Ровно в полдень 28 мая союзники подняли парламентерский флаг, а вслед за тем взвились такие же флаги на Малаховом кургане и на 3-м бастионе. С обеих сторон было объявлено перемирие для уборки тел. Обе стороны выслали цепи, определявшие две крайние линии, за которые переходить не дозволялось. Огромные толпы народа собрались на поле битвы. «Со стороны неприятелей приезжали даже кавалькады каких-то амазонок и людей в статском платье. На здешнем боевом месте подобные мирные фигуры казались чем-то необыкновенным. Зеленеющееся, испещренное красивыми южными полевыми цветками пространство земли между Малаховым курганом и холмом, на котором находился Камчатский люнет, и далее по ту сторону Килен-балки, около редутов, покрыто было телами исковерканными и изможденными».
Посреди убитых сновали носильщики, стояли группы солдат: наших и французов. Перемешавшись между собой, они вели самый оживленный разговор, сопровождаемый различными знаками и жестами.
Четыре часа продолжалось перемирие, затем цепи были убраны, флаги опустились, и опять по-прежнему завизжали ядра, засвистали бомбы, зажужжали пули и зарыскала смерть по Севастополю.
Французы быстро переделали в свою пользу отнятые у нас укрепления. На Малахов курган так и сыпались пули, посылаемые с Камчатки. Жутко было стоять нашим солдатам и матросам под таким свинцовым градом, они тужили, что так близко подпустили к себе врага и дозволили овладеть постройками, облитыми русским потом и кровью. А между тем пули одна за другой так и врывались в амбразуры, расчищая прислугу.
– Эдак из орудий некому будет действовать, – говорили солдаты, смотря на падающих матросов.
– Хоть по три матроса на пушку останется, – возражали матросы, – еще можно будет драться – была бы армия, а как по три не останется – ну тогда шабаш.
Глава XIII
Осада и защита с 26 мая по 5 июня. – Четвертое бомбардирование Севастополя 5 июня. – Штурм 6 июня
Приобретение неприятелем передовых наших укреплений вызвало со стороны союзников усиленную деятельность. Главнокомандующие союзными армиями думали, воспользовавшись невыгодным впечатлением, произведенным на защитников этим падением, штурмовать Корабельную слободу, т. е. левый фланг оборонительной линии, но не иначе как ослабив нашу артиллерию предварительным усиленным бомбардированием. С этой целью они приступили к постройке новых батарей и приспособлению приобретенных укреплений для действия против оборонительной линии. Как французы, так и англичане ставили новые орудия и заготовляли для них значительное количество снарядов. К 5 июня осадные батареи имели на своем вооружении 587 орудий, и хотя для борьбы с ними обороняющийся мог противопоставить 549 орудий, но союзники имели значительное превосходство в стрельбе и в запасах пороха и снарядов. При стрельбе атакующий имеет то преимущество, что может по своему произволу скрещивать выстрелы с нескольких батарей на один какой-либо пункт противника, тогда как защищающемуся приходится рассеивать свои выстрелы и отвечать только из нескольких орудий на десятки неприятельских выстрелов. Независимо от этого преимущества союзники имели значительное превосходство в артиллерийских запасах. У них заготовлено было от 400 до 500 зарядов на каждое орудие, тогда как у нас самое большое число зарядов не превышало 140. Ограниченный запас пороха и снарядов был причиной такого неравенства. Кроме недостатка в порохе и снарядах мы ощущали еще недостаток в зарядных картузах, или мешках, в которые насыпается порох для зарядов. Для шитья картузов приходилось употреблять флагтуг, судовые флаги, фланелевые рубахи адмиральских гребцов и даже крестьянское сукно.
В таком положении были осада и защита, когда секреты стали доносить, что к осадным батареям каждую ночь подвозятся орудия и снаряды; перебежчики говорили, что союзники готовятся произвести штурм и стягивают свои силы к Севастополю, вокруг которого они успели собрать 173 тысячи человек. Столь значительному числу неприятеля могли оказать сопротивление только 43 тысячи человек пехоты, находившихся на Южной стороне города, на защите укреплений оборонительной линии, и около 11 тысяч человек прислуги, действовавшей при орудиях.
В ожидании штурма было сделано новое расположение войскам, причем для большего удобства обороны левого фланга 4-е отделение оборонительной линии было разделено на две части: начальником первой остался капитан 1 ранга Юрковский, а начальником вновь образованного 5-го отделения назначен капитан 1 ранга Перелешин 2-й. В состав 5-го отделения вошли 1-й и 2-й бастионы с прилегавшими к ним укреплениями.
На оборонительной линии войска были расположены: на Городской, или правой, стороне 41 батальон пехоты с 6 полевыми орудиями и на Корабельной, или левой, стороне 35 батальонов с 18 полевыми орудиями. В случае штурма приказано было: по пробитии тревоги раненых не подбирать до окончания дела; всем нестроевым и людям, находящимся на работе, оставлять свои занятия и спешить на назначенные им места; гарнизонам бастионов и укреплений не отступать и драться до последней крайности; никому не кричать «Ура!», встречать наступающих штыками и после отбития штурма не преследовать неприятеля, а провожать его только ружейным и артиллерийским огнем.
В 3.30 утра 5 июня союзники открыли четвертое бомбардирование Севастополя, и в особенности Корабельной стороны и левой половины 4-го бастиона. Вместе с тем они действовали усиленным огнем против батарей Северной стороны города и по флоту, стоявшему на рейде.
В продолжение двух часов неприятель стрелял залпами, наши батареи отвечали самым учащенным огнем.
Стояла тихая погода. Дым от выстрелов скоро задернул всю местность столь густой завесой, что ни прицеливать орудий, ни видеть что-нибудь в нескольких шагах было невозможно. Вырвавшись из дула, пороховой дым долго клубился над орудием, или поднимался из мортиры правильным кольцом, или, наконец, струился длинной змейкой, указывая путь пролетевшей ракеты. В высоте, как белые пятна, на голубом небе виднелись клубки дыма от лопавшихся бомб, под ногами фонтаном брызгала земля, взметенная ядром, а в густой стене порохового дыма блистали огненные языки выстрелов.
После нескольких минут стрельбы над Севастополем стоял густой непроницаемый мрак дыма. Отдельного звука выстрелов уже не было слышно: все слилось в один оглушающий треск. Воздух был до того сгущен, что становилось трудно дышать. Испуганные птицы метались в разбитые окна домов, под крышами которых искали спасения.
Под градом снарядов самого большого калибра спешили наши батальоны занять заранее указанные им места, чтобы поспеть вовремя, если бы неприятель бросился на штурм.
Среди оглушительного рева выстрелов на колокольне Владимирской церкви раздавался благовест колоколов, призывавших к заутрене.
С восходом солнца легкий ветерок рассеял дым и канонада загремела с еще большей силой, французы по-прежнему стреляли залпами. Малахов курган был главнейшей целью, в которую направлялась большая часть их выстрелов. На всей Корабельной стороне не было живого места, куда бы не падали снаряды. Маленькие домики, ярко освещенные восходящим солнцем, и избитые выстрелами здания Александровских казарм, обнажившиеся от дымной пелены, представляли собой во многих местах одни развалины. Целые тучи бомб, ракет, каленых ядер падали в слободке, близ морского госпиталя в Екатерининской улице, на Театральной и Николаевской площадях. Но везде, где падали снаряды, не заметно никакой суеты, все идет своим чередом, каждый делает свое дело, не обращая внимания на выстрелы. «По-прежнему, – пишет г. Алабин, – войска стоят в местах, несколько укрытых от неприятельских выстрелов. Солдаты по большей части спят, другие перебирают свою одежду, чинят белье, обувь; некоторые заряжают или разряжают ружье, курят, едят свою неизменную кашу. С мерными условными возгласами тянут матросы и солдаты пушку в обмен подбитой на батарее. С той же беспечностью ходят офицеры и солдаты, с какой ходили вчера и третьего дня, ездят верхом с приказаниями; два солдата несут на палке, в мешке, только что принятое мясо, в ротных котелках тащат еще кипящую кашу; артиллерийские лошади везут на дрогах бочку воды; тянется несколько полуфурков с пирамидой туров; матросы и солдаты расчищают под штуцерным огнем засыпанную амбразуру бастиона, только работая несколько живее обыкновенного; множество солдат купаются у Пересыпки, несмотря на снаряды, ложащиеся вокруг них; тянется похоронная церемония… Словом, на Корабельной все идет обычным чередом; только нигде не видишь жителей: все скрылось куда могло; еще необыкновенно часто появляются в различных местах кровавые носилки с печальной ношей, да потрясают душу эти ужасные, гремящие вокруг звуки, этот грозный рев беспрестанно падающих и беспрестанно разрывающихся снарядов».
