на мой паспорт, поднял голову и уставился на меня:
– Так это ты? – он оживился.
– Ну да, я, а в чем дело?
Тот не ответил, позвонил по телефону и перед кем-то отчитался: «Привезли такого-то».
Я почувствовал, что вляпался в историю.
– Два года тебя разыскивают.
Не мог же я ему сказать: «Я не тот, за кого ты меня принимаешь, я Джудэ, а точнее, Иосиф Андроникашвили». Я горько усмехнулся.
– За что разыскивают?
– Не знаешь?
– Не помню, – ответил я.
– Не нервничай – напомнят.
Когда меня привели в камеру и за мной захлопнулась дверь, от ужаса случившегося я бросился на стену и со всей силой ударил головой, вокруг будто засияло зарево взрыва, и я потерял сознание.
Уже светало, когда я открыл глаза, наверху, за решеткой, виднелся темно-синий лоскут неба. В камере кроме меня было еще пять человек, они спали. Боже мой, ну какого черта я туда поперся, почему не ушел, когда сердце почуяло неладное, почему не прислушался к себе?
Утром нам раздали чай в железных кружках, он показался мне вкусным и достаточно сладким.
– Что ты натворил, за что взяли? – спросил парень, у которого не хватало переднего зуба.
Как я мог не ответить?
– Пока не знаю, – сказал я.
Тот решил, это шутка, и улыбнулся. А ведь все так и было. Я и сам с нетерпением ждал, хотел узнать, в чем меня обвиняют.
Целый день болела голова, я лежал на нарах и думал о Манушак. Вечером я представил себе, как она, радостная, с легкой косинкой в глазах, садилась в поезд, и заплакал.
– Ты что, впервые с легавыми дело имеешь? – спросили меня.
– Да, – кивнул я.
На другой день было воскресенье, и следователи отдыхали. Настала ночь, я, измученный, мерил шагами камеру: туда-сюда; горло сжимало, знал, что от этой ментовки до железнодорожного вокзала не было и километра, и там, в зале ожидания, у окна, сидела Манушак и ждала меня.
Эх, Манушак, Манушак.
В ту ночь я не спал. Мои сокамерники не церемонились: перестань выть, не мешай спать, не то получишь по морде.
30
Утром меня перевели в центральную областную тюрьму. Через три дня посадили за стол перед молодым следователем с реденькими смешными усами, которые казались приклеенными. Он перечислил совершенные мной преступления: вооруженный грабеж, угон машины, изнасилование.
«И на кого же это я напал?» – подумал я. Я ударил кулаком по столу и заорал:
– Вранье все это!
– Я докажу, – сказал он.
Ограбленная женщина оказалась буфетчицей в столовой.
– Прицелился в меня из оружия, забрал все деньги, сел в машину и уехал. Еще хорошо, повар успел запомнить номер машины.
С тех пор прошло два года.
– Мадам, я вас впервые вижу, – сказал я.
– Неужели? Очень похож.
– Так он это или нет? – спросил следователь строгим тоном.
– Кажется, он, но я не уверена, – дальше этого она не пошла.
Тем не менее следователь был доволен.
Повар многозначительно улыбнулся мне.
– Ну что, попался? – И был категоричен: – Это точно он, я уверен.
– Ошибаешься, – запсиховал я и попытался опрокинуть стол, но мне не дали.
Владелец машины был по профессии фотограф. Он был в очках, подбородок у него дрожал.
– Да, это он, разве я могу забыть его лицо.
Он подробно рассказал, как я выкинул его из машины и избил. Я с интересом слушал его. Через неделю после этого он случайно увидел меня около рынка, фотоаппарат у него был с собой, и он сфотографировал меня. Так личность преступника и стала известна легавым.
На меня наступали, выхода не было, после всех колебаний и тяжелых раздумий я был вынужден сознаться в совершенных преступлениях и расписывался под протоколами. Но изнасилованная женщина чуть все не испортила: «Впервые вижу этого человека», – заявила она. Я постарался себя не выдать. Сделал довольное лицо и развел руками: «В этом случае я чист как стеклышко».
Следователь насторожился: «Приглядись повнимательней». Пострадавшая выпрямилась: «Если вас интересует правда, то говорю вам, похож, но не он». Ее нашли в лесу без сознания, там же еще дымилась угнанная машина, от которой оставался только искореженный огнем каркас. Было холодно, и мой «близнец» поджег машину, чтоб согреться – так он и трахал женщину рядом с горевшей машиной.
Выходило, что либо эта женщина врала, либо повар с фотографом ошибались. И тут я струхнул – вдруг да не туда повернет, и меня разоблачат? Так что я выбрал момент и, как только следователь на секунду отвернулся, с ухмылкой подмигнул женщине в знак благодарности и поднял большой палец. Получилось! Следователь заметил это и закричал на женщину:
– Ты что, хочешь, чтоб тебя еще раз трахнули? По-другому не можешь вспомнить? Гляди хорошенько!
– Выбирайте выражения! – сердито ответила женщина.
– Учти, не спущу тебе этого, – пригрозил он.
Женщина покраснела.
Я снова подмигнул ей.
– Это произошло с твоего согласия? – спросил следователь.
– Нет, – женщина изменилась в лице.
– Тогда что же ты его покрываешь?
Женщина колебалась:
– Похож, больше ничего сказать не могу.
– Этого недостаточно.
– Да, но я не уверена, как же я могу указать на него.
– Так это уже другое дело, давай присмотрись хорошенько, – следователь стал строже.
Женщина опустила голову.
– Учти, пожалеешь!
– Я протестую, что же ты ее пугаешь, разве так можно? – возмутился я, собираясь привстать, но не смог, ноги были связаны.
– А ну заткнись! – прикрикнул следователь.
– Мать твою… – выматерился я.
– Тобой я потом займусь, – пригрозил он мне и опять повернулся к женщине: – Хорошо, пиши, что похож, но ты до конца не уверена, тот ли это человек.
– Не так, пиши, что я не тот человек! – не уступал я.
Женщина глядела, глядела на меня, затем взяла ручку, написала на бумаге всего одну фразу, подписалась под ней и протянула листок следователю. Тот прочитал вслух и злобно ухмыльнулся: «Так-то». На листке было написано: «Да, это он, я его опознала».
– Ну и сука же ты, – сказал я.
Женщина отвела глаза. Может, она подумала, что ошибалась, может, побоялась обострять отношения со следователем, как бы не вляпаться в неприятности. Не знаю, как там было на самом деле, да и какое это имело значение для меня? Я махнул рукой:
– Что есть, то есть, и все же я хочу сказать правду, такой женщины, как ты, у меня никогда не было, спасибо за ту чудесную ночь.
В глазах у нее промелькнуло удивление, потом недоумение – почувствовала, что случившееся меня устраивает.
Почти после каждого допроса меня избивали, бока так болели, что я еле поднимался по
