что надо!
Мне стало приятно. Утром, умываясь у крана во дворе, я увидел, как она шла к калитке. Улыбнулась и помахала мне рукой:
– На работу иду.
Она работала на швейной фабрике.
Я вернулся в комнату и принялся за дело, начал доставать кирпичи со дна камина. Затем вырыл там топором прямоугольную яму и сложил в нее брезентовые мешочки, консервные банки и бутылки с золотым песком. Засыпал все землей, заново сложил кирпичи в том же виде, как они были. Ничего не было заметно. Оставшуюся землю из камина я подмел, вынес во двор и выбросил за забор.
В полдень я на автобусе отправился в центр, зашел в ресторан и заказал шашлык. Прямо передо мной, у окна, обедали грузины, они были похожи на дельцов. Выйдя из ресторана, я заметил и других грузин, они стояли перед кинотеатром и громко разговаривали. «Не напороться бы на знакомого», – подумал я и на всякий случай купил кепку и темные очки.
Вечером я сидел на почте и места себе не находил: раз пятнадцать я повторил заказ, но Манушак не брала трубку. Пробыл там до поздней ночи: «Неужто что-нибудь случилось с Манушак?»
Домой вернулся на такси. Еще не спал, когда хозяйка постучала в дверь:
– Сигареткой не угостишь?
– Нет, – я не открыл дверь.
В ту ночь мне приснилась Манушак, у нее были куриные лапки.
– Что это? Что с тобой сталось? – говорю.
– А что? Мне очень даже нравится, – довольная, она так и расхаживала передо мной взад и вперед на своих курьих ножках.
Эх, Манушак, Манушак.
Проснулся я рано, было еще темно. Целый день потом не ел, не хотелось. «Вдруг не смогу дозвониться, что тогда?»
Вечером я был на почте, ходил взад и вперед в ожидании разговора.
– Тбилиси, седьмая кабина, – объявила телефонистка в микрофон, указав мне при этом рукой: «Заходи».
Я поднял трубку и услышал, наконец, голос Манушак.
– Куда ты пропала? – спросил я.
– Тут пожар случился, весь второй этаж сгорел.
– Да что ты?
– Хаим принес новый аппарат, нашел и подсоединил провода, я уж и не думала, что заработает, но, видишь, работает.
– Он там?
– Нет, давно ушел.
– С тем местом меня связывало много хороших воспоминаний, сердце оборвалось.
– Так что мы потеряли работу, мама очень переживает.
– У меня есть деньги, я дам, не горюй, – сказал я.
– Знаешь, что мама сказала про тебя? – Она замолкла. Я тоже не издал ни звука. – Его дело кончено, забудь о нем, пора подумать о ком-нибудь другом.
Это было неприятно, но я не удивился.
– Она знает, что ты собираешься ехать ко мне повидаться?
– Спрятала мой крестик и цепочку, пусть Хаим дает тебе деньги на дорогу, говорит.
– Об этом не беспокойся, – сказал я. – А ты что сделал?
– Снял комнату.
– Боже мой, как хорошо.
– Этот телефон там не оставляй, – сказал я.
– Да, я знаю, что делать.
На другой вечер я под диктовку Хаима записал незнакомые имя и фамилию.
– Сфотографируйся для паспорта, фотографии положи в конверт и вышли на имя этого человека на Главпочтамт до востребования. Когда приеду – привезу новый паспорт.
– Ну, ты мужик, – обрадовался я.
– По паспорту ты будешь Иванов, так лучше, в России это самая распространенная фамилия.
– А когда приедешь?
– Как только паспорт будет готов, возьму с собой Манушак и приеду.
На следующее утро я сфотографировался. «Мне сегодня же нужно», – сказал я и заплатил втридорога. В полдень на почте я положил в конверт фотографии и четыре пятидесятирублевые бумажки, на внутренней стороне конверта написал: «Эти деньги передай Манушак», затем заклеил, заплатил полтора рубля и, как тогда говорили, отправил заказным письмом.
Домой вернулся поздно вечером. Шел дождь. У хозяйки в окнах свет не горел. «Спит, наверное», – подумал я и ошибся. Она оказалась в моей постели.
– Видишь, какая погода, решила постель тебе согреть.
– Какая же ты добрая, – сказал я, что еще я мог сказать. Все это было мне неприятно; сколько же она себе позволяет, с ней нужно ухо востро держать, думал я и напомнил ей: – Скоро ко мне приедет невеста.
– Вот приедет, за версту тебя стану обходить.
В те дни у меня было так тепло на душе. Ходил в солидные рестораны и пил коньяк, для Манушак купил очень красивые золотые сережки и итальянские туфли на высоких каблуках. Это еще что, думал я, вот приедет, завалю ее подарками.
Мое письмо пришло в Тбилиси, и Манушак мне рассказывала: «Хаим показал мне твою фотографию. Какой же ты стал красивый и как возмужал, мочи нет, не дождусь, когда увижу тебя и обниму». За деньги поблагодарила: «Сто рублей маме отдала, сто – себе оставила». Мы договорились, что вечером придет Хаим и мы поговорим, но он не пришел. И на другой вечер не появился. На третий вечер Манушак сказала мне:
– Твой паспорт готов, утром Хаим принес.
Я обрадовался:
– Здорово!
– Сказал мне, ты поезжай, я сейчас не могу, потом приеду и повидаюсь с вами.
Я удивился:
– Почему? Что стряслось?
– В Трокадэро стреляли, он ранен в голову, врачи не знают, выживет ли, он в очень тяжелом состоянии.
Услышав это, я опешил: «Так-то вот, и его очередь настала».
– Продиктуй мне свой адрес.
– Зачем тебе?
– Хаим просил.
Я замешкался, перед глазами стояло нахмуренное лицо Трокадэро.
Она напомнила:
– Слышишь, что я сказала?
– А ему зачем?
– Он же должен нас найти, когда приедет.
Я сказал.
– А теперь продиктуй новое имя и фамилию.
Повторил ей дважды.
Она вслух прочитала записанное.
– Все верно, – отозвался я.
– Подожди, спрячу.
– Когда ты приедешь?
– Завтра вечером сяду на поезд и послезавтра вечером буду у тебя.
– Здорово!
– Боже мой! Не верится!
– Если вдруг не встретимся на перроне, иди в зал ожидания, тут всего один зал, найдешь. Сядь справа у окна, подожди меня.
Под конец она опять сыграла песнопение.
Вышел с почты и почувствовал, как задергался правый глаз, мне стало неприятно, не к добру это было. «Что же может случиться?» – подумал я.
29
Пошел по улице, остановился на перекрестке, потом почему-то повернул налево. Повернуть бы тогда направо, и жизнь моя пошла бы по-другому. По дороге я увидел кафе, освещенное красными огнями, оттуда доносились звуки музыки, я и зашел. Оглядевшись, я понял: это было место, где собирались блатные, и конечно, мне надо было уйти, я и хотел, но «раз уж зашел – выпью стаканчик», – подумал я и присел к столу. Официант принес водку в маленьком графинчике и тонко нарезанный лимон:
