— Ваше Высочество, — произнесла она и осторожно коснулась его руки, как будто этим касанием пыталась что-то изменить в нем, — прошу вас, будьте ласковы с моей маленькой мадам Жанной. Она так страдает.
Людовик при ее словах одеревенел и, удивленно посмотрев на ее руку на своем рукаве, машинально кивнул.
В комнате было очень темно, горели только две свечи, но им не дано было одолеть густой мрак салона, набитого мрачной массивной мебелью. Людовик посмотрел в сторону постели, которая огромной бесформенной тенью угадывалась впереди, но Жанны там не было. Проследив за взглядом мадам де Линьер, он увидел ее, притулившуюся в уголке большого кресла. Она была, как обычно, вся в черном, с черной накидкой вокруг плеч. После холода переходов и коридоров в комнате было нестерпимо жарко, но она еще плотнее запахнула накидку и еще сильнее вдавилась в кресло.
Мадам де Линьер спросила ее о чем-то, и Жанна ответила тихим усталым голосом. Затем пожилая женщина пробормотала что-то о том, что она оставляет их на некоторое время одних, и быстро вышла за дверь. Людовик здесь долго оставаться не собирался, он собирался задать ей несколько вежливых вопросов, чтобы потом мог назвать свое посещение визитом.
Он спросил ее о здоровье, и, когда она отвечала ему, голос ее был почти не слышен.
— Благодарю вас, я здорова. А ваша матушка и сестра, надеюсь, тоже в добром здравии?
— В превосходном, — ответил Людовик; ему не хотелось беседовать с Жанной о своей матери и сестре. — А ваша матушка, надеюсь, тоже здорова? — ему было все равно, какое состояние здоровья у королевы, а насчет Анны он знал, что она в порядке, но светский разговор следовало продолжить.
Жанна в ответ только кивнула головой. Людовик осведомился о брате.
— А ваш брат, я надеюсь, он уже оправился после болезни?
— Он был не очень болен, у него просто появилась какая-то сыпь, но теперь он вполне здоров, благодарю вас.
— Рад это слышать.
Теперь не обсужденным осталось только здоровье ее отца, но Людовик не хотел о нем спрашивать. Сочтя все формальности выполненными, он поднялся.
— Мадам де Линьер сказала, что вам нездоровится, поэтому, я думаю, мне лучше покинуть вас, чтобы вы могли отдохнуть.
Он ожидал ее ответа, но вместо этого было слышно только ее хриплое напряженное дыхание. Постояв немного, он пожелал ей спокойной ночи и, выразив лицемерную надежду на то, что они еще встретятся утром перед его отъездом, направился к двери. Шаги его гулко отдавались в тишине, он очень спешил — скорее бы покинуть это неприятное место.
Дверь была заперта снаружи. Но вначале он в это не поверил. Вновь и вновь пытаясь ее открыть, он обернулся и крикнул ей через комнату:
— Что это за шутки, хотел бы я знать? О, Боже, кажется, я начинаю догадываться. Только один человек во всей Франции способен на такую гадость — ваш любезный папочка. Это он надумал запереть меня с вами в одной клетке. И после этого вы, наверное, станете моей женой. Моей женой!
Исступленно выкрикивал он эти слова, а она в ужасе склонила голову к коленям.
— Немедленно отдайте мне ключи! Пусть ваш трусливый папаша придет сюда и убьет меня! Пусть! Ему нужны мои земли? Пусть забирает! Пусть только знает — никогда его уродина-дочь не будет моей женой!
Не помня себя от гнева, он подбежал к ней и встряхнул ее за плечи. Глядя в ее залитое слезами лицо, он выдавил сквозь зубы:
— А теперь отдайте мне ключи!
Она вяло покачала головой и простонала:
— О, прошу вас, пожалуйста! У меня нет никаких ключей, и сюда все равно никто сейчас не придет, сколько ни зовите. Я не хотела этого, это не моя вина… Видит Бог, я умоляла… но ничего не могла поделать.
Он отпустил ее и молча застыл, не зная, что предпринять. Где-то в глубине души у него возникла мимолетная симпатия к этой рыдающей девочке, которая бесконечно несчастна. Его ненависть к королю достигла апогея — какой же это негодяй, если способен свою дочь поставить в такое унизительное положение.
Людовик посмотрел на окно, но оно находилось высоко и было слишком мало, а самое главное, до земли было далеко. Без толку барабанил он в дверь. Знал, это бесполезно, но пусть хоть будет ясно, что он протестовал. Выбившись из сил, вернулся в комнату и сел, как можно дальше от Жанны. Она тихо притаилась в своем кресле, не мигая уставившись в потолок.
Ему ничего не оставалось делать, как сидеть и ждать. Постепенно сон накинул на него свое тонкое покрывало. Он откинулся назад, на спинку резного дубового стула, и заснул. Спал он беспокойно, что-то шептал во сне, вертелся, его темные волосы упали на лоб, на губах блуждала странная улыбка. Ему снилась Анна, снилась миловидная племянница мадам де Линьер, снилась веселая молоденькая горничная в гостинице, которая так восхитительно постанывала, когда он ее ласкал. Им завладело такое желание, какого он никогда не знал прежде. Оно буквально скрутило его в дугу.
Людовик проснулся. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди, все тело горело. Он ничего не понимал. Во всем мире не осталось больше ничего, только его желание. Оно заполнило все его существо. Желание! Его надо немедленно утолить. Немедленно! Терпеть дальше нет мочи. С кем? Не важно. Кто это там? Кажется, Жанна. Хорошо, Жанна так Жанна. Но ведь она уродина. Ничего, сойдет. Он вдруг вспомнил слова Поля Каппоретти. Правильно, правильно. Нужно попробовать. Это даже интересно…
И тут он встретился глазами с Жанной. Она ждала. Она знала, что он так на нее посмотрит. В ее глазах ужас смешивался с ожиданием чего-то. Чего? И откуда ей было знать, что он сейчас чувствует?
Внезапно, не отрывая от нее глаз, Людовик выпрямился на стуле. Горькое понимание наконец дошло до него. Что за наивный дурак он был, радовался, ел и пил ароматное вино, в которое король приказал подсыпать конского возбудителя. Не столь уж это и редкий случай, но надо было помнить и быть осторожным. Просто, дьявольски просто, как все, что исходит от короля. Накормить зельем до отвала, а затем привести к Жанне и запереть на ночь. Как жеребца, который должен покрыть нужную кобылу.
Людовик вскочил со стула и заорал. Он проклинал короля, Жанну, весь мир. И Жанна тоже начала кричать. Кричать и рвать на себе одежду. Истерика постепенно перешла в эпилептический припадок, которым она была подвержена.
Тот, кто все это время подсматривал за ними и должен был доложить потом об успехе дела, увидел ее, бьющуюся в конвульсиях, пускающую розовые пузыри, понял, что все старания насмарку. Через минуту дверь отворилась, и мадам де Линьер ринулась к своей бедной, несчастной девочке. Она, конечно, знала, что эта ночь будет не из легких, но такого не ожидала. Она молила Бога, умоляла короля не делать этого, но в конце концов была вынуждена подчиниться. Сейчас она схватила бьющуюся в припадке Жанну и прижала к груди.
