Но поговорить с Людовиком так и не удалось. От короля прибыло жесткое предписание немедленно отправиться с визитом к супруге в Линьер. На этот раз король не был склонен к шуткам, поэтому предписание не оставляло Людовику свободы действий. Было сказано, что, поскольку Жанне уже исполнилось пятнадцать, Людовик должен остаться с ней на ночь и выполнить супружеские обязанности.
Все это было возмутительно, особенно тон. Ну что, начинать войну? Открытую войну с королем? Значит, герцогу Орлеанскому приказано идти и переспать с горбатым чудовищем, а после поблагодарить за оказанную милость. Но, видит Бог, не скоро король дождется, чтобы этот герцог начал плясать под его паршивую дудочку.
Людовик поднимался к себе, перепрыгивая через три ступеньки. В своей комнате перед шкафом он засомневался как одеться. Поехать в чем был, в охотничьем костюме? Показать всем, и супруге, и ее семье, как он ценит ту честь, что они ему оказали? Или тщательно нарядиться, как подобает герцогу Орлеанскому, подчеркнув тем самым, что он не нищий и в подачках не нуждается? Людовик постоял с минуту в центре комнаты, затем быстро переоделся, выбрав второй вариант.
Дюнуа — а он присутствовал при сборах — решил сопровождать его, хотя бы часть пути. И они вместе пересекли королевскую провинцию Бери по направлению к Линьеру.
Они ехали рядом на некотором расстоянии от сопровождающих и обсуждали предстоящий визит Людовика к Жанне.
— Как долго ты собираешься оставаться в Линьере? — спросил Дюнуа.
— Самое большее сутки день и ночь.
— День и ночь, — эхом отозвался Дюнуа. — И что ты собираешься там делать, Людовик?
— Конечно, для себя я потребую отдельную комнату. Ни за что не соглашусь спать в одной комнате с этим существом.
— Да, конечно, — озабоченно согласился Дюнуа. — Но ведь король приказал тебе переспать с ней?
— Я посмотрю, как будут развиваться события. Если надо, я могу переночевать и в конюшне.
— Пожалуй, я поеду с тобой, Людовик. Возможно, тебе потребуется моя помощь.
— Нет. Меня могут арестовать и бросить в тюрьму, а ты в это время должен быть в безопасности, чтобы в случае чего послать протест Папе и потребовать созыва Генеральных Штатов.
— Ты думаешь, он осмелится тебя арестовать?
— Не знаю. Но если он это сделает…
— Я немедленно соберу армию и выступлю против него.
— Только в крайнем случае. Если мой арест вызовет протест герцогов и они потребуют созыва Генеральных Штатов, чтобы те восстановили их права, то те несколько месяцев, что я проведу в тюрьме, будут потрачены не зря.
Нынешние французские бароны имели все основания упрекнуть своих отцов. Во время последней войны, в патриотическом порыве, те, не думая о себе, а только об отечестве, распустили Генеральные Штаты и добровольно отказались в пользу короны от своего права собирать налоги. Находясь между жизнью и смертью, они были слишком заняты, чтобы заниматься таким делом, как сбор налогов, и король, которому они полностью доверяли, мог собирать налоги более эффективно, а также устанавливать новые законы. Когда же отгремело и затихло последнее эхо войны, были розданы последние награды и произнесены последние пламенные речи, король (теперь уже новый король, которому никто не доверял) отказался вернуть им их права.
Налоги остались в его руках, с ним была и огромная армия, созданная на эти налоги. Он больше не позволил созывать Генеральные Штаты, которые по закону должны были собираться ежегодно. Он принял новые законы, которые были направлены против герцогов.
Вот как получилось. Думая только о победе в жестокой войне, отцы подписали смертный приговор своим Генеральным Штатам, не оставив сыновьям никакого оружия в борьбе против тирана-короля.
Главной мечтой Людовика было созвать Генеральные Штаты. И если эта несправедливость по отношению к нему окажется в центре внимания большинства герцогов и они вынудят короля возобновить работу Генеральных Штатов, тогда Людовик готов пойти на любые лишения.
Друзья остановились на развилке дорог, чтобы окончательно договориться. Дюнуа возвращается в Блуа и ждет там. Если завтра вечером Людовик не прибудет домой (в крайнем случае рано утром следующего дня) и если от него не будет никаких известий (а Людовик обязательно попытается отправить Макса с посланием), Дюнуа начинает объезжать герцогов и призывать их к восстановлению Генеральных Штатов.
С тем они и расстались. Дюнуа помахал кузену и пустил своего коня по дороге назад, а Людовик пригнулся и поскакал галопом дальше. Спутники едва за ним поспевали. Ветер трепал белые перья на его шляпе, и вся кавалькада являла собой яркое, красочное пятно на этой пустынной дороге. Людовик вовсе не горел желанием поскорее увидеть Жанну, он только хотел доказать миру (а этим миром был для него сейчас король), что герцог Орлеанский не распростерся перед ним, раболепно подняв вверх лапки, он просто ждет своего часа, и этот час придет, этот час приближается. Он становится все ближе и ближе, с каждым шагом его доброго коня.
* * *
В замке Линьер его дружески встретил граф де Линьер, известный своей преданностью королю, и его супруга, маленькая женщина с грустными глазами. Она была так с ним ласкова, а в тех помещениях, что они ему показали, никакого присутствия Жанны обнаружено не было, что он стал чувствовать себя менее напряженно, попытался привлечь себе на помощь всю свою врожденную куртуазность. В конце концов, эти добрые люди делают только то, что им приказано делать. Нет никакого смысла быть с ними нелюбезным. А когда его пригласили в трапезную, где тоже никаких следов Жанны видно не было (о ней даже никто и не упоминал), Людовик и вовсе повеселел.
Еда была превосходная, вина выше всяких похвал. А он был голоден. Людовик вообще на свой аппетит не жаловался, а тут еще после тяжелой дороги. В общем, за столом ему вдруг стало весело и интересно. Незаметно пролетели два часа, племянница мадам де Линьер строила ему глазки, Людовик уже воодушевился насчет нее, но тут к нему подошла мадам и пригласила вместе с ней нанести короткий визит Жанне. Она нездорова и ужинает у себя.
По гулким длинным лестницам он проследовал за мадам де Линьер в мрачный темный коридор, где было холодно, несмотря на июльскую жару. При свете факелов, прикрепленных к стенам, их тени, простертые далеко вперед, карикатурно повторяли очертания фигур. Все двери вдоль стены были закрыты. Тишину нарушали только быстрые дробные шажки мадам де Линьер, шорох ее юбок (он тоже был отчетливо слышен) и позванивание ключей у нее на поясе. Неторопливо и основательно шествовал Людовик — на три шажка мадам приходился один его. И с каждым шагом ему становилось все больше не по себе. В желудке он ощущал некий спазм, который появлялся всякий раз, когда ему предстояло встретиться с Жанной. Поведение хозяйки резко изменилось, она держалась прямо и всю дорогу молчала, пока не остановилась у двери в самом дальнем конце коридора. Перед тем как открыть дверь, поколебавшись с секунду, она повернулась к нему.
