Но даже и такие необязательные любовные интрижки (если их можно так назвать) в практике Людовика были нечастыми. Он желал, желал постоянно. Но желал только Анну, ее одну. С трудом склонялся он к замене ее какой-либо другой женщиной. Поэтому ему до смерти надоело слушать бесконечные истории Поля. Про себя он уже решил, что в Италию он его с собой не возьмет, найдет какой-нибудь предлог. Но все решилось гораздо раньше, когда камердинер однажды утром зашел слишком далеко в своих словах.
Он ловко брил Людовика длинной обоюдоострой сверкающей бритвой из испанской стали. При каждом движении его руки под хлопьями белоснежной пены появлялась дорожка смуглой кожи, похожая на тропинку, протоптанную в снегу. Людовик сидел, откинувшись на спинку кресла, и старался не слушать. Он благодарил Бога за то, что через несколько недель избавится от этого типа. Сегодня он собирался поговорить с Гревином, ведающим всеми слугами в замке, чтобы тот подобрал ему подходящего слугу для поездки на юг. Трудно было с этим Полем. С одной стороны, он хорош по многим причинам, но с другой стороны, терпеть его рядом сил уже не было. Даже когда он не работал языком, говорили его коричневые бархатные глаза. Гревин пристроит к нему кого-нибудь, например, старика д’Арманьяка. Тот глухой, и ему будет все равно.
Как Людовик ни старался, но все же начал слушать голос Поля. Молчание Людовика тот принял за интерес к своему рассказу и начал расписывать подробности своей удивительной связи с одной некрасивой горбатой девицей.
— Она выглядела, прошу прощения Вашего Высочества, ну прямо вылитая принцесса Жанна. Но все ее физические недостатки компенсировались невероятной страстностью…
Не помня себя, Людовик вскочил на ноги и вырвал бритву из рук камердинера.
— Вон! Вон отсюда! — дико заорал он на испуганного человечка. — Вон отсюда, и чтобы я тебя больше здесь не видел!
— Но, Ваше Высочество…
Не в силах находиться в одной комнате с этим человеком Людовик выскочил в прихожую и с треском распахнул дверь. Поль на коленях пополз за ним.
— Ваше Высочество, простите меня! Я был глуп, я не понял, как я вас обидел, простите меня!
Губами он коснулся сапога Людовика, но тот отдернул ногу, едва сдерживаясь, чтобы не ударить распростертого перед ним человека. Если бы он не брезговал к нему прикоснуться, то непременно бы ударил. В руке Людовик все еще сжимал бритву, и его снедало горячее желание полоснуть ею по горлу этого мерзкого венецианца, чтобы избавить мир от подлого шпиона, подосланного королем. Этот негодяй пытался настроить его таким гнусным образом, чтобы мысль о выполнении супружеских обязанностей по отношению к Жанне у него вызывала не рвотные позывы, а воспринималась как новый поворот в его любовных познаниях.
Поль прочел эту мысль на лице Людовика и на четвереньках проворно пополз к двери.
— Вон из этого дома! — кричал Людовик ему вслед. — И чтобы я никогда больше не видел твоей мерзкой рожи!
Людовик стоял у двери, его всего трясло. Он вспомнил то утро, когда в его комнату вошел Поль, заменив Леона. Ну конечно же, король воспользовался смертью Леона, чтобы внедрить своего шпиона к Людовику… а может быть, Леона убили, чтобы создать такую возможность? Людовик вспомнил маленькую часовню, где на мраморной скамье лежало тело Леона. Он тогда молчал, как и вообще при жизни. Две смертельные ножевые раны зияли в его боку. И у того, другого человека в боку были такие же две раны. Ни один из конюхов ничего определенного рассказать не мог. Они услышали чьи-то крики, шум, возню. Вбежав в конюшню, увидели два истекающих кровью сплетенных, уже мертвых тела. Считается, что они убили друг друга, но Людовик чувствовал, что здесь что-то не так. Скорее всего, эти два ни в чем не повинных человека должны были умереть, чтобы король мог послать Поля. Сейчас уже ничего не докажешь и разузнать тоже ничего нового не разузнаешь. Слишком поздно. Но скорбеть о смерти этих людей, прогнать прочь мерзавца Поля и еще больше (казалось бы, куда уж больше) возненавидеть короля — это сейчас еще пока возможно.
Теперь надо искать нового камердинера и как-то закончить бритье. Тут в коридоре появился слуга в ливрее камердинера. В руках он держал мужской плащ и направлялся к апартаментам монсеньора Бове.
— Эй, ты! — крикнул Людовик. — Поди сюда!
Слуга вздрогнул и поспешил к нему. Когда он подошел ближе, гнев Людовика сразу же пропал, и он улыбнулся. Слуга оказался молодым человеком с необыкновенно смешным лицом. Такого и в природе-то не бывает. То было лицо какого-то милого лесного зверька, например, доброй веселой белочки, с такими же высокими круглыми щечками (за ними угадывались защечные мешки) и маленькими блестящими серыми глазками. В их уголках уже прорезались маленькие смешливые лучики. А может быть, это кролик? Сходство с ним подтверждали два передних зуба — большие, белые, квадратные, с небольшим просветом между ними. Они частично прикрывали его слегка вывернутую нижнюю губу. Этот человек принадлежал к таком типу людей, которые никогда не загорают, а сразу сгорают. Кожа его была вся красная, в лопнувших пузырях. Копна густых волос неопределенного цвета — смесь красного с оранжевым — подстрижена «под горшок». Он был худ и невысок. Ливрея, похоже, шилась на его папашу, она висела на нем, как на огородном пугале. Он стоял перед Людовиком и поедал его глазами. Тот сделал ему знак войти и прикрыл дверь.
— Как твое имя?
Молодой человек приосанился и отчетливо произнес:
— Максимилиан Арман Эдуард Мария Поклен, Ваше Высочество.
— А Макс Поклен будет достаточно? — улыбнулся Людовик.
— Да, Ваше Высочество, Макс Поклен.
«Как угодно меня назовите, и это будет мое имя», — говорили его глаза.
— Ты камердинер монсеньора Бове? Он ждет тебя сейчас?
— О, нет, Ваше Высочество. Я просто нес ему его плащ, он забыл его в нижнем холле.
— А чей же ты слуга?
— Ничей, Ваше Высочество. То есть того, кто во мне в данный момент нуждается, Ваше Высочество.
В семье герцогов Орлеанских каждый имел своего камердинера, но держали еще дополнительных слуг, на случай болезни основного слуги или для обслуживания гостей. Макс Поклен, по-видимому, был из таких.
— Я могу быть вам чем-нибудь полезен, Ваше Высочество? — с надеждой в голосе спросил Макс.
— Возможно, — ответил Людовик, задумчиво его разглядывая.
— Надеюсь, ты хороший слуга?
— О, да, Ваше Высочество.
— А как насчет бритья?
— Я отличный брадобрей.
— И ты, конечно, честен и трудолюбив?
— О, да, Ваше Высочество.
Макс отвечал проворно, не дожидаясь даже конца вопроса.
