– Ради бога, не молчите! Неужели не понимаете, чего мне стоит эта неопределенность?! – Незаметно для себя перехожу на крик, но остановиться уже не могу.
А Шанталь будто не слышит и осторожно закрывает за собой дверь.
Тупо рассматриваю блеклые обои с абстрактным рисунком, а страх и отчаяние все сильнее дают о себе знать.
* * *
Вскоре после ухода Шанталь появляется врач в халате и брюках сине-зеленого цвета. Его волосы скрыты под хирургической шапочкой, на шее висит бумажная маска. Шанталь идет следом и закрывает за собой дверь.
– Миссис Циммер, меня зовут Крис Лефкоу, я – один из хирургов, оперировавших вашего мужа.
Я машинально пожимаю протянутую руку, отмечая про себя, что врач назвал Роджера моим мужем. Поправлять его не хочется, да и какая теперь разница?
– Простите, что заставил вас ждать. Когда вы приехали, мистеру Олдричу как раз делали операцию. – Врач садится в кресло напротив меня и, наклонившись вперед, опирается локтями о колени. Пальцы рук сцеплены в замок, взгляд сосредоточенный. Наверняка я не первая, с кем ему приходится вести подобные беседы.
Шанталь тихонько садится рядом со мной.
– Операция, – тупо повторяю я.
– Необходимо уменьшить давление на мозг.
Воображение рисует жуткую картину, и я не в силах произнести ни слова. Затянувшееся молчание становится невыносимым. Неожиданно понимаю, что рассматриваю ноги хирурга. Поднимаю глаза и встречаюсь с его настойчивым взглядом. Вижу пролегшие на лбу морщины.
– Каким образом это делается?
– Мы удалили кусок черепа, чтобы освободить место для гематомы.
Я издаю нечленораздельный звук и, выпрямившись в кресле, зажимаю рукой рот.
– Значит, он…
Шанталь пододвигается ближе и гладит меня по плечу:
– Мистер Олдрич попал в ужасную автомобильную катастрофу, и если выкарабкается, вести прежний образ жизни уже не сможет.
– Если выкарабкается, – эхом повторяю я. – Боже мой!
– Состояние крайне тяжелое. Многое зависит от того, как пройдут ближайшие несколько дней. Он получил множество серьезных травм.
«Крайне тяжелое состояние» звучит еще хуже «состояния критического» и означает, что надежды практически нет. Уму непостижимо! Создается впечатление, что я наблюдаю за собой со стороны, а человек, о котором идет речь, вовсе не Роджер.
– Что вы имеете в виду? Хотите сказать, он умрет?
Хирург смотрит в пол, но потом снова встречается со мной взглядом.
– Томография показывает обширное повреждение мозга, и мы не можем сказать, какие функции восстановятся. Мы сделали все, что смогли, попытались приостановить рост опухоли и вызвали кому, но травма оказалась слишком тяжелой. При подобном повреждении мозга отек продолжается уже после аварии.
– Я хочу его видеть.
Доктор Лефкоу молча кивает.
* * *
– Вы готовы? – осведомляется Шанталь, а я в ответ лишь опускаю ресницы. Никогда в жизни не чувствовала себя такой неподготовленной.
Однако шаткой походкой движусь к двери палаты, будто внезапно прозревший слепой, потерявший ориентацию среди множества форм и красок. Ищу глазами кровать.
А когда нахожу, вдруг подкашиваются колени.
– Господи! – выдыхаю я.
Шанталь берет меня под руку, желая поддержать, а я хватаюсь второй рукой за дверной косяк и зажмуриваю глаза.
– Вам плохо? Может, хотите присесть?
Несколько секунд стою неподвижно, сосредоточив внимание на плитках пола. Только бы не рухнуть на них. С трудом выдавливаю:
– Нет, не хочу.
Наконец удается восстановить равновесие, и Шанталь отпускает мою руку.
– Ну как, голова больше не кружится?
– Нет. – Дышу с трудом и, собравшись с силами, решаюсь взглянуть на кошмар, распростертый на больничной койке.
Вокруг кровати установлено множество мониторов и непонятное оборудование, которое гудит и мигает. Узнать опутанного проводами человека невозможно. Голова обмотана бинтами, разбитое лицо безобразно распухло и отекло, глаза заклеены лентой. Все тело неестественно раздулось, и создается впечатление, что в нем отсутствуют кости. Нет, это не Роджер! Не может быть!
Изо рта выведена толстая трубка, подключенная к аппарату искусственного дыхания. Гофрированные складки из синего пластика поднимаются и опадают, издавая змеиное шипение. К вискам и груди лентой приклеены провода, над кроватью подвешен пакет для внутривенного вливания, из которого каплями выходит раствор. Черный пульсовой оксиметр, прикрепленный к указательному пальцу, мерцает красным светом, как будто там находится артерия.
При виде жуткого зрелища сознание начинает отключаться. Быстро перевожу взгляд на грудь больного.
Шанталь бесшумно двигается по палате и незаметно подставляет к кровати стул, приглашая меня сесть.
Медленно приближаюсь к кровати.
Подхожу совсем близко, всматриваюсь в лицо в надежде отыскать черты Роджера. И не нахожу. Зато узнаю мускулистые плечи, угловатые запястья и конусообразные пальцы.
– Он знает, что я здесь? – шепотом спрашиваю у Шанталь.
– Возможно. – По интонации понимаю, что медсестра в это не верит. Протягиваю руку и глажу мизинец Роджера.
Я готовилась утешать его, выразить соболезнование по поводу гибели жены, но как помочь человеку, который утратил себя?
Огромное горе придавило своей тяжестью и лишило дара речи. Осторожно глажу мизинец Роджера, опасаясь причинить боль и усилить и без того нестерпимые страдания, выпавшие на его долю. Господи, невыносимо смотреть на родные руки, из которых вдруг ушла жизнь!
А в ушах назойливо жужжит вынесенный врачом приговор: «Неизвестно, какие функции мозга будут восстановлены».
Точно такие же слова прозвучали в мой адрес. А я их опровергла. Но теперь, глядя на разбитую вдребезги голову Роджера, втайне лелею надежду, что он никогда не придет в себя.
* * *
Узнав у медсестры, где находится западный вход, мелкими робкими шажками отправляюсь на его поиски. Бегу трусцой, как человек, который случайно забрел в запретную зону и хочет поскорее оттуда выбраться. Отель расположился на противоположной стороне улицы, рядом с аллеей, ведущей к больничной парковочной стоянке. Мрачное приземистое строение, окутанное облаком липкого страха, окружающего саму больницу.
Администратор явно осведомлен о моем приходе и тут же объясняет, как пройти в номер. Медленно иду по коридору, но, свернув за угол, бегом лечу в указанном направлении. Остановившись у дверей номера, вытираю ладонью слезы, распрямляю спину и только потом решаюсь постучать. Затаив дыхание, жду, вознося молитвы ко всем богам, чтобы Мутти и Ева оказались на месте. Если их нет, не представляю, что делать дальше.
В следующее мгновение слышится щелчок, и дверь чуть приоткрывается. В просвете появляется лицо Мутти.
– Слава богу! – с облегчением вздыхаю я.
Мутти распахивает дверь, и я захожу в тесную темную комнатку, обставленную с уютной простотой. Мебель дешевая, а на окне закреплен кондиционер.
– Ну, что удалось выяснить? – торопится узнать новости Мутти. – Ты виделась с Роджером?
– Как там папа? – доносится из другого конца комнаты голос Евы.
Она лежит, свернувшись калачиком, на дальней кровати, прямо на покрывале с рисунком из виноградных лоз. Одну из подушек дочь прижимает к груди. Телевизор, находящийся в большом шкафу, по-видимому, так и не включался.
– Ему только что сделали операцию. – Изо всех сил стараюсь придать голосу уверенность.
– Какую?
– Образовалась опухоль, ее необходимо было убрать.
По глазам Мутти вижу, что она все поняла, но в присутствии Евы пускаться в подробные объяснения не могу. Понимаю, что не должна выдавать свои чувства. Уголки губ вздрагивают, чуть приподнимаясь вверх и изображая улыбку. Наверное, сейчас она такая же вымученная, как у Шанталь. Однако надо держаться до конца.
– А можно мне повидаться с папой? – не унимается Ева. Она уже сидит на кровати и приглаживает рукой несуществующую шевелюру. Подушка по-прежнему прижата к груди.
– Он пока спит после наркоза. А вам удалось что-нибудь узнать о Джереми?
– Малышу стало лучше, и теперь его состояние оценивается как хорошее, – сообщает Мутти. – У него тоненькая трещина на черепе и сломано запястье.
– И все?! – невольно вскрикиваю я. – Слава богу! Какое счастье!
Ева с изумлением смотрит на меня.
– Прости, детка, не обращай внимания, – успокаиваю я и сажусь рядом на кровать. Обнимаю дочь, и мы так и сидим, покачиваясь из стороны в сторону. – Теперь самое время подумать об ужине, а потом надо хорошенько отдохнуть. Завтра мы увидимся с папой и Джереми.
Есть мне совсем не хочется, но надо чем-то занять Еву и за это время определиться, как вести себя дальше.
* * *
Отойдя на несколько кварталов от отеля, находим придорожную закусочную с богатым ассортиментом салатов. Место довольно многолюдное и шумное, в углу расположился бар с телевизором для любителей спорта. Хозяйка закусочной проводит нас в отдельную кабину, и Ева просит показать, где находится туалет. Пользуясь ее отсутствием, я откладываю в сторону меню и, схватив Мутти за руки, утыкаюсь в них лицом. Стоит неимоверных усилий не разрыдаться.
