шепчу я.
В моих глазах Шарлотта всегда была сильной личностью. Для большинства людей отсутствие матери в подростковом возрасте было бы тяжелым испытанием. Но только не для Шарлотты. Это не мешало ей жить. Она очень любила своего отца, и я ни разу не слышал, чтобы она ныла о том, что ее мать живет на Кубе с каким-то парнем вдвое моложе ее. По мере того как она рассказывает эту историю, я понимаю: Шарлотта очень умеет скрывать свои эмоции. Даже я не мог понять, что ей нужна мать, кто-то, кто мог бы направлять ее на этом трудном этапе жизни, кто-то, кто задушит ее эмоционально и физически в безусловной любви, и она, наконец, испытала это, только теперь немного слишком поздно.
— Говорят, что для каждой смерти есть свой процесс скорби, но когда ты оказываешься в таком положении, это самый одинокий опыт. Неважно, сколько людей вокруг тебя, страдающих так же, как и ты, ты чувствуешь только свою собственную боль. И горе, оно приходит волнами, разбивая тебя, ломая каждую часть тебя, которая едва держится.
— Я не знаю, сколько времени я сидела там, глядя на пустую кровать, которая была ее последним пристанищем, воспроизводя в уме события… как я могла остановить. Конечно, я не могла, но я позволила своему воображению разгуляться, повторяя свои шаги, — продолжает она.
Что-то было не так, очень не так. Кровь была верным признаком. В панике я подошла к медсестрам, и на их лицах отразился ужас, когда они увидели, что я вся в крови. Они немедленно вызвали врачей, и меня срочно доставили в родильное отделение, где и развернулся кошмар.
Внезапно все затихло, как в замедленной съемке: паникующие лица вокруг меня метались по палате, готовясь надеть халаты, перчатки и маски. В комнату ввозили инструменты, врачи обсуждали между собой, пока медсестры надевали на мое лицо дыхательную маску. Я чувствовала, как пульс бьется в моем теле, и мучительная боль вырвалась наружу, когда струйка теплой жидкости растеклась по моим ногам. Я не могла понять, что происходит.
Неужели это все еще кошмар?
Неужели я заснула?
— Шарлотта, послушай меня, тебе нужно тужиться, — сказал мне врач.
Я была в слепой панике. Я не понимала, что происходит. Другая медсестра внесла в палату то, что было похоже на инкубатор.
Это был инкубатор для ребенка.
— Что тужиться? — закричала я, втягивая воздух, который давала мне маска.
— Ребенок. У вас отошли воды, и ребенок сейчас родится. Шарлотта, времени нет, тебе нужно тужиться… сейчас, — повысил он голос.
Давление нарастало, и я невольно почувствовала желание тужиться. Я держалась за медсестру рядом со мной, следуя ее указаниям, делая последний вдох перед тем, как испустить крик.
— Мне поставили диагноз «некомпетентная шейка матки», — говорит она едва слышным шепотом.
— Когда при разрыве вод ребенок вынужден родиться, — медицинские термины мне не чужды, но я знаю, что эта история может пойти только в одну сторону, и готовлюсь к худшему.
Она молча кивает.
— Кровотечение… вода… он был разорван, — она немного сдвигается влево, где я не заметил меньшее надгробие. Смахнув снег, она наклоняется и кладет на него руку. В темноте ночи это подтверждает то, что я только что подумал, то, чего я боялся.
— Он умер, когда я рожала. Было слишком много осложнений. Он был слишком маленьким, слишком хрупким, чтобы даже бороться.
Александр Мейсон Эдвардс
Спи, мой маленький ангел, всегда и навсегда в моем сердце.
— Я держала его… знаешь… несколько мгновений. Я увидела его крошечное личико и поняла, что он заслуживает имени, поэтому я назвала его Александром, в честь тебя. Он был маленьким… очень маленьким, — она всхлипывает, ее плечи поднимаются и опускаются рядом со мной.
— Для него было слишком много всего, что случилось в тот день. Я винила себя за то, что потеряла бабушку и не позаботилась о себе. Я думала, что убила его, потому что не хотела его, но я хотела его… Я была просто в ужасе. Горе переполняло меня, и я звала тебя, кричала твое имя, умоляла прийти и спасти меня, но они думали, что я сошла с ума. Они следили за мной, даже поставили меня на учет как самоубийцу. Я не собиралась убивать себя, но мне нужно было что-то, чтобы унять боль.
Психиатрическая клиника, звонок Брайса. Теперь все это имеет смысл.
— Я не могла видеть ничего, кроме темноты. В жизни больше не было смысла, я потеряла все. Но, Лекс… Мне нужно, чтобы ты непредвзято отнесся к тому, что я собираюсь тебе рассказать, пожалуйста, пойми, что у меня не было другого выбора.
Моя голова слегка откидывается назад, озадаченный тем, о чем она спрашивает. Все еще оправившись от всей этой информации и пытаясь справиться с горем и угрызениями совести, борющимися за мое внимание, я молча жду, когда она расскажет все, что хочет, с открытым сердцем.
— Они хотели поместить меня в психиатрическую клинику. Ну, на один день они так и сделали, но я умоляла их позвонить твоему отцу. Я знала, что если кто-то и поймет, через какое горе я прошла, что привело к этому срыву, то это будет он.
— Мой отец знал? — я почти задыхаюсь, глаза расширяются, когда в них начинает просачиваться гнев.
— Он спас меня, Лекс. Он объяснил мою историю действующим врачам и пообещал оставить меня под своей опекой. Когда я увидела его, он попросил меня сделать что-то, пообещать ему что-то. Что если он собирается поручиться за меня, освободить меня из этого места, то взамен я должен жить своей жизнью. Учиться, ходить в колледж и прожить долгую счастливую жизнь, чтобы все, кто меня любит, гордились мной. Мне нужно было стать Шарлоттой Мейсон, найти, кто она такая, и начать жизнь.
— Итак, я пообещала ему это сделать. Три дня спустя я похоронила свою бабушку и нашего сына. Мой отец был в командировке и из-за плохой погоды не смог вернуться вовремя. Это был второй худший день в моей жизни. Я пообещал им обоим, что буду гордиться ими, что где бы они ни были, они всегда будут улыбаться мне. Это было единственное, что заставляло меня идти вперед. Только так я могла жить дальше.
— Шарлотта…, — я теряюсь в словах, боясь сказать что-то не то.
— В тот день, вместо того чтобы пойти на собрание, я сразу отправилась в тату-салон. Я знала, чего хочу.
Феникс.
— Татуировка, феникс. Она символизирует возрождение, потому что мне пришлось начать новую жизнь, Лекс, без тебя, бабушки и ребенка. Пока я
