«Это уже совсем другое дело!» — поддержал внутренний голос: «Только сразу не перепечатывай. Дальше давай, пока ещё кто-нибудь не позвонил».
Сценка третья: уже не дерево, но скорее бревно проплывает рядом с трубой завода, где некое производство скидывает неочищенные стоки в реку. Прямо вниз по течению. А важные люди в кожанках прямо на берегу расплачиваются с некой комиссией из трёх человек, где двое старых сотрудников берут деньги спокойно, и только молодая сотрудница говорит, психуя: «надо как во Франции! Хотят сбрасывать — пусть сбрасывают, но только выше по течению своего предприятия и пусть сами пьют эту же воду!»
Над ней лишь усмехаются. Старшим лучше знать. Им тоже хочется немного пожить для себя. Пусть и по вред другим.
«Боря, какого хрена ты ещё не написал бестселлер? Мог бы и книгу бахнуть о жизни в гараже или всей твоей суете», — тут же добавил внутренний голос и тут же сам себя погасил: «Понял. Не будем отвлекаться».
Сценка четвёртая: бревно уже страшное, вонючее, какая-то чёрная палка фактически. Проплывает рядом с городом у реки. И начинает плыть рядом с пластиковыми бутылками, стаканчиками. Это — деятельность людей, отрыжка цивилизации. Рано или поздно всё это попадёт в море, затем распространится по океану.
«Боря, ты дурак? Не читай нотаций людям. Твоя задача обозначить проблему. Да, немного обострить, но никакой конкретики. С конкретикой пусть люди на вечерних ток-шоу выступают. Их все равно никто не слушает. Разве что фоном. А ты должен быть копьём: пронзило, покачалось, вытащили, забыли. Но кому прилетело, тот не рад».
Сценка пятая: на берегу отдыхает семья. На автомобиле, прямо возле реки. Это микроавтобус. Рядом с чёрным бревном-палкой проплывает их собака, хватает это и подтаскивает на берег. Там какой-то ребёнок берёт его, тащит, пачкает руки. Подбегает машаша, кричит на него: «Брось каку! Фу какое грядное и вонючее».
Отец семейства тут же пытается приспособить палку под костёр, но оно внутри уже гнилое. Костёр тухнет. Мужик только злится и отбрасывает палку подальше обратно к реке. Теряет к нему интерес.
Бревно лежит некоторое время на берегу. Смена солнца: закаты-восходы, может даже сезонов: зима, весна, и снова лето. Однажды берег наводняется половодьем. Идут массивные дожди. Вода снова подхватывает палку, уже заросшую тиной, мхом. И она снова плывет по реке, пока не оказывается разрубленной надвое проплывающей лодкой с мотором. Винт рубин палку, мужики на судне матерятся, но плывут дальше. А ниже по течению плывет уже жалкая щепка, подгоняемая не только течением, но и ветром.
«А теперь драмы, Борь. Или юмора в стиле „девки в озере купались“, да обнаружили неизведанное. Сценарий должен играть!»
Немного подумав, Глобальный тряхнул уставшей кистью и дописал.
Эту щепку подхватывает мальчик лет двенадцати, стоя по пояс в воде. И несёт к асфальту, где вытачивает из неё кораблик, шоркая о выступы. Он вроде как дает новую жизнь дереву. Затем вставляет зубочистку-мачту. Делает фантик-парус. Получается довольно красивый кораблик для его лет, хоть в бутылку вставляй.
Вдохновленный ребёнок даже показывает изделие отчиму или дяде. Диалог по типу:
— Смотри, как красиво. Можно я заберу это домой, дядь?
Но дядя-алкаш с бутылкой пива в одной руке берёт брезгливо другой рукой, усмехается и просто кидает кораблик обратно в реку.
С ответом:
— Что за жалкая хренотень? Повзрослей уже! Я в твои годы уже подрабатывал!
Но «Кораблик» не сдаётся. Он плывет дальше по реке, вдруг подняв парус, и плывет именно так, как должен плыть корабль. Потому что пацан его сделал красивым и геометрически-правильным.
Так можно и до самого моря доплыть или до океана. Но это не требуется. Потому что пришвартуется кораблик у ног инвалида-колясочника.
Мужчина на инвалидной коляске стоит у берега реки, не понимая, как ему дальше жить. Он всё в жизни потерял. И лучше не будет.
«Боря, не переборщи с драмой, а то начнут показывать по центральному телевидению. Копаться начнут, автора искать. А оно тебе надо? Тебя альтернативная рок-группа об услуге попросила, а не попса. Зачем тебе слава и быть знаменитым? Тебе работать надо».
Но Боря не слушал и несмотря на ноющее запястье, продолжил выводить буквы.
Мелькают «флешбеки», где тот мужчина бегал на соревнования и имел большую семью. Но какая-то нелепая случайность: авария, автомобильная катастрофа. И вот он один выкатывается из больницы на коляске. Никого нет. Жизнь не будет прежней. Он просто заказывает такси, и таксист высаживает его у берега реки, узнав, что у него нет денег.
Инвалид-колясочник решает утопиться. Он просто закатывается прямо в коляске в воду. Вот вода уже по колени. Дальше быстрое течение. Тело подхватит, унесёт в море и его не скоро найдут.
Кульминация: мужчина с ограниченными возможностями здоровья уже собирается оттолкнуться от поручней коляски и тут… на колени приплывает этот самый кораблик.
Парень берет его, плачет, но он в восхищении. Какая-то маленькая красота показывает, что он должен жить. Этот важный момент останавливает его от самоубийства.
А сзади уже бежит таксист, которому стало стыдно, что высадил инвалида, бросил ради денег. Всякое по жизни бывает. Об этом он и кричит что-то сзади, вытаскивая коляску на берег.
— Парень, прости! Я — дурак. Чего это я?
Инвалид молча держит в руках кораблик, плачет, но точно понимает, что он будет жить дальше. И не опустит больше рук.
Финал : дальше сценки, как он работает за компьютером, находит девушку по интернету с общими интересами, они заводят семью. Снова дети, успех в бизнесе. А кораблик стоит на столе на видном месте в большой красивой бутылке в их общей квартире.
Боря поставил последнюю строчку и со стоном сполз со стула, держась за кисть. Последний раз так много писал ещё в школе в девятом классе. А теперь ещё набирать весь текст на телефон. Но это уже в радость.
Основная мысль клипа настолько прописана посылом, что если группе с ходу не дадут статуэток, тарелок и прочей музыкальной посуды, то мир слепой, глухой и тупой как минимум со своими бесконечными «ля-ля-ля» и «туц-туц-туц».
Разминая руку и глядя в потолок, Боря вдруг подскочил в озарении. Чувства ведь! Эмоции! Вот тот самый мостик, который можно перекинуть до Стасяна в его страну забвения.
И Глобальный тут же набрал номер бывшего крановщика, который в это время сидел на кровати, не понимая толком, как жить.
К Стасяну постоянно приходил человек из соседней палаты, звонили какие-то пожилые люди, плакали. А все остальные вели себя отстранённо. Только человек в форме пришёл, долго расспрашивал, а затем поставил жирный крест в листике. Так Станислав Евгеньевич и понял, что комиссован. Трехмесячная служба подошла к концу. Во всяком случае, об этом его уверяла бумага, где предложили расписаться.
А что он делал эти три месяц и где, для Стасяна было так же не ясно, как зачем называть арбузы «мальчиками» и «девочками». Ведь арбузы так и так — вкусные. Но в отделении их почему-то не давали. Видимо, не сезон.
На дисплее высветилось «Боря». Крановщик вздохнул, не имея с этим именем никаких ассоциаций, но трубку взял.
Если подписано, значит не мошенники.
— Да?
— Стасян! — с ходу выпалил Глобальный. — Катя! Катенька-Катёнок твой! Помнишь? Не котёнок, а катёнок. Ты эту девочку удочерить ещё хотел. Вы под обстрел попали. Она тебе смешной показалась и храброй. Вспоминай, мать твою за ногу!
— Катя? — задумался Стасян и покачал головой. — Не помню.
— Жопа ты с ручкой! — даже расстроился сантехник и снова участливо спросил. — Что, совсем ничего не колыхнулось? Ни мыслишки?
— Борис… — кашлянул мужик на больничной кровати. — Я понимаю, что вы стараетесь мне помочь. Но я вас не помню. Нас что-то связывало?
