– Думаешь иногда об удаче? – спросила она Джима в тот вечер.
Он поднял на нее глаза от факса с прогнозом погоды. Он, кажется, очень удивился вопросу.
– Нет.
– Джим, каждый рыбак живет удачей. Все вы.
Он покачал головой.
– Знание, – сказал он. – Морская практика. Опыт. Хорошая обработка данных и ведение записей. Чуть-чуть всестороннего подходца и, может быть, инстинкт. Это плохим рыбакам нужна удача.
– Да и ты такой же. Ты запрещаешь бананы.
– Это чтобы палубные не ворчали. Они верят в приметы.
– А ты – нет?
– Нет.
– Хм.
– Что это, из какого-то кино?
В его тоне ясно прозвучало «свободна», и это обидело Джорджи.
– Нет. Я просто думала.
– Люди отданы на милость своих собственных поступков, – сказал он. – Последствия. Но это ничего общего не имеет с удачей. Эй, я все не могу поверить, что ты продала яхту. Могла бы весь свет на ней обойти.
– Так тебе всегда везло?
Он пристально посмотрел на нее:
– Да.
– И тебе не показалось, что ты очень невезучий, когда у твоей жены нашли рак?
Взгляд Джима был холоден и цепок. Он отвернулся, чтобы посмотреть на факс на коленях. Джорджи увидела, что он злится. Дебби обсуждению не подлежала. Разговор о ней, даже когда речь заводили мальчики, всегда заставлял его замолчать, и на лице у него мгновенно появлялось усталое выражение.
Он лег спать, так и не сказав ни слова.
Джорджи затормозила у фруктового киоска. Это было заброшенное строение. Оно держалось только на обматывающей его со всех сторон проволоке. Единственный лист железа оставался на его однобокой крыше. Накренившиеся деревянные стойки посерели от ветра и дождя.
Она проехала по белым колеям через переднюю бахчу мимо олив, которые были похожи на призраки, запорошенные известняковой пылью, и наконец добралась до двора между амбарами и домом. Она припарковалась в тени казуарин. Несколько перышек запуталось в побуревших сорняках, но птицы не было видно. Выбравшись из машины на жару, она уловила дуновение испорченного воздуха, как будто проезжала мимо мертвого животного на дороге.
Камнем она разбила стекло передней двери и вошла в кухню. У подножия холодильника натекла липкая тина. Она щелкнула выключателем. Электричества не было. Ей не понравился запах. Это наполнило ее страхом; это был заряд памяти. Миссис Юбэйл.
Джорджи не знала, зачем приехала. Мальчики были в школе, а Джим – на море. Ей просто надо было выбраться из города.
Она решила, что счета за электричество не оплачены, и поэтому компания отключила свет. Но потом она вспомнила о генераторе, гудевшем в сарае. Они даже не были подключены к городской системе электроснабжения. Похоже, что кончилось топливо или он выключил его сам.
Джорджи чувствовала, что какая-то ее часть все еще надеялась: он мог проскользнуть обратно под радаром. В этом приходилось себе признаться.
Когда она подошла поближе к сараю, запах стал еще хуже. Когда она вошла в открытую пасть мастерской, она уже зажимала нос. Мухи роились у нее на пути; они словно черным крепом покрывали морозильники. Иррациональный ужас овладел ею, когда она приблизилась. Она откинула крышку первого холодильника и нашла там пакеты с осьминогами злобного оттенка пенящегося пу?рпура. Они были похожи на сложенные кучей сморщенные головы, на которых наросли щупальца. Следующий ящик был слишком велик для того, чего она больше всего боялась. Она напустила на себя немножко сестринской стали и откинула крышку. Когда она увидела скрученное гнездо из ног и перьев, не смогла удержать смешок.
Ей очень помогало, что она думала о дизельном генераторе как о перекормленном братце мотора, в котором разбиралась. Джорджи однажды имела дело с морским дизелем «Янмара» в одиноком приливном кошмаре Кемден-Саунда. Здесь, по крайней мере, палуба под ногами не шаталась и было место, где развернуться. И можно было не волноваться, что идиот на палубе разобьет тебя о скалы, пока ты работаешь.
Инструкция висела на стене. Топливный бак был пуст. Она знала достаточно, чтобы понять, что ей придется продуть трубки. Запах с той стороны асбестовой стены был ужасен; он чувствовался на языке, пока она работала. Рядом с пустым баком была пятигаллонная бочка с горючим. Она наклонила ее и заправила бак насколько смогла. Заставить его работать ей удалось только через час, но после этого она почувствовала нелепую гордость – такой гордости она не испытала, даже спася жизнь Эвис Макдугалл.
Она оставила генератор реветь, пошла в дом и вымыла кухню. Работая, она размышляла над тем, что? Йоги говорил об удаче. Она вспомнила, как пересекала море Тимор. Они с Тайлером сделали это, даже не поперхнувшись, – оригинальный кусочек настоящего плавания, – и Джорджи знала, что они этого не заслужили. У них не было права выпутаться так легко; они не должны были оказаться там. Она почувствовала, что почти израсходовала свою квоту. И разве все не развалилось в самый последний момент? Столкновение с другим судном, когда они входили в гавань Сенгиги. Кричащая катастрофа.
Джорджи всегда полагала, что одержимость удачей должна оставаться на долю пассивных людей, других, не таких, как она. Разве не сопротивлялась она, разве не держалась, отгоняя от себя все эти ограничивающие ожидания? Проблема была в том, что она начинала видеть, как мало ей принесла ее непоколебимость. Еще недавно Джорджи казалось, что, упорствуя, она растратила столько жизненной энергии, что осталась совсем без сил. Было что-то жульническое в ее мятежном духе. Она плыла по течению целые годы. Даже в работе. Ничего нет лучше лечебного учреждения, чтобы одеть тебя в ауру деятельности, чтобы спрятать твою бесцельную пассивность. Годами она не заставляла вещи случаться. Наоборот, случалось с нею. Разве не это и называется слепо довериться удаче и не иметь достаточно честности, чтобы признаться в этом? Уайтпойнтовцы, по крайней мере, честно признавались, что зависят от удачи.
Джорджи сделала себе кофе. Она нашла колышек и совковую лопату и зарыла содержимое морозильников на бахче. Потом она залила отбеливателем ящики и оставила их с открытыми крышками.
Потом она приняла душ и, повесив одежду сушиться на горячем ветру, легла на пыльный диван в библиотеке; растянувшись там, она поняла, что ее положение вновь изменилось так быстро и настолько сильно, что она не может идти с этими переменами в ногу. Что бы, черт его дери, ни задумал теперь Джим, у нее теперь есть машина; это ее собственность. И на счету у нее достаточно денег, чтобы и впрямь выбирать.
Вот это место, например. Оно пустует. Это уже что-то, ведь так? Джорджи не грела мысль о возвращении в пригородную вкрадчивость Перта. И ей не хотелось путешествовать. Это возможно, но это временный выход. Как она будет жить? Даже если уайтпойнтовцы оставят ее в покое, как долго она предполагает протянуть на ферме в нескольких часах езды от какой бы то ни было приличной работы?
И все же, подумала Джорджи, что бы ни случилось, как бы долго все это ни продолжалось, этот дом может стать неким святилищем. На какое-то время. Если она так решит.
Сборник стихов у ее локтя рассыпался листьями, скрепками, прутиками, которыми были заложены страницы. Она рассеянно подобрала книгу и открыла на отрывке, сплошь исчерканном карандашом.
И песни пелись – сколько раз, не счесть,И не было их поступи нежней,И смех звенел давным-давно,И несравненная луна,И сонмы праздных дней.
В раздражении она захлопнула книгу и положила ее обратно.
Она с ужасом проснулась в два пополудни. Голая, с пересохшими губами и на несколько секунд довольно-таки одурманенная. Она проковыляла на веранду и увидела, что ее одежду сорвало ветром и она упала в грязь на дворе.
Через несколько минут – на шоссе – она вышла из машины и закрыла ворота фермы.
* * *
Несколько дней спустя Джорджи вернулась в дом Лю Фокса с двумя пятигаллонными бочками горючего. Она пыталась посчитать количество батарей и сколько горючего ей понадобится, чтобы генератор работал непрерывно. Она вычистила весь дом, разложила одежду и застелила кровать Лютера Фокса свежими простынями. Она набила холодильник свежими продуктами и пополнила запасы круп в буфете.
В свой третий приезд она привезла кофеварку из гаража Джима. Она готовила себе маленькие обеды из сыра рикотта на ржаных крекерах и сидела в библиотеке, обследуя шкафы. Она просматривала коробки из-под фруктов, наполненные пластинками. Там были австралийские записи семидесятых: Мэтт Тейлор, «Спектрум», «Инделибл Мертсепс», Талли и всякий изврат вроде «Оркестр Махавишну», «Кинг Кримсон», «Сопвич Кэмел», «Флок», «Бэкдор», «Кэптен Бифхарт». Целая коробка была набита блюзовой музыкой, а еще одна – блюграссом и фолком. В жестянке она нашла кучу кассет, большинство из них – пиратские копии, на которых шариковой ручкой были нацарапаны названия.
