— Да понял, Шац, — изрядно повеселел Глобальный. — Какие вопросы? Сделаю!
Вроде простонародное ляпнул, а собеседник за чистую монету принял.
— Как там Боцман? Лапоть?
— В душе не… знаю, — признался Боря. — Я же гонял твой Урус продавать. Не до них было.
— А, Урус. Точно, — задумался Матвей и тут же спросил. — А зачем я его продавал?
— Не знаю, Шац. Тебе виднее. Ты же просил. Я сделал, — ответил Боря и немного разъяснил. — Я с Викой пару дней провёл, как с тобой созвонились. Отличная девчонка. Столько о тебе спрашивала. Так хочет тебя узнать.
«И инициативная», — проворчал внутренний голос.
— Слушай, молоток, что сделал и сделку провёл. Возьми там в плинтусах сколько надо. За суету, — сказал он и снова спросил. — Лопырёвой сейчас позвоню. А Князь там как? Бита? Не наседают?
— Так взорвали обоих, — напомнил Боря, уже и не помня, говорил он об этом или нет. — Слушай, а ты тоже память потерял?
— Я? — Шац даже задумался. — А хрен его знает. Вроде всё помню. Но что конкретно — выясню по ходу. Всё, Борь, давай там, не скучай. Ты прав… у меня же дочка есть. Надо осмыслить… Жду телефона!
— Ага.
Связь отключилась, словно Шац только сейчас вспомнил что-то важное. Боря тут же отправил контакт и на телефон ещё некоторое время смотрел, в себя приходя. Радость смешивалась с удивлением. Как сам про дочь не спросил? И почему Стасян ничего не помнит?
За этим состоянием его и застала Лида. Девушка присела за стол на один из двух оставшихся табуретов в своём лёгком халатике и сложив ногу на ногу, тоже вспомнила:
— Однажды в школе меня так тряхануло, что очнулась в морге. Среди ночи.
— В смысле?
— А вот так! Никакие стихи не помогли, — сказала она, глядя куда-то в сторону. — В школе же как? Прибежала медсестра, щупает пульс — нету. Вроде, не дышит. Вызвали скорую. Та всё подтвердила, сердце не бьётся. Ну меня на тот свет быстренько и спровадили. Заодно отцу позвонили.
«Может не стоит ей на сцену?» — тут же прикинул внутренний голос: «А то мало ли в каком морге потом окажется?»
— Что он ощутил в тот день, сказать сложно, — продолжила Лида. — Видимо, уже морально готовился посетить меня на следующий день, чтобы в лоб поцеловать на холодной полке. Но когда среди ночи ему вдруг позвонил охранник и сказал: «отмена, забирайте свою вопящую девчонку», он примчался в халате и тапочках, пробежав за раз семнадцать километров. И из морга меня на руках вынес. С тех пор от себя и не отпускал, считай. Вот такой у меня папка… А я его извращенцем при народе опозорила. Ну не дура, а? А где-то сейчас по сети могут гулять ролики с подписью «маньяк терроризирует девочку».
Она перевела взгляд на него, принявшись играть тапком кончиками пальчиков и добавила:
— Хорошо ещё, что меня официально мёртвой не объявили. А то доказывай потом всем, что жива-здорова. Но у тебя, я так понимаю, кто-то воскрес?
Боря кивнул и решительно набрал номер Йети. Объяснение уложилось в пару предложений, но ответная реплика была горяча. Борю тут же послали и пообещали
наказать за такие шутки.
— Евгений Васильевич, да какие шутки! Этим не шутят! — пропустил мимо ушей этот выпад Глобальный. — Он же мне как брат уже стал. Живой, говорю! Не помнит только ни хрена. Ни меня, ни вас, никого. Телефон сейчас вышлю, сами позвоните, убедитесь. И видео есть. С сегодняшней датой!
— Ну смотри, Борис. Если это какая-то шутка… — по строгому тону можно было точно сказать, что умрёт он в случае чего с первого удара.
— Батя, да живой он, — добавил хрипло Боря, вдруг безмерно устав. — А память вылечим. Я сам его привезу, как подлечится!
Тогда Йети сделал то, чего не позволял себе пятьдесят лет, ровно с 1972 года, когда генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев и американский президент Ричард Никсон подписали в Москве документ под названием «Основы взаимоотношений СССР и США».
То есть — зарыдал.
Тогда лидеры сверхдержав официально заявляли, что в ядерный век нет альтернатив принципам мирного сосуществования, а интересы безопасности обеих стран основаны на принципах равенства. И все им поверили.
Ведь это означало ровно то, что теперь во всём мире будет мир. И так будет всегда, включая Луну, Марс и Дальний Космос. Но рыдал десятилетний широкоплечий пацан тогда не над осознанием глубокой подоплеки, а от батиного ремня, когда не смог с ходу прочитать эту статью без запинок. Ведь она была — о главном.
Однако, выплакав все слёзы, Евгений пообещал себе, что больше и слезинки не проронит. И слово своё держал, даже когда похоронку на среднего сына получил. А как узнал об обратном — сдержаться не смог. Прорвало.
Боря молча отключил связь, давая время человеку в себя прийти. Сердце всё-таки уже не молодое. Не хотелось бы следом на другие похороны приехать.
* * *
А где-то в медучреждении Донецка в этом время Шац вдруг посмотрел на телефон с присланным номером и понял, что не может позвонить дочери. Пальцы вроде готовы надавить на контакт, а не давят.
— Что за хрень? — спросил он глухо.
И сначала начальству позвонил, потом начал подтягивать связи по восстановлению прав воскресшего человека, потом организовал перевозку в центральный госпиталь Ростова для полноценной диагностики.
«А далее — кто знает?», — задумался Шац: «Может, Стасян ещё по пути всё вспомнит и прямым рейсом в Новосибирск рванём?»
Одно ясно точно: оба своё отвоевали. И если Гробовщика комиссуют подчистую, пока в пальцах не начал путаться, то ему хотя бы из штурмовиков в смежные отделения переводиться надо.
— Ты чего, Шац? Из-за этой мелочи соскочить решил? — искренне удивлялся его командир. — Мы же на взлёте! Бабла немерено, бэ ка все склады забиты. Да о нас каждая собака знает!
— Вот именно, не пропадёте. А я даже о своей дочери не знаю. Хватит с меня. Пацаны и без меня Артёмовск возьмут, — закончил Шац один важный разговор по телефону и отключил связь.
Следом видеосвязь всплыла. Принял Лопырёв с замиранием сердце. Вдруг дочь⁈
А там только старик со старухой. Не его, знамо дело. Свои давно на том свете. Оттуда звонки пока не придумали.
— Сидоренки звонят, — тут же вернулся в палату Гробовщика Шац и оставил телефон на тумбочке. — Сейчас Стасяна дам!
И он вышел из ракурса. Но застыв у двери, всё никак не мог уйти, слушая как счастливая мать говорит от всего сердца, но никак не может подобрать слова, глядя на уцелевшего сына. А отец молчит выразительно, вообще ни слова сказать не в состоянии. И оба — счастливы.
Только сын как отморозился.
* * *
Боря на кухне тоже как замороженный стоял. Пока Лида не расколдовала, на подоконник присев.
Раздвинула ноги дива, посмотрела вниз и сказала:
— Кажется, я соскучилась… очень.
Глядя на сочную вагину, (что врать не будет), Глобальный о вечном думал, на главное настраивался, но подсовывали важное. А как не брать то, что дают?
«Женщина настаивает!» — подчеркнул внутренний голос: «А кто ты такой, чтобы отказывать?»
Но это всё — тело. Наносное, второстепенное. А сам он душой и думкой — далеко. Объективная реальность не имеет значения. Ну или имеет, когда это важно для того, другого.
«Партнёра, что по ту сторону члена», — подчеркнул внутренний голос.
Но баланс не равнозначен. Он всегда будет немного в себе и ещё немного среди звёзд. А тело, так уж и быть, пусть тут старается.
Вытянувшись по струнке над горячей батареей, Боря пристроился. Затем задвигался не спеша, потом быстрее, потом совсем быстро. Но две кружки воды словно насквозь прошли. Снова сухость во рту, снова жара, хоть батареи перекрывай.
Всё-таки мало кислорода в однушке. Двое людей — уже много. А двое в движении — так вообще перебор.
С удивлением Боря понял, что задыхается. Не так, как будто куском мяса подавился, а по нарастающей. С возросшими физическими нагрузками.
