Овладев передовыми укреплениями, французы открыли самый усиленный огонь по Малахову кургану и по тем батареям, которые могли обстреливать взятые укрепления.
В это время стали подходить наши подкрепления. Схватив прибежавшие два батальона Забалканского и один батальон Суздальского полков, Хрулев двинулся против Камчатского люнета и в то же самое время отправил левее его другую колонну, составленную из двух батальонов Полтавского, одного батальона Суздальского и двух рот Владимирского полка под общим начальством полковника барона Дельвига.
Атака генерала Хрулева увенчалась полным успехом. Едва он вышел из-за оборонительной линии, как французы, толпившиеся возле Малахова кургана, стали отступать. На хвосте их Хрулев ворвался в Камчатский люнет и, несмотря на упорное сопротивление, выбил оттуда неприятеля штыками. В это время колонна барона Дельвига овладела ложементами впереди Камчатки. При этой атаке было взято у французов в плен 7 офицеров и 300 человек нижних чинов. Утвердившись на Камчатском люнете, Хрулев получил известие, что Волынский и Селенгинский редуты взяты неприятелем. Хрулев хотел сдать кому-нибудь начальство, но все старшие штаб-офицеры были или перебиты, или ранены. Оставался только один подполковник Венцель. Подозвав его к себе, С. А. Хрулев стал отдавать ему приказание, как разорвавшаяся граната сильно контузила Венцеля. Он упал, и кровь брызнула из лица. Тогда, призвав своих ординарцев, Хрулев поручил прапорщику Негребецкому охранять передовые ложементы, а прапорщику Сикорскому – Камчатский люнет, а сам поскакал на левый фланг к Волынскому и Селенгинскому редутам. Это было в то время, когда неприятель, преследуя наших, приближался к мосту, перекинутому через Килен-бухту, и окружил со всех сторон муромцев. Собравшись в одну кучу, муромцы штыками пробились к мосту, перешли его и отступили на 1-й и 2-й бастионы. Преследовавшие их французы были встречены картечным огнем 5-й легкой батареи 11-й артиллерийской бригады, выдвинутой Хрулевым в промежуток между 1-м и 2-м бастионами. Расстроенные огнем батареи, французы стали отступать в то время, когда на 1-й бастион подоспели два батальона Забалканского полка и один батальон Полтавского. Командир последнего полка подполковник князь Урусов, присоединив к себе охотников Муромского полка, бросился с этими тремя батальонами на французов. Завязалась упорная штыковая свалка, при которой был смертельно ранен генерал-майор Тимофеев. Всеми уважаемый и любимый, неоднократно отличившийся, и в особенности при вылазке 24 октября, генерал Тимофеев был ранен осколком в голову и вскоре умер.
Французы подались и стали отступать. Преследуя их штыками, князь Урусов овладел Забалканской батареей и взял одну гаубицу. Эта блестящая атака дорого стоила нашим полкам, в одном Полтавском полку из 500 человек осталось только 250 человек. Едва ли эта горсть оставшихся в состоянии была удержаться на Забалканской батарее, если бы на помощь к ним не подошли два батальона Эриванского князя Варшавского полка с подполковником Краевским. Последний, получив приказание содействовать отбитию редутов, двинулся к мосту через Килен-бухту, но был встречен выстрелами французов, подступивших к 1-му бастиону и рассыпавшихся по горе. Под сильным огнем эриванцы перешли мост, оттеснили неприятеля за Килен-бухту и преследовали безостановочно за Забалканскую батарею. На половинном расстоянии между Забалканской батареей и Селенгинским редутом эриванцы остановились. К этим войскам вскоре присоединились четыре батальона Кременчугского полка.
Между тем французы с отбитием нами Камчатского люнета открыли по нему перекрестный огонь, наносивший значительный вред войскам, оставленным возле и в самом укреплении. Не имея одного общего начальника, войска не соблюдали должной осторожности: солдаты разбрелись; одни скрывались от губительного огня, другие повели раненых и пленных, иные пошли пошарить около французских тел, валявшихся во множестве, словом сказать, и половины не осталось на месте. Заметив это, неприятель, тотчас же прекратив огонь, бросился на штурм. После кровопролитного боя французы вторично овладели Камчатским люнетом.
В трех редутах, занятых неприятелем, производились усиленные земляные работы. Находившиеся на Малаховом кургане адмирал Нахимов и генерал Тотлебен тотчас же направили огонь на Камчатский люнет с целью препятствовать работам.
Среди распоряжений оба генерала подошли как-то близко ко рву и заметили, что там, как в клетке, все еще сидят притаившиеся французы. После переговоров была выслана команда, которая и привела 70 человек пленных.
Стемнело. На бугре перед редутами, немного дальше Забалканской батареи, всю ночь стоял отряд наших войск, составленный из разных полков. В потерянных редутах господствовала глубокая тишина, пальбы не было, а темнота ночи не дозволяла видеть, что там делается. Прибывший на Забалканскую батарею генерал Тотлебен приказал расклепать орудия, исправить амбразуры и тотчас же открыть огонь по занятым неприятелем редутам. Огонь этот поддерживался в течение всей ночи.
Упорный бой 26 мая дорого стоил сражавшимся. Наша потеря простиралась до 5500 человек, французы потеряли 5554 человека, а англичане 693 человека. С оборонительной линии было выпущено 21 091 снаряд; союзники же израсходовали около 40 тысяч снарядов.
В это время все госпиталя и перевязочные пункты были переполнены ранеными. Там, под руководством академика Пирогова и профессора Гюббенета, кипела самая деятельная работа, и наши медики неутомимо трудились над облегчением страданий и над спасением от смерти многих тысяч храбрых. Христианские обязанности медиков и само однообразие в их занятиях не дают возможности отдельным личностям выдаться резко из среды своих товарищей. Оттого мы не можем назвать имен особенно отличившихся, но должны сказать, что все медики от первого до последнего трудились до изнеможения над своим скромным, чисто христианским делом. Весь севастопольский гарнизон высоко чтит их заслуги и самопожертвование. Подвизаясь на этом трудном поприще, медики во все время славной защиты явили собой такой пример самоотвержения, что большая часть из них перенесла тяжкие болезни, а многие заплатили жизнью вследствие непомерных трудов, клонившихся к спасению ратных товарищей. Неоценимы были заслуги операторов, работавших день и ночь, с самым малым отдыхом и почти до истощения сил. Сравнивая подобную службу со службой на батареях, начальник гарнизона генерал граф Остен-Сакен и генералы Нахимов, Хрулев и князь Васильчиков несколько раз ходатайствовали о награде медиков наравне с защитниками и всегда встречали в этом отношении полную готовность главнокомандующего.
Значительным облегчением для медиков в их занятиях были сестры милосердия и сердобольные вдовы, прибывшие в Севастополь и остававшиеся там до конца осады.
29 ноября 1854 года прибыла в Симферополь первая партия сестер милосердия Крестовоздвиженской общины, а вслед за ними приехало еще два отделения. Широко было поле для христианской деятельности и заботливости о страждущих. Уход за больными, и в особенности за ранеными, требует большого терпения, трудов, самоотвержения и сил душевных. Только несомненное упование, твердая и непоколебимая вера и искренняя любовь к ближнему могут доставить возможность перенести все лишения и утомительные труды, неразлучные с уходом за больными.
Несмотря на всякого рода помощь, которую оказывали сестрам милосердия жители и начальство, им приходилось бороться с многочисленными затруднениями. Не только в Севастополе, но и в Симферополе сестрам случалось переходить улицы по глубокой грязи, и хорошо еще, если они имели в своем распоряжении телеги. В комнатах больных сестры подвергались днем и ночью опасности от заразы и от простуды: многие из них сделались жертвами своей трудной обязанности. Место их заступили в симферопольских госпиталях сердобольные вдовы, а уцелевшие от болезни сестры милосердия были отправлены частью в Бахчисарай, а большей частью в Симферополь.
Появление сестер среди больных было истинно благодетельным. Сколько страданий облегчено было их нежным предусмотрительным попечением, с которым не может сравниться самая заботливая мужская прислуга. Не ограничиваясь одним госпитальным уходом, сестры были всем для больных: они перевязывали раны, давали лекарство, варили больным пищу, читали страждущим книги, преимущественно религиозного содержания. Сестры писали письма к родным раненых, составляли духовные завещания и сообщали во все концы России последнюю просьбу или волю умирающих за родину.
Нельзя не дивиться их усердию и терпению при ухаживании за больными. Малейшие желания страждущих и их капризы исполнялись с готовностью и христианской кротостью. Трогательно было видеть, как многие из сестер, подавляя в себе всякий страх и женскую слабость, бестрепетно смотрели на самые ужасные раны и наперерыв старались помогать медику и больному с полным самоотвержением. Сестры мужественно переносили вид текущей крови и многоразличных тяжких язв в жилищах страдания и смерти. Одно присутствие женщин возле раненых действовало благотворно и утешительно на страдальцев. В доказательство, что попечение сестер о раненых истинно облегчает солдат наших, может служить следующий случай: тяжелораненый, весьма беспокойный после операции солдат настоятельно просил, чтобы одна из сестер оставалась при его постели. На вопрос, почему он этого желает, он отвечал: «Хоть потолкайся, матушка, около меня, так мне уж легче будет».
