— Кто он то, бес, что ли? Договор кровью подписывал?
— Кровью? Не было никакого договора. Но бес истинный, Ваше Величество, советник этот ваш тайный. Убью, говорит, до седьмого колена корень ваш родовой выведу.
— До седьмого колена, говоришь? Неплохая идея. Так и я убью, только не потом, а прямо сейчас. Ты уж выбери с кем ты. Гад ты ползучий или гордость имеешь? Советник могуч, опасен, но он всего лишь советник. А я царь! Усек разницу?
— Н-н-не совсем, Ваше Величество. Один бластер против армии тайного советника ничего не сделает, а уж он-то все в лучшем виде сделает, прямо, как вы сказали про врагов отечества и прочее. Только вот… — замялся Михалыч.
— Ты не тяни резину, давай напрямки, как друг.
— Я, Ваше Величество, человек простой. И к вам со всем уважением, но вокруг вас враги, убийцы. Черт с ней моей жизнью, душонкой, давайте займем круговую оборону и погибнем вместе тут. Надоело, честное слово надоело чувствовать себя куклой бездушной в руках этой скотины, этого супостата. Не поверите, отчитываюсь перед ним, что видел, что слышал, кто приходил и по каким делам, а душа кровью обливается. Понимаю, что Иуда я последний, а ничего поделать не могу. Не один я докладываю, за мной тоже досмотр есть, пропущу что али совру, так мигом в оборот пустят.
— Михалыч, друг, иди сюда, дай я тебя обниму, волчара ты старый! Ты с коленок-то встань, не у алтаря чай, — Иван аж слезу пустил от умиления.
Камердинер вскочил с колен, сделал несколько шагов навстречу и попал в объятия царя, выбежавшего ему навстречу. Они постояли молча, сжав друг друга в объятиях — Михалыч дыша через раз и царь, уперев ствол бластера в живот Михалычу.
Самое последнее дело, рассудил Иван, доверять без оглядки тому, кто только что готовился на тебя кинуться. С пушкой у виска доверия больше к человеку и спокойнее как-то.
— Значит, слушай сюда, — прошептал Иван на ухо камердинеру, — пока чужие уши не слышат, вызовешь следом в тайную комнату палача при полном снаряжении, сделаешь это тихо. И еще… мухой в город слетаешь, только сам, никому не поручай. Найдешь в китайском квартале лавку Шан Джиня, передашь ему привет от Ивана Волгина и скажешь, что нужен славянский шкаф. Возьмешь у него… — он быстро перечислил дополнительные пожелания, надеясь на память дворецкого. — И без глупостей, Михалыч, большие изменения грядут, смотри не ошибись.
— Не ошибусь, Ваше Величество. Разрешите исполнять? — по решительности тона дворецкого Иван понял, что Михалыч на его стороне.
И пусть это, возможно, временное явление, пусть при другом раскладе Михалыч обратно переметнется, наша задача время выиграть и сумятицу в стан врага внести. Позже разберемся, кто друг, кто враг, а там и будем думать, что делать. Эх, Врубеля бы сюда, он бы стратегию предложил, а тут сплошная тактика и темнота впереди.
— Исполняй, Михалыч, и поменьше самодеятельности, — на всякий случай предупредил Иван.
Михалыч отдал честь, вспомнив видать былые гвардейские времена, и четким шагом вышел из царского кабинета.
* * *
Размышления о правде и справедливости в жизни чаще всего приводят к выводу о бессмысленности самой жизни.
— Так-так, — отозвался царь, — Ваня, ты в своем уме? Дворецкого на верную смерть послал, меня сейчас в капусту изрубят, а тебе лишь бы в войнушку поиграть! Не государственный подход, Ваня, детство играет.
— Детство говоришь, — нахмурился Иван, — может и детство. Только в том детстве был царь-надежа, самодержец, лихой рубака, который сам в бой полки вел и никого не боялся. Сказка скажешь, реклама для простачков? А на той сказке вера в Россию-матушку держится, верные тебе простые солдаты в той же сказке храбрость свою черпают, за царя-батюшку на смерть идут, корабли вражеские таранят.
— Ну-у-у, понимаешь, Иван, одно дело образ царя для народа, другое — жизнь дворцовая. Тут же как в крысятнике, не ты съешь, так тебя съедят. Есть защитник, поживешь подольше, а нет, так сожрут и башмаков не останется, — принялся оправдываться царь. — Народ-то он где? Далеко-о-о! А враги все тут во дворце, только и ждут момента, когда ты споткнешься. А то и сами ножку подставят, чтобы освободившееся место побыстрей занять.
— Болото, если хуже не сказать. Дерьмом попахивает, не замечаешь?
— Не замечаю, — обиделся царь.
— Принюхался, вот и не замечаешь!
— Ваня, ты много чего не знаешь, а уже радостно кинулся ломать не тобой построенное. Что это за манера у вас пролетариев такая — сперва все разрушить, а потом на развалинах заново строить начинать? Тут же веками все строилось, каждый человечек, как патрон в обойме, как кирпичик в стене крепостной, а ты кирпичики расшатываешь, да ту самую стену разрушаешь. И скажи, ну не враг ли ты после этого?
— Мудрено говоришь, Ваше Величество. Не знаю, кто такие пролетарии, явно что-то с полетами связанное, но скажу тебе откровенно, что стена твоя крепостная не более, чем забор деревянный латанный-перелатанный. И не камешки я в стене раскачиваю, а заплатки обдергиваю, чтобы нормально все выстроить, без подпорок и заплаток.
— Пустослов!
— Сам такой. Чего Меньшикова так боишься? Власть в твоих руках, любой указ подпиши и прижми того графа к ногтю, загони в тьму-таракань, чтобы неповадно было царю указывать. А ты ему в рот смотришь, аж противно!
— Не хочешь ты, Ваня, понимать сложности политической, куда тебе дурню в эти тонкости вникать? Привык рубить с плеча, выстрелил и отвалил, простая жизнь, незатейливая. А ежели, к примеру, с каждой ракетой перед пуском договариваться бы пришлось, много бы навоевал?
— Не понимаю я твоих аллегорий, царь-батюшка. Ракета она железная, чего с ней договариваться?
— А люди не железные, вот я к чему веду. Им чтобы шаг шагнуть, нужно сто слов сказать, чтобы дело сделать — подарочек получить, твою сторону в политике занять — долю власти получить. Так вот, Ваня, и никак иначе.
— Глупости, в армии тоже люди, а приказам подчиняются и никаких дополнительных благ не требуют. Присягу принял — служи верно!
— Присягу-у-у?! Да тут в день по сто раз ту присягу принимают и забирают обратно. Нет веры, Ваня, никому верить нельзя. Есть в союзниках сильное плечо, будут подчиняться, нету — считай покойник, политический труп.
— Так и заведи сильное плечо, а лучше кулак, возьми прямое управление войсками на себя, полицию поближе подтяни, да лично все проверяй, а не министрам поручай. Посмотрел я на твоих министров — смех, один другого стоит.
— Сильное плечо, говоришь? Прямое управление? Чтобы кем-то управлять, к тому умение иметь нужно. Ты думаешь меня с пеленок военным наукам учили? И чем тебе Меньшиков не сильное плечо? Именно ему, подлецу, и было поручено обеспечить безопасность. Именно он, негодяй, должен был ото всех напастей меня оберегать. И что вышло?
— Тут слепому видно, что вышло, — ухмыльнулся Иван.
— А вот и не видно, Ваня, потому как все шито-крыто и круговая порука. Ты за любую ниточку тянешь, а Меньшиков вздрагивает, потому как все ниточки у него в руках. Ото всего меня оберегает, даже от собственного государства. Он бы и трона лишил, да невыгодно ему, а знаешь почему?
— Почему? — заинтересовался Иван, не видящий логики в рассуждениях царя.
— Потому что царь за все в ответе, вот почему. Кто выше сидит, тому и шишки. Ты думал, чего это министры так спокойно себя чувствуют? Да потому что под все свои решения требуют моего одобрения. Я подписываю, с меня и спрос. Потому Меньшиков и не лезет на трон, а то бы давно уже быть мне под троном.
— Ерунда какая-то, по тебе судить, так никакой солдат не мечтает стать генералом? Глупость. Выше чин — больше возможностей, больше силы твоему приказу. Стань Меньшиков царем…
— Типун тебе на язык!
— … ему бы никакого сильного плеча не понадобилось, он сам себе сильное плечо. Что-то тут другое, а вот что не могу понять, ума не хватает разгадать эту заморочку.
— Точно тебе говорю — не хочет он на трон. Столько возможностей у него было, столько переворотов подворачивалось, а всякий раз он меня спасал и обратно на трон усаживал. А ведь мог под шумок и шлепнуть, у такого рука не дрогнет, мерзкий тип, убийца хладнокровный.
* * *
Палач не знает роздыху, но все же, черт возьми,Работа-то на воздухе, работа-то с людьми!
Владимир Вишневский
В упреках и перепалках незаметно пролетел час, а то и полтора. Правильно говорят, хуже нет скуки, чем молчанка, хороший разговор длинную дорогу короткой сделает. За это время Михалыч успел все дела переделать и вновь занял пост в приемной.
— Ваше Величество, — голос дворецкого прервал диалог, — их сиятельство граф Меньшиков явились…
— Пусть входит! — коротко приказал Иван, оборвав поток обязательного по этикету славословия.