момент чистого созерцания, чистой отрешенности.
Через несколько минут мысли начали возвращаться, и Эдуард еще раз обдумал сложившуюся ситуацию.
В этот раз он даже испытал некоторое облегчение от того, что несколько минут назад не смог дозвониться до Ильи. Теперь-то нужно будет действовать намного аккуратнее. Поговорить по душам теперь не получится. Теперь нужно только…
Сам удивляясь своей решительности, Эдуард поднялся, надел кроссовки, накинул куртку и вышел на улицу. Он почему-то был уверен, что сейчас следует идти именно туда, в бар «Black Ocean», где они впервые столкнулись с Ильей и его гориллоподобным лысым другом. А может быть, и не столкнулись вовсе. Может быть, это была часть какого-то тщательно продуманного и выверенного плана, который… Который… Да черт его разберет, зачем это все было нужно!
Вдоль улицы горели фонари, изрыгая из себя желтые фонтаны света на асфальт проезжей части и на пешеходную дорожку, что сворачивала за угол дома, в котором находился бар. Эдуард натянул прямо на глаза бейсболку, взятую специально по случаю, и, стараясь вести себя как можно спокойнее, вошел в приоткрывшуюся дверь бара «Black Ocean».
Внутри довольно громко играла музыка, которую старался заглушить хор человеческих голосов, слившихся в оглушительнейший белый шум. Люди топили в нем свои чувства и мысли. В нем, а также в больших количествах алкоголя.
Эдуард присел за барную стойку, заказал себе бутылку пива и осмотрелся.
Где бы он уселся, будучи заядлым посетителем таких вот местечек, к которым Эдуард относил Илью Пахомова? Где бы он спрятался, наблюдая за окружающими и составляя свои подлые планы? Обдумывая свои разоблачающие ядовитые статейки? Где этот темный угол? Эта кишащая нечистью пещера?
Точно! Вон там!
В самом дальнем углу за столиком сидел так хорошо ему знакомый, хотя они и виделись-то всего два раза, Илья Пахомов. Он сидел в пол-оборота. Невысокий, стройный, располагающий. В плохо освещенном зале Илья казался еще бледнее, чем обычно, а его темные глаза вообще сливались с пустотой пространства вокруг.
На Илье был синий спортивный приталенный пиджак, джинсы и коричневые туфли в стиле оксфорд. Рядом с ним сидела девушка, вид которой поразил Эдуарда. Не с такой компанией он ожидал увидеть этого напыщенного служителя пера и бумаги.
Ему, конечно, плохо было видно лицо девушки, но уже сам ее внешний вид говорил, что эта мадемуазель далека от понятий нормы и адекватности. Ее белая футболка была то ли вымазана чем-то коричневым, то ли имела своей изначальной целью изобразить на белоснежной поверхности отвратительное коричневое пятно. Синие потертые джинсы тянулись вверх, обтягивая ноги девушки, словно змея, пытающаяся проглотить добычу, которая была явно ей не по размеру. Завершающей образ чертой было наличие небольшого количества татуировок, расположенных не в самых подходящих местах. Например, на выбритом виске и кто его знает где еще.
Эдуард сделал жадный глоток пива.
Илья здесь – это понятно. Но что делать дальше? Попробовать как ни в чем не бывало подойти к этой странной компании и завязать разговор? Выпить с ними, напустив на себя атмосферу добродушия и легкой дебильности?
Нет! Лучше просто проследить за ними. Хуже от этого не станет, но, может быть… Может быть, они сделают нечто такое, что поможет Эдуарду определить, каким образом Илья Пахомов все же замешан в смерти Дмитрия.
Что скрывает в своем темном шкафу человек, чьей работой является как раз процесс выискивания скелетов в шкафах других людей.
Илья достал из внутреннего кармана пиджака белый конверт, положил его на стол перед девушкой и осмотрелся. Эдуарду показалось, что Пахомов скользнул взглядом и по нему, и даже на секунду глаза Ильи остановились на надвинутой на самый нос бейсболке Эдуарда.
Это плохо. Очень плохо. Его могут заметить. В баре оставаться было нельзя. Нужно выйти на улицу и продолжать нести караул там.
Он в несколько глотков допил пиво, рассчитался, слез с барного стула, пошел к выходу, толкнул дверь плечом и вышел в свежую летнюю ночь.
Около получаса он бродил по пешеходным дорожкам недалеко от входа в бар, размышляя над сложившейся ситуацией. Никаких выходов, кроме сбора любой полезной информации о Пахомове и его деятельности, в данный момент он не находил. Обращаться в полицию было бессмысленно. Что он им может сказать?
«Мне тут один тип в телефоне моего брата-самоубийцы намекнул, что некий репортер или приторговывает наркотой из-под полы, или вообще девушек убивает. Я, конечно, до конца не уверен, но вы проверьте, что там у него в конверте…» – Эдуард не успел закончить свой едкий мысленный монолог, как на выходе из бара заметил знакомый синий спортивный пиджак.
Пиджак был накинут на плечи девушки с татуировками, которую, аккуратно придерживая за локоть, вел к такси Илья Пахомов.
Девушка была в сильном подпитии, и если бы не поддержка, она, наверное, завалилась бы где-нибудь у крыльца прямо на асфальт, пока холодный вечер и естественный обмен веществ не вывели из организма достаточное количество отравы, которое необходимо убрать, чтобы начать что-то соображать и как-то двигаться.
Судя по тому, что девушку еще не вывернуло от выпитого, у нее была как минимум первая стадия алкоголизма, которую многие обыватели даже не замечают, перелетая в буйном празднике жизни сразу ко второй.
Лицо девушки, к сожалению, рассмотреть было невозможно. Лишь на мгновение ее черты вспыхнули в медовом свете фонарей и тут же растаяли.
Это лицо! Эти черты! Эдуард сразу же узнал их. Это была та самая девушка, которая сфотографировала его однажды в клинике, когда он приезжал к Антону Николаевичу по поводу смерти Димы.
И снова в уголке его сознания проснулось какое-то старое, совсем позабытое чувство, которое кольнуло сердце Эдуарда тонкой ржавой булавкой, а потом спряталось вновь.
«Да что же это? – пронеслось в голове Эдуарда. – Кто она?»
Но тут же снова мысли вернулись к Илье Пахомову.
Интересно, что он хочет от пьяной в хлам девицы? Может быть, по-джентльменски проводить ее до дома, убедиться, что она закрыла дверь своей квартиры, и поехать к себе? Или, наоборот, планирует завезти бесчувственное тело в какую-нибудь темную промзону, в которой кричи не кричи, все равно никто тебя не услышит, кроме крыс, а
