-то к моей всякое пристать могло. А ты садишься на мои обмытки. — И еще вылил шайку. — Теперь можешь спокойно. А вообще ты начал неправильно. Грязь у тебя старая, въелась глубоко — ее сперва надо отпарить. Идем-ка! — взял Коляна за руку, провел в паровое отделение, посадил на полок.
На полкé, устроенном ступенчатой горкой, густо лежали и сидели красные тела, нахлестывая себя березовыми вениками. Беспорядочными волнами, точно вспененная вода в котле под водопадом, гулял жаркий, седой пар. Коляну казалось, что у него от жара вот-вот вспыхнут волосы. Защипало тело, потекли грязные ручейки пота. Он потер рукой плечо. Отмершая кожа скатывалась шариками и жгутиками. Колян вернулся к своему первому соседу.
— Порядок! — похвалил тот. — Теперь намыль мочалку и трись крепче, докрасна.
Что творилось под мочалкой и мыльной пеной, было не видно, а когда Колян обмылся, то закричал от удивления:
— Погляди, погляди! Я совсем другой стал.
— Конечно, другой. Был как чертенок, а стал дитенок, — обрадовал его сосед.
Потом Колян долго разглядывал свое беловато-розовое тело, находил на нем бородавочки, родинки, крапинки, неведомые раньше.
— Не узнаешь? Подменили? — смеялся сосед. — Вот говорят: красота, красота. Она, оказывается, перво-наперво в мыле да в бане. Ты мне сначала головешкой показался, наградила, думаю, матушка дитенка чертовой кожей. А теперь любо поглядеть, твою кожу можно надеть на самую раскрасавицу: не испортит.
Кроме зрительной радости, Колян открыл еще другую — радость чистого, дышащего всеми порами тола.
— Мы думали, ты утонул, — встретила его Катерина Павловна.
— В шайке, — добавила Ксандра и прыснула. — Чего так долго?
— Я как пуд оставил — так легко.
— Не как, а наверняка оставил. Пятнадцать лет собирал грязь-то, такую в один пуд не уложишь, — тараторила Ксандра. — Смыл — и стал заметно тоньше.
Катерина Павловна и Ксандра тоже побывали в бане и теперь с помощью школьной поломойки устанавливали топчаны, зашивали тюфяки, закрывали их простынями. Прошлую ночь, давно не мытые, переспали по-дорожному, на полу. Припав к одному из тюфяков носом, Ксандра сильно потянула в себя запах сена, потом закричала:
— Ой, мама, мамочка! Колян, Колянчик! Понюхайте. Волгой пахнет, Волгой.
Они тоже припали к двум другим тюфякам.
— Верно ведь? Верно? — допытывалась Ксандра.
